— Потом расскажешь, ненаглядная моя! Сейчас ответь: ты мне поможешь?
— Ладно. Когда это нужно сделать?
— Завтра! С утра.
— С утра бесполезно. В тамошних заведениях несколько превратное представление о распорядке дня. Там с утра можно застать только докеров и барменов. Девицы просыпаются ближе к пяти.
— Но мы ведь не знаем в точности, кого мы ищем. Имеет смысл расспросить барменов, и тогда к пяти мы будем искать уже конкретного человека…
— Кларенс! Вполне возможно, мы ее не найдем! Ведь семь лет назад…
— Не семь!
— Хорошо, шесть.
— И не шесть. Милли, Клэр Дэвис встречалась с этой подругой неделю назад. Совсем недавно. А до этого жила в Америке. Стало быть, искала она ее по старым адресам и прежним связям.
— Неплохо, Ватсон. Но слабовато.
— Милли, у меня есть некоторые подробности, но о них завтра.
— Не хочешь раньше времени продавать секрет?
— Не хочу, чтобы твой муж и в самом деле меня убил. Итак, завтра во сколько?
— В час. На мосту Блэкфраэрс. Я буду в летном шлеме, и в зубах у меня будет гвоздика…
— Хорошо, в таком случае я не стану отстегивать парашют. Милли, ты лучший социолог в мире.
— Иди к черту, разрушитель семейного счастья.
— Я извинюсь перед твоим мужем и подарю ему настоящее шотландское виски.
— Он обрадуется, хотя я имела в виду разрушенный брак Джона Фарлоу и Клэр Дэвис. До завтра, балабол.
— До завтра, балаболка.
Джон лежал, ошеломленно пялясь во тьму и лихорадочно гладя плечи Майры. Он переживал разом несколько сильных ощущений и потому все пытался выделить среди них главное, но ничего не получалось.
Бедная девочка… Моя девочка… Почему же она мне ничего не сказала… Зачем же я столько лет… Но тогда что это все значит?
И он задал самый идиотский из всех возможных идиотских вопросов:
? Почему ты не сказала…
А Майра Тренч отреагировала так, как и должна реагировать женщина, которая только что получила неоспоримые доказательства того, что она любима и желанна. Она захихикала. А потом быстро вывернулась из рук Джона и оказалась на нем сверху. В таком положении он очень отвлекался и потому решительно подтянул себя к дивану и сел, оперевшись на него плечами. Майра в результате оказалась сидящей верхом лицом к нему. Это уж и вовсе никуда не годилось.
? Что я должна была сказать, Джон Фарлоу, а?
? Ну… я не знаю… предупредить…
? Зачем? У тебя обет? Не иметь дела с девственницами?
? Я… мне казалось… ну, вероятно, для девушек это серьезный шаг…
— Вот видишь, начинаешь соображать. Совершенно верно. Для меня это тоже серьезный шаг. Что дальше?
— Майра, я… идиот.
— Нет. Вовсе нет. Ты — мужчина, которому я доверяю и которого я выбрала для совершения этого ответственного и серьезного шага. Кстати, это минимум, который я могу сказать о тебе.
— А максимум?
— А максимум… для начала я хотела бы знать, что думаешь ты. Обо всем этом. Об этой ночи. И обо мне.
Он не стал задумываться. Уж на такой-то вопрос ответить ему оказалось легче легкого.
— Я тебя люблю, Майра.
А она растерялась. Она не ожидала этого, насмешливая зеленоглазая девочка. Замерла, прикусила губу, испытующе посмотрела в его серьезные, чуть встревоженные глаза.
— Джон…
— Нет, я понимаю, как-то глупо, я взрослый дядька, но… видишь ли, я Кларенсу еще вчера сказал, что собираюсь на тебе жениться. Это как-то так само собой решилось…
— Сболтнул, что ли?
— Нет, наоборот. Это так решилось… словно я об этом сто лет думал и решение принял давным-давно. Это совсем естественно вышло, понимаешь?
— Да… Но ты же не мог полюбить меня вот за эти несколько дней?
— Почему это? История знает массу примеров любви с первого взгляда, по фотографии и даже любовный роман в письмах. А если без шуток… Майра, я эту неделю прожил богаче и лучше, чем последние десять лет. Вернее, я просто вернулся туда, откуда зачем-то ушел десять лет назад. Я счастлив здесь, понимаешь? Я вижу смысл в своем существовании. У меня есть дом, есть лес, есть целых два человека, о которых мне приятно заботиться, о которых я ХОЧУ заботиться! У меня даже собака появилась.
— Джон, но ведь я и Шейн…
— Вот что, девочка. Я с тобой совершенно забываю и о времени, и о возрасте, но на самом деле я все-таки взрослый мужик. И вот что я тебе скажу. Тайна твоя…
— Это не моя тайна!
— Твоя тайна останется при тебе ровно столько времени, сколько тебе потребуется, чтобы начать доверять мне полностью. Здесь я бессилен. То, что тайна в принципе имеется — это очевидно. Каков бы ни был исход, ты и Шейн останетесь для меня единым целым. И если ты, Майра Тренч, окажешь мне честь и станешь моей женой…
— Что-о?!
— Что слышала, милочка! Так вот, если ты станешь моей женой, Шейн в тот же день станет нашим официальным первенцем.
— Джон, ты усыновишь ребенка, о котором не знаешь ничего…
— Кроме того, что его вырастила и воспитала, несмотря ни на что, Майра Тренч, только то, что его принял под свой кров и защищал, сколько мог, мой дядя лорд Уоррен, только то, что я люблю его и никогда никому не позволю обидеть его. Знаю, знаю, однажды я уже обещал это одной маленькой девочке, а сам все забыл, мерзавец, но уж на этот раз…
— Ой, а чегой-то вы голые сидите на полу?
Майра могучим рывком завернулась в волчью шкуру, одновременно стянув с дивана шкуру коровью и прикрыв ею Джона. Шейн на верхней ступеньке лестницы довольно хладнокровно пожал плечами.
— А я вот замерз. Ма, я не нашел гоРРРшок под кРРРоватью.
— Ох, прости, пожалуйста. Сейчас я принесу. Или… беда все же случилась?
Шейн с достоинством выпрямился, но не удержался и зевнул.
? Не случилось никаких бед, Ма. Я пописал в окошко. И знаете, че? Там ведь снег выпал!
С этими словами загадочный сын бывшей девственницы Майры Тренч ушел спать. Джон и Майра переглянулись и расхохотались, изо всех сил стараясь делать это беззвучно. А потом Джон подхватил Майру в охапку, и они улеглись на диван, теперь предусмотрительно накрывшись простынями и одеялом.
И все повторилось, как повторяется уже тысячу тысяч лет, и никогда не надоедает тем, кто это повторяет.
Небо распахивается навстречу влюбленным, и мира становится мало, а звезды вспыхивают и умирают на кончиках ресниц, и искусанные, счастливо улыбающиеся губы шепчут на самом первом, еще до Вавилона с его башней придуманном языке, понятном даже без слов:
Я люблю тебя.
Я люблю тебя в горе и в радости, в болезни и здравии, я люблю тебя сейчас и отныне, до тех самых пор, пока время не превратится в вечность и золото не станет прахом, а пески не затянут самые высокие башни дворцов королей земных, но и тогда, когда небо станет ближе на целую жизнь, я все равно скажу: Я люблю тебя…
Байкер и кролик смотрели друг на друга до самого рассвета. Байкер был счастлив. Нос не обманул, нос ВИДЕЛ совершенно такого же кролика, только слегка расплывчатого. А этот был четкий, никуда не исчезал, сидел себе и дергал иногда ушами. Байкер улегся, вытянув перед собой лапы, и блаженно опустил на них здоровенную башку. Кролик. Надо же, ну как свезло…
Кролик заметил огромное чудовище слишком поздно. Холод и дождь сделали свое дело, нору кролика затопило, и он совершенно позабыл о Черном Чудовище, которое целыми днями шастает по лесу. Теперь минуты его кроличьей жизни были сочтены. Кролик тихонько вздохнул и решил ждать смерти на месте, не бегая по мокрым кустам.
Постепенно оба задремали, и только когда крупными хлопьями начал падать снег, кролик инстинктивно, в полусне, подобрался ближе к Черному Чудовищу, потому что от него было тепло.
В Лондоне Милли Донахью, босая, в ночной рубашке, чертыхаясь себе под нос, обыскивала собственную кладовку. Ее муж, позевывая и жмурясь, кротко светил ей фонариком.
На дальних полках хранились ранние работы студентки Миллисент Донахью. Социологией она увлеклась с первого курса, а то, что тема досталась такая… двусмысленная, что ж делать. Страшно подумать, какие специальности иногда сознательно выбирают себе будущие врачи!
