Когда Кэролайн поняла, что ужасно боится материнства, Норы не оказалось рядом. Кто сказал молодой матери: «Все нормально, Каро, Бог для того тебя и создал»? Никто не сказал.

Нора зажала рот рукой, но поздно: у нес уже вырвался тихий всхлип, по щекам потекли горячие слезы. Она пыталась выровнять дыхание, но оно вырывалось из груди короткими резкими толчками.

– Мама, что с тобой? – спросила Кэролайн. Нора не посмела встретиться с ней взглядом.

– Извини… – Она хотела добавить «за то, что я плачу», но не договорила.

Кэролайн молчала. Лишь когда на страницу упала капля, оставив след рядом с фотографией Дженни в плетеной колыбельке, Нора поняла, что дочь тоже плачет. Она накрыла холодные неподвижные пальцы Кэролайн своей рукой:

– Мне очень жаль.

Кэролайн наклонила голову, волосы упали на лицо.

– В тот день мне больше всего тебя не хватало. – Она судорожно рассмеялась. – У моей свекрови командирский характер. Она влетела в дом, как вихрь, и так же быстро унеслась, оставив список распоряжений. – На страницу упала еще одна слезинка. – Помню самую первую ночь дома. Дженни лежала рядом со мной в кровати, и то и дело дотрагивалась до нее, трогала крошечные пальчики, гладила нежную щечку и представляла, что утром увижу, как ты стоишь рядом и говоришь: «Все будет в порядке, бояться нечего». – Она подняла голову и посмотрела на мать, ее глаза окружал ореол размазанной туши. – Но я всегда просыпалась одна.

– Ах, Кэролайн… – только и могла выдавить из себя Нора.

– Я пыталась вспомнить молитву, которую ты читала, чтобы отогнать мои ночные страхи. Знаю, это глупо, но мне почему-то казалось, что, если я сумею ее вспомнить, все будет хорошо.

– «Лунный свет, яркие звезды, защитите мою малышку от ночи». – Нора робко улыбнулась. – Каро, во всей вселенной не хватит слов, чтобы передать, как я сожалею о том, что сделала с тобой и Руби.

Кэролайн наклонилась к матери и позволила себя обнять. Норе почудилось, что у нее разрывается сердце. Она плакала так сильно, что начала икать, потом выпрямилась и посмотрела на Руби, сидящую рядом с сестрой. Руби побледнела, губы сжались в тонкую линию, только глаза выдавали чувства: они блестели от непролившихся слез.

– Нам нужно выпить, – решительно изрекла Руби и встала.

Кэролайн смутилась:

– Я не пью.

– С каких это пор? Помню, на школьном балу…

– Как раз такие «милые» воспоминания и подсказывают мне, что пить не стоит. В колледже Джерри, бывало, называли меня «Л.П.», то есть «легко пьянеющая». Два коктейля, и я рвалась танцевать голышом на столе.

– «Л.П.»? Не ожидала от своего зятя такого остроумия!

– Мне двадцать семь лет, а я в последний раз напивалась с сестрой, когда нам по закону еще нельзя было употреблять спиртные напитки. Сегодня мы это исправим.

– Когда я в последний раз напилась, – вспомнила Нора, – дело кончилось тем, что я врезалась на машине в дерево.

– Не волнуйся, я не позволю тебе сесть за руль, – заверила Руби.

Кэролайн рассмеялась:

– Ладно, уговорили. Один стаканчик. Только один.

Руби танцующей походкой проследовала в кухню, потом выглянула оттуда и крикнула:

– Будем пить «Маргариту»!

Нора не успела придумать, как перевести разговор на другую тему, а Руби, все так же пританцовывая, уже вернулась с тремя стаканами – каждый был размером с пасхальную корзину.

Нора взяла стакан, Руби подошла к проигрывателю, выбрала диск и включила музыку. Из старых динамиков загрохотал рок, так что стекла задребезжали, а безделушки на каминной полке, казалось, запрыгали в каком-то безумном танце.

Руби отхлебнула коктейль и засмеялась, вытирая рот, потом со стуком поставила стакан на кофейный столик и протянула сестре руку:

– Пошли, Мисс Америка, потанцуй с худшим комиком Голливуда.

Кэролайн нахмурилась:

– Зачем ты так, это неправда.

– Давай потанцуем.

Вначале Кэролайн покачала головой, но потом сдалась, и они вдвоем закружились по комнате.

Нора подалась вперед, завороженно наблюдая за дочерьми и понемногу потягивая «Маргариту». Вспотевшие от танца, они выглядели такими счастливыми и беззаботными, что у нее защемило сердце. Она видела перед собой повзрослевших девочек, которых когда-то произвела на свет, женщин, какими они и должны были стать в ее представлении, если бы мать их не бросила.

Они танцевали, пили, смеялись, толкали друг друга в бок. Наконец Кэролайн подняла руки и сказала запыхавшись:

– Все, больше не могу. Голова кружится.

– Ха! Твоя проблема как раз в том, что ты редко теряешь голову. – Младшая вручила старшей ее стакан. – Пей до дна!

Кэролайн отвела со лба прилипшую прядь, посмотрела с сомнением, подумывая отказаться, но потом вдруг воскликнула: «Была не была!», залпом осушила стакан и протянула его Руби:

– Налей еще.

– Ага!

Руби, танцуя, двинулась в кухню и включила шейкер. В проигрывателе сменилась пластинка. Головка, скрипнув, опустилась на блестящую поверхность. «Из той материи шьются сладкие сны», – понеслось из динамиков.

Кэролайн, покачнувшись, подошла к Норе:

– Мамочка, потанцуй со мной.

«Мамочка». Кэролайн не называла ее так много лет.

– Если я наступлю тебе на ногу, то все кости переломаю, – предупредила Нора.

Кэролайн рассмеялась:

– Не беспокойся, я приняла обезболивающее. – На последнем слове она запнулась и снова беспомощно рассмеялась. – Кажется, я пьяна.

Нора подняла упавший костыль и, прихрамывая, направилась к Кэролайн. Одной рукой обняв дочь за тонкую талию – слишком тонкую, такую тонкую, что просто страшно, – другой она оперлась на костыль. Кэролайн положила руки на плечи матери, и они вдвоем начали медленно покачиваться в такт музыке.

– Под эту песню мы танцевали последний танец на выпускном балу. Я попросила сыграть ее на свадьбе, помнишь?

Нора кивнула. Она уже собиралась сказать что-нибудь нейтральное, как вдруг заметила, каким взглядом Кэролайн смотрит на нее.

– Хочешь об этом поговорить? – мягко спросила она, крепче обнимая дочь.

– О чем?

Нора не смогла сдержаться. Она перестала танцевать и дотронулась до щеки Кэролайн.

– О твоем браке.

Красивое лицо Кэролайн сморщилось, губы задрожали, она тяжело вздохнула:

– Ах, мама, если бы и хотела, не знаю, с чего начать разговор.

– Тебе не нужно…

В комнату вернулась Руби. Она кружилась и напевала:

– Маргаритас для сеньорас.

Увидев Нору и Кэролайн, она застыла на месте.

– Господи Иисусе! Вас нельзя оставить на пять минут, вы тут же принимаетесь снова лить слезы!

– Руби, прошу тебя! – Нора бросила на младшую дочь умоляющий взгляд.

Руби нахмурилась:

– Каро, что случилось?

Кэролайн неловко попятилась, посмотрела на Нору, потом на Руби. Она беззвучно плакала. Зрелище было душераздирающее – так женщина плачет по ночам, когда рядом спит муж, а в соседней комнате – дети.

– Я не собиралась вам рассказывать, – проговорила она запинаясь.

Руби шагнула было к ней, протянув руку.

– Не дотрагивайся до меня! – Услышав в собственном голосе визгливые нотки, Кэролайн рассмеялась: – Боюсь, если ты это сделаешь, я расклеюсь, а мне до того надоело расклеиваться, что хочется кричать.

Кэролайн медленно опустилась на колени посреди комнаты. Руби села рядом, Нора, опираясь на костыль, дополнила группу. Кэролайн взяла стакан и сделала большой глоток. Слезы высохли, но почему-то она выглядела еще более уязвимой, чем когда плакала. Казалось, глазами разочарованной женщины смотрит маленькая девочка, смотрит и удивляется, как ее угораздило навлечь на себя такие страдания.

– Ты спишь? – спросила Нора.

– Нет, – нехотя призналась Кэролайн.

– Ешь?

– Нет.

– Принимаешь лекарства?

– Нет.

Нора кивнула:

– Что ж, уже неплохо. – Она взяла дочь за руку. – Ты не говорила об этом с Джерри?

Кэролайн покачала головой:

– Нет. Я не могу ему сказать. Мы все время идем в разные стороны. Порой у меня возникает чувство, будто я одна воспитываю детей. Мне очень одиноко. Иногда я настолько одинока, что просто сил нет.