До летних игр в Мельбурне оставался почти год: в Австралии собирались соревноваться в ноябре — декабре. Однако январские размышления о декабрьском турнире с последующим ежемесячным, еженедельным нарастанием градуса обсуждения выглядят в данном случае безусловно уместными. Размышлять — причем широко и бесстрашно — надобно до, а не после. Пока есть время, пусть получат слово самые разные любители большой игры. А на перекрестье мнений останется незыблемое, всем необходимое.
Так, если бы вовремя и крепко задуматься, то решаться на участие в летних играх нужно было еще в 1948 году. По крайней мере, из-за футбола, хотя и в других дисциплинах наши не оказались бы статистами. Футбол же в исполнении советских посланцев смотрелся бы просто шикарно. Имелась возможность выставить сдвоенный центр Бобров — Федотов! Да и Бесков был на четыре года моложе, нежели в 1952-м. Когда и дебютировали сборной сходящих звезд. Плюс нервотрепка, тренерский штаб под постоянным давлением. В 1956 году во время подготовки к Олимпиаде капитан югославской команды Александр Тирнанич назовет выступление советской сборной в Финляндии 52-го «сравнительной неудачей». И правильно сделает. Для советских игроков то был первый турнир такого уровня и значения. Да, к нему готовились, чемпионат сделали в один круг и провели его страннейшим образом в Москве. Кажется, всё подчинили Олимпиаде: и спарринги качественные — с венграми, поляками, и было, вроде бы, из кого набирать состав, и старший тренер Б. А. Аркадьев — прекрасный специалист, а дальше четвертьфинала пройти не получилось. И, думается, по причине отсутствия четкой концепции подготовки в том числе.
Это происходило совсем недавно. Лев Яшин, твердый динамовский резервист в 1952-м, в дальнейшем, что характерно, почти девять лет отыграет за клуб вместе с участником хельсинкской Олимпиады Константином Крижевским (в 58-м они вновь пересекутся в сборной на мировом первенстве), а золото Мельбурна завоюет, имея достойными партнерами Игоря Нетто и Анатолия Ильина, также выступавших в Финляндии. Так вот всё оказалось взаимозавязано. О Мельбурне не то что думали — о нем не забывали. Цель смотрелась хоть и издалека, но ясно и отчетливо.
Первую проблемную статью о сборной 3 января написал, между прочим, участник Олимпиады 1912 года Л. Смирнов (игравший в российской сборной, униженной тогда Германией со счетом 16:0). И он совершенно справедливо и ничуть не опережая события, жестко оценивает возможности каждой из советских футбольных линий. Досталось от ветерана почти всем. Одна лишь позиция вне критики: «Лучший вратарь, конечно, Яшин».
Такое немногословие красноречивее чего бы то ни было говорит о признании. Которое идет не от начальственной директивы, а подтверждено твердой репутацией и безукоризненным авторитетом. Причем не только у специалистов, журналистов и болельщиков, но и у непосредственно противников. Знаменитый спартаковский бомбардир Никита Симонян в воспоминаниях верно заметил: «На соперников, по-моему, действовало само имя — Яшин». И далее о собственном опыте: «Я бил ему, как обычно, как всем вратарям, а забил всего один гол. Теперь при случае напоминаю: „Видишь, какой я верный друг — всего один гол забил“. Хотя говорить надо, наверное, не так — не „всего один“, а „все-таки забил“». Два больших футболиста действительно дружили (что не мешало им остро соперничать на внутрисоюзном уровне), с удовольствием встречались в сборной — в книге «Футбол — только ли игра?», откуда взята цитата, об этом много и подробно рассказывается. Или обратимся к мемуарам другого замечательного форварда — уже упоминавшегося Эдуарда Стрельцова. Чтобы не вторгаться в бережно сохраненное соавтором Александром Нилиным интонационное поле, приведем рассказ целиком:
«Ну, вот за пас пяткой меня чаще всего хвалили. Столько лет он получался у меня неожиданным для обороняющихся и своевременным для партнера — пас, например, Юре Савченко, когда он решающий гол „Пахтакору“ забил в финале Кубка шестьдесят восьмого года.
А как он возник у меня, появился этот пас? Неожиданно — я его и не практиковал до игры с „Динамо“ в первом круге первенства пятьдесят шестого года.
Нам с московскими динамовцами в те годы очень трудно игралось. Мы с Кузьмой (Валентином Ивановым. — В. Г.) считали, что Лёве Яшину забить просто невозможно.
Про себя, конечно, считали. Вслух не говорили — забивать-то надо, мы форварды, на нас надеются. Но как забить — не знаем. Доходим до его ворот, начинаем мудрить. Не можем никак принять окончательное решение: когда бить…
…Иду я с мячом вдоль линии штрафной. Лёва, как всегда, стал смещаться. А вся защита двинулась за мной. Кузьма остался сзади, за нами не пошел (с таким партнером всегда знаешь, что он в той или иной ситуации сделает, абсолютно ему доверяешь и смело идешь от обстановки к своему, к нашему, то есть общему, решению — и я сейчас не вижу, но точно знаю, что Кузьма остался…). Я довел защитников до дальней штанги и мягко так откинул пяткой — мыском здесь не сыграешь, правда? — мяч Кузьме…
Он прямо и влепил в „девятку“ динамовских ворот.
Я к нему бросился, говорю: „Вот как только можно Лёве забивать“ (во втором тайме — мы 2:0 выигрывали — Яшин сам был уже виноват, расстроился и ошибся).
С тех пор я и почувствовал, что пяткой дела делать можно, но с умом, конечно…»
Знаете, что напоминает ситуация? Эпизод с Антоном Кандидовым из романа Льва Кассиля «Вратарь республики» — пусть прототипом для него и послужил Анатолий Акимов. Там, правда, нападающий Фома Руселкин вышел один на один с голкипером, а когда тот бросился в ноги, успел долей секунды раньше — пяткой, заметим, — отдать мяч назад партнеру Бухвостову, который и пробил. После чего чудо-вратарь всё равно успел среагировать и едва не дотянулся до очередного спасения. И положительные гидраэровцы отомстили в такой форме своему бывшему товарищу, изумительному самородку с Волги. Стрельцов с Ивановым, как мы успели убедиться, никого не перевоспитывали, однако суть та же: командная игра против вратаря.
И в романе, и в жизни симпатии мои — вне зависимости от клубных — на стороне голкипера. Потому что нападающих много, а он один. Без защитников и прочих одноклубников. И неплохо, чуть потревожив память, напомнить: произведение Льва Абрамовича завершилось очаровательным единением друзей — Льву же Ивановичу Бог дал еще неоднократно поиграть против мастеров калибра пары из «Торпедо». Так здорово больше не вышло ни у кого. Да и у них самих — тоже. Оттого и помнил Стрельцов тот гол через 25 лет так, будто едва закончился матч.
Итак, забить Яшину в середине 1950-х представлялось очень трудным делом: если уж одареннейшие автозаводские юнцы, не испытывавшие никакого почтения к авторитетам, считали, что это «почти невозможно», мыслимо ли представить сомнения остальных?
Корни же стабильной надежности — не только в каждодневном упорном труде на тренировках. Это само собой разумеется. Но надо обратить внимание на то, как расстроился Лев Иванович и как пропустил второй, берущийся, мяч от торпедовцев. Отчего печаль? Так ведь они переиграли его, пусть спонтанно, на импровизации. А он — человек творческий.
Не зря выступавшие с ним Валентин Бубукин, Никита Симонян и другие отмечали, что он жил футболом. И, стоя в воротах, играл за каждого «своего» и предвосхищал действия «чужого». Просчитывал варианты. А тут двое молодых, Иванов со Стрельцовым, создали нечто «нерешабельное». Впрочем, как мы уже убедились, это — пока.
Но пора переходить к сезону 1956 года. Дополнительная трудность состояла в том, что никто не собирался, как раньше, в 52-м, и позже, в 76-м, жертвовать полноценным первенством в высшей лиге. Предстояло провести 22 матча (Яшин принял участие в 19 из них) в обычные два круга с разъездами. И дарить конкурентам золото, которое стало бы третьим подряд, московские динамовцы и не думали. Так что особенность Олимпиады Мельбурна еще и в том, что наши футболисты вынуждены были выступать в Австралии после окончания тяжелейшего сезона и в совершенно некомфортное время — ноябре-декабре. У нас-то в ту пору отпуска.
