У Лукерьи чуть «родимчик» не случился: неужели тако событие - и её уши миновало? Да быть не могёт! С Варварой вчера виделись, она, Лукерья, её барским чаем потчевала, неужто Варвара не поведала бы?

- Да цыть вы там, смотрите, щас хозяин явится, он вам устроит тут судный день.

- Ага, дядько Аким, а вы, яко ангел, на небо скоренько вознесетесь, пока он нам тут судный день устраивать будет!

- Хватит скалозубить, тише...

- Ох, чур мня, чур....

- Ага, к воротам идёт!

- Вы там, хозяина смотрите!!!

В то самое время незадачливый Аркашка примерился наконец, как ему расширить обзор. Опустив одну руку, он осторожненько взял один горшок и пристроил его под мышку, потом, с трудом удерживая равновесие, под возмущенный шёпот Неждана: «Да какого ляда ты там топчешься, падла!!!», второй.

Манька вошла в ворота, щелкнула железная щеколда. Неждан дернулся. Аркашка молча, но шумно (помогли горшки) рухнул вниз, придавив Неждану то самое место, которое по его, Аркашки, мнению, дядька велел ему подвинуть. Неждан взревел нечеловеческим голосом. Холопы с воплями: «Спасайтесь! Хозяин!!!» кинулись врассыпную. Не отстал от дворовых и конюх Зосим, совсем забыв про свою любопытную жёнушку. Лукерья, от неожиданности отпустив руки, со всего маху приложилась подбородком между кольев, прикусила язык, чуть не застряла и теперь сидела у забора, потрясая простоволосой головой. Платок-то на заборе остался, как флажок на крепости...

***

Третий день со дня смерти Арины. Точнее, третья ночь. Говорят, три дня душа находится возле тела и потому нельзя тело предавать земле. Сегодня Арину отпел отец Михаил и тело похоронили на местном кладбище. А душа еще девять дней будет навещать родных и близких, любимые места. Прощаться.

Лисовскому стало неспокойно именно на третий день, именно после похорон Арины.

Сам он, конечно, не присутствовал, но дворовая сплетница кухарка Лукерья все всем подробненько поведала. И теперь вся дворня обсуждает, что, по каким-то там приметам, Аринка непременно кого-то с собой заберет. То ли дитя, то ли убивца своего.

Конечно, он, Лисовский, ничуть не виноват! Кто? Да та же Степка! И сама Аринка, чего, спрашивается, было лезть? Ишь как распоясались эти бабы! Позабыли свое место. Особенно Степка. Хахаля себе завела! Да как посмела только! Ну и что, что не крепостная, она по одному принципу теперь его, Лисовского, собственность. И как эта собственность свою волю иметь может? Это ведь как этот диван, к примеру, будет решать, сидеть Лисовскому на нем или не сидеть. И когда сидеть. И сидеть ли на других диванах. Тьфу! Бабы!

Блики от свечи причудливо отражались в начищенном серебре кувшина, как будто скалило пасть огненное чудовище или тянулись лапы из геенны огненной. Красивый кувшин, узкогорлый, с позолотой, грузинской чеканки. Шикарная вещь.

Лисовский поежился и глотнул вина. Не то чтобы он верил во все эти приметы... Но оборотня-то видал своими глазами. Или это Степкин полюбовник так над ним пошутил? Хрупкое стекло треснуло в сведённых судорогой пальцах. Кровь. Эх, поранился... Плеснув на рану тем же вином, барин завернул руку первой попавшейся тряпицею. Платок. Манькин?

Да откуда Манькин, она платки редко носит, как барыня одевается, как и положено. Аришкин. Откуда здесь?! Лисовский отбросил платок, как змею ядовитую. Платок свернулся клубочком на полу.

Барин потер ладонями лицо. Ох, верно не надо было вина. Вон, чудится всякое. Что сидит кто-то в дальнем углу, где темно, и хихикает мерзко. Нет, ну точно кто-то есть. Лисовский взял свечу и двинулся потихоньку в темный угол. «Му-у-у-й-й-й-а-а-а-у-у-у!» Что-то, вернее, кто-то, вывернулся из-под ног, барин оступился и неуклюже растянулся на полу. Треск разрываемой ткани. Бриджи. Из угла уже не хихиканье слышалось, совершенно отчетливый наглый глумливый смех!

- Да кто посмел!!! - Лисовский зашелся рыком. - Запорю!!!

Причина падения - лохматая кошка дымчатой масти - как ни в чем не бывало вылизывала заднюю лапу и зыркала исподлобъя.

И откуда кошка взялась? Отродясь в доме их не было...

Дверь распахнулась, на пороге стоял в одной исподней рубахе и портах верный Филимон, держа в руке канделябр с тремя толстыми свечками.

- А ну, посвети в тот угол, да-да, что там? Да, да, туда, а ну, левее свети! Да повыше, а не себе под нос! НЕТ НИКОГО?!

- Нет, барин. А кому там быть-то? - Филимон, задумчиво глядя на сидящего на полу барина, поскреб бороду.

- А... - Лисовский махнул рукой, да и черт с ним, может, привиделось. - Ты это, кошку поймай да выкинь на двор.

- Каку-таку кошку, барин?

- Эту! - Лисовский кивнул в сторону, где негодница сию минуту вылизывалась, и обомлел: на месте кошки валялся Аришкин платок, весь в пятнах крови.

- Эко, барин, кошмарит тебя...- Филимон перекрестился. - Пить-то оно поменьше надо.

Филимон покосился на стол, Лисовский тоже: кувшин пропал, на столе только осколки стакана...

ГЛАВА 12. На выселках

- Ну спасибо, значит, свояку передай, поддержал.

- Да он от души поддержал, Аринка-то хоть и непутевая баба была, но безобидная, молочка завсегда свояку оставляла, - домовой вздохнул, подперев кулачком подбородок.

- Я завтра в село, пожалуй, схожу, - дед огладил бороду.

Домовой всплеснул ручками:

- Что ты, хозяин, что ты! Там плохо сейчас, люди сейчас плохие!

- Да ничего они волхву, то есть мне, не сделают. А я еще на мельницу зайду, с водяником потолковать надо. Да дорожки проверить, давно не хаживал.

- Без тебя есть кому хаживать, - брюзгливо заметил домовой. - Все кому не лень по неведомым дорожкам шастают. Уж и люди вон ходють! Полянка-то, ладно сама ходит, так и этого свого «Анику-воина» водила! - с удовольствием наябедничал домовой.

Корогуша молча прислушивался к беседе хозяина с домовиком, ждал своей очереди, попадет-не попадет... Дождался, как и следовало, от домовика:

- А что это у нас кошак приволок? Видал я, еле тащил ты свою безразмерную торбу. А что, скажи, покласть туда скока угодно можно? И она така ж махонькая будет? А вес не убывает? А?

- А вот заведи себе «таку» и узнаешь. Сколько влезает да как весит! - огрызнулся корогуша.

- А чего нынче спер? Ты ж в усадьбе был? - не унимался домовик.

- Чего опять «спер»! - корогуша расчиперил усы. - Взял. Что положено. Сарафан Аришкин, как уговорено было, а это... Если в хозяйстве не пригодится, Полянке в приданое дадим! - и любовно огладил лапкой большой узкогорлый кувшин. Серебряный, с позолотой, грузинской чеканки. Шикарная вещь!

Варвара спешила тропинкой с поля, неделя до Купавы осталась, надо завершить успеть все работы, да лен еще. За зиму стканые холстинки разложены на берегу реки - выбеливаться, только успевай водой смачивать! Полотно у Варвары выходило знатное, тонкое да белое, на Петров день на селе ярмарка будет, то-то расторгуется! Варвара зажмурилась мечтательно, эх, хорошая будет ярмарка! Солнце клонилось к горизонту, и что так припозднилась сегодня в поле? Это ж все успеть надо! Теперь эва, иди собирай полотно на закате! Да еще у речки! А оставить нельзя, русалки вмиг уволокут. Может, конечно, и не русалки, а ушлые односельчанки, до чужого добра охочие. На русалок-то легче свалить. А полотно - оно не ложечка серебряная, чай, не помечено. Так, подбадривая себя - а что, все равно боязно - подошла к пологому берегу, где заботливо были разложены куски беленого полотна. Уже скручивая валиком последний аршин, женщина замерла как пригвожденная. У реки, за кустами, слышался разговор. Явно мужской и женский голос.