– А, та самая Боудикка, – промолвил легат. Его звали Луций Домиций Брут. Гай считал, что он слишком молод для такого ответственного поста, но говорили, будто легат дружен с императором.

– Та самая Боудикка, – с отвращением повторил Мацеллий. – Теперь ты понимаешь, господин, почему трибун в Моридуне схватил ее сразу же, как только зачитали завещание, и почему мы просто не в состоянии выполнить условия данного документа, хотя, возможно, это было бы очень выгодно для императора.

– В то же время, – вновь заговорил Гай, – очевидно, что с этой женщиной следует обращаться очень осторожно, как со стеклянным бокалом. Уверяю тебя, сейчас каждый житель этой страны внимательно наблюдает за нашими действиями, ждет, что мы предпримем. – Внезапно ему пришла в голову мысль. – А детей у нее, наверное, нет?

– Да есть где-то две дочери, как я слышал, – устало отозвался Мацеллий, – но я не знаю, что с ними. К несчастью, им всего лишь года по три-четыре, а то я немедленно выдал бы их замуж за римлян. Мне противно вести войну против женщин и детей, но что делать, если женщины начинают лезть в политику? Ходят слухи, что она – или те, кому выгодно использовать ее, – ищут союза с народом Гибернии.

Гай нервно поежился, вспомнив налет разбойников на дом Эйлан.

– Увезите ее в Лондиний, – предложил он. – Если ее отправить в Рим, соплеменники этой женщины решат, что она – пленница; а вот если ее поселить в хорошем доме в Лондиний, люди будут думать, что она предала их. Скажите ей, что в случае отказа жить в Лондинии она не получит ни сестерция из наследства мужа.

– Неплохая идея, – поразмыслив, согласился Мацеллий. Он повернулся к легату. – Мне нравится предложение сына. Ты ведь собираешься направить подкрепление в Моридун. Отряд уже готов к выступлению. Вот пусть они и передадут это сообщение.

– В таком случае она становится нашей заложницей, – заметил Домиций Брут. Это ему было понятно.

Выйдя из кабинета легата, Гай вдруг подумал, что дочери царицы деметов, хотя еще и совсем маленькие, могут причинить немало бед. Сидевшая перед ним женщина вызывала жалость; она казалась несчастной и одинокой.

– Где твои малышки? – обратился он к ней по-британски.

– Там, где ты, римлянин, никогда их не найдешь, и я благодарю за это богов, – ответила она. – Думаешь, я не знаю, как вы, легионеры, обращаетесь с девушками?

– Детей мы не трогаем! – воскликнул Гай. – Не надо сердиться; у меня самого три маленькие дочки, примерно такого же возраста, что и твои. Мы, по крайней мере, можем подыскать для них подходящих опекунов.

– Не утруждайте себя, – зло отозвалась женщина. – Они в хороших руках!

Подошел легионер и тронул Бригитту за плечо Она резким движением уклонилась в сторону.

– Веди себя спокойно. Пойдем. Мы не хотим применять силу.

Женщина стала дико озираться, потом ее взгляд остановился на Гае.

– Куда меня уводят?

– Всего лишь в Лондиний, – мягко проговорил Гай. Огонь в ее глазах потух. Гай не мог определить, принесло ей это известие облегчение или разочарование. Бригитта встала и покорно последовала за легионером.

Караульный, глядя ей вслед, сказал Гаю:

– Никогда и не подумаешь, что эта женщина общается с бунтовщиками. По виду ни за что не скажешь. А когда ее брали, выяснилось, что она водила компанию с одним злостным мятежником – Конмором, Синриком, или что-то в этом роде. Говорят, он все еще где-то здесь.

– Я знаю его, – отозвался Гай.

– Ты? – вытаращил глаза легионер.

Гай кивнул. В памяти всплыло лицо благородного юноши, который вытащил его из кабаньей ямы. Интересно, поддерживает ли Синрик связь с Эйлан? Если его поймают он сможет узнать у Синрика, как ему встретиться с Эйлан наедине.

– Боги всемогущие, – произнес Мацеллий, выходя из кабинета легата. Он закрыл за собой дверь и направился за сыном по коридору. – Я слишком стар для таких дел!

– Не говори глупостей, – ответил Гай.

– Легат хочет, чтобы я каким-то образом успокоил местных жителей. Просит, чтобы я воспользовался своими старыми связями.

Может, Брут вовсе не так уж и глуп, каким он кажется на первый взгляд, подумал Гай. В свое время об умении Мацеллия ладить с британскими народами ходили легенды.

– Но я уже устал таскать за других каштаны из огня. Пожалуй, мне все же следует перебраться в Рим. Я уж лет сто не бывал в столице. Или в Египет поехать; хоть погреться там раз в жизни.

– Дурацкая затея, – проворчал Гай. – А как мои девочки будут жить без деда?

– Да ладно тебе. Они, можно сказать, и не подозревают о моем существовании, – возразил Мацеллий. Но Гай видел, что отец доволен. – Конечно, если бы у тебя был сын, все складывалось бы иначе.

– Я… ну, может, у меня скоро и появится сын, – обливаясь потом, выдавил из себя Гай. Мацеллий сам сообщил ему о беременности Эйлан. Но когда Гай встретился с ней в лесной хижине и увидел сына, он понял, что рождение мальчика скрывали. Если Мацеллию не известно, что у него есть ребенок от Эйлан, то лучше пока не говорить ему об этом, решил Гай.

Эйлан снилось, что она в полумраке бредет по берегу озера. Были то сумерки или рассвет, она не знала. Над водной гладью висел легкий туман, и противоположного берега она не видела. Воздушная пелена серебрилась, поверхность озера тоже отливала серебром. На берег с тихим плеском накатывали небольшие волны. Ей показалось, что откуда-то с середины озера до нее доносится пение. Из тумана выплыли девять белых лебедей, изящные, как девушки Лесной обители, приветствующие рождение луны.

Эйлан никогда не слышала более прекрасного пения. Она приблизилась к воде, вытянула вперед руки. Лебеди медленно закружились на глади озера.

– Возьмите меня с собой, я хочу плавать вместе с вами! – закричала она, но лебеди ей ответили:

– Ты не можешь плавать с нами; твои одеяния и украшения потянут тебя на дно… – Они стали медленно удаляться. Боль утраты разрывала сердце Эйлан.

Она сняла с себя тяжелые одежды, покрывала и накидку, отбросила в сторону золотое крученое ожерелье и браслеты – украшения Верховной Жрицы. На поверхности воды замерцала ее тень, но то были очертания лебедя. Эйлан стремительно бросилась в озеро…

Серебряные воды сомкнулись у нее над головой, и она пробудилась в знакомом деревянном домике. Над Лесной обителью занимался рассвет. Несколько мгновений Эйлан сидела в постели, потирая глаза. Не впервые снились ей лебеди, плывущие по озеру. И с каждым разом было все тяжелее возвращаться в реальный мир. Она никому не рассказывала о своих тревогах. Она – Верховная Жрица Вернеметона, а не глупая девчонка, которую может напугать непонятный сон. Но картины, которые она видела в грезах, с каждым разом становились все ярче и отчетливее, а отведенная ей роль – все более необычной.

Кто-то громко колотил в дверь. Как это ни странно, стучали в калитку ее сада. До Эйлан едва слышно донесся возмущенный голос молоденькой жрицы, которая дежурила у входа.

– Кто ты такой, будь ты неладен! Разве можно так вот просто, появившись неизвестно откуда, требовать, чтобы тебя допустили к Верховной Жрице, тем более в такой час?

– Не гневайся на меня, – ответил густой мужской голос. – Для меня она по-прежнему молочная сестра, а не Верховная Жрица. Спроси у нее, пожалуйста, согласна ли она принять меня!

Эйлан накинула платок и быстрым шагом вышла в галерею.

– Синрик! – воскликнула она. – А я думала, ты где-то в северных краях! – и замолчала. Синрик держал на руках темноволосую малышку, которой на вид было годика два или три. Она прижималась к нему, крепко обхватив ручонками шею. Другая девочка – должно быть, лет пяти – пряталась за полой его плаща. – Это что, твои дети?

Синрик покачал головой.

– Это дети одной несчастной женщины, и я пришел просить тебя приютить их. Во имя Великой Богини, не откажи.

– Приютить? – тупо переспросила Эйлан. – А что случилось?

– Они нуждаются в этом, – ответил Синрик, словно просил о самой обычной услуге.