– И что дальше? – спросила Роланда, поняв, что детектив не собирается ничего предпринимать.

– Мы ничего не можем сделать, пока не прибудет подкрепление.

– Но люди к тому времени могут погибнуть!

– Послушайте, леди... Роланда, я должен следовать определенным инструкциям.

– А я не должна, – заявила Козетта.

Прежде чем они успели сказать хоть слово, она распахнула дверцу машины и вышла на темную улицу. Роланда и Дэвис увидели, как девочка метнулась к опрокинутой автобусной остановке. Некоторое время она наблюдала за зданием, сидя на корточках на том самом месте, где несколько часов назад произошла встреча с помощниками Рашкина Биттервидом и Скарой. Наконец Козетта решилась пересечь улицу, и тогда Роланда открыла дверь со своей стороны.

– Нет, постойте, – сказал Дэвис, удерживая ее за руку. – Не можем же мы все бросаться как сумасшедшие...

Роланда вырвалась из его рук.

– Поступайте как хотите, – сказала она. – Но не пытайтесь учить меня жизни, договорились?

Роланда вышла на тротуар и поспешила вслед за Козеттой. Дэвис от досады стукнул кулаком по приборной панели.

– Проклятие, – пробормотал он.

После чего наклонился и вытащил из-под сиденья пистолет. Выйдя из машины, он прислушался, но в ночной тишине не было слышно завывания полицейских сирен. Дэвис вздохнул и подождал еще минуту, а потом, в нарушение всех правил, отправился в заброшенный дом вслед за Роландой и Козеттой.

Изабель разглядывала ньюмена Рашкина, это существо, которое художник имел глупость вызвать из прошлого при помощи автопортрета, и пыталась понять, кто именно находится перед ней. Она уже сомневалась, встречала ли когда-нибудь настоящего Рашкина. А если бы встретила, то смогла бы заметить разницу или нет? Того Рашкина, который стоял в студии и угрожал им пистолетом, она прекрасно помнила и знала. Она помнила черты его лица, голос, выражение глаз. Он держался с тем же высокомерием и, как она вскоре поняла, так же, как и Рашкин, которого она помнила, с удовольствием слушал самого себя. Изабель не могла относиться к нему иначе, как к своему бывшему учителю.

Рашкин же в свою очередь был крайне заинтригован присутствием Джона. Изабель сначала удивилась этому, но потом поняла, что этот Рашкин считает, что убил Джона.

– Должен признаться в своем любопытстве, – сказал он. – Как тебе удалось уцелеть?

Прежде чем ответить, Джон взглядом предупредил Изабель, чтобы она молчала. Рашкин ничего не знал об умении Барбары вызывать ньюменов, и этот секрет не стоило раскрывать, иначе она стала бы очередной жертвой его домогательств.

– В этом нет ничего таинственного, – заговорил Джон. – Мы предвидели, что рано или поздно случится что-либо подобное, поэтому Изабель пришлось сделать копию моей картины, но так, чтобы дверь в иной мир приоткрылась лишь чуть-чуть – только чтобы ты почувствовал вкус этого мира, но не больше.

Рашкин наградил их полным восхищения взглядом, от чего Изабель захотелось спрятаться под ковер, подальше от его глаз.

– Вот это действительно умный ход, – произнес он.

Джон ответил кивком на комплимент, а затем поднял руку и показал на висевший позади них труп. Указательный палец Рашкина дрогнул на спусковом крючке, но, поняв безобидность жеста Джона, он успокоился.

– Когда ты его убил? – спросил Джон.

– Видите ли, мы не сошлись во мнениях по поводу моего существования – в нем взыграла совесть. – Улыбка, тронувшая его губы, была не менее злобной, чем у Скары. – Но теперь это не имеет значения, вы не находите? Всё произошло так давно, что сейчас наши споры никому не интересны.

– Как ты можешь так говорить? – возмутилась Изабель.

– Фактически, – продолжил Рашкин, – я теперь единственный Рашкин. Единственный, с кем вам приходилось встречаться.

– Я тебе не верю, – возразила Изабель. – Мы знаем, что ньюмены не могут причинить вред создателю.

– Но только не здесь, – сказал Рашкин. – Не в снах создателя.

Изабель замолчала. Он прав. Иначе зачем бы они с Джоном оказались в студии?

– Значит, ты заманил его сюда, а потом просто убил, – сказала она наконец.

Обвинение далось ей не без труда, ведь она тоже участвовала в подобной попытке. Разница состояла только в том, что тот Рашкин, которого она собиралась убить, был действительно виновен в ужасных злодеяниях.

Рашкин покачал головой:

– Нет, это я последовал за ним. Но, учитывая конечный результат, это не имеет значения.

– А как же все те картины? Ведь они создавались при мне?

В глазах Рашкина вспыхнул гнев.

– Талант в большей степени был присущ мне, а не ему. Я, по крайней мере, имел смелость его использовать.

«Но не демонстрировать», – мысленно добавила Изабель. Надо отдать должное этому существу – оно действительно обладало талантом. Оно создавало потрясающие картины, но не было настолько самоуверенным, чтобы отдать их на суд академических кругов, ведь кто-то из ценителей мог разоблачить обман. Единственными зрителями оставались незадачливые ученики, вроде нее самой, слишком благоговейно воспринимавшие присутствие великого мастера, чтобы о чем-либо спрашивать. И кроме того, возникал вопрос о ньюменах.

Изабель снова задумалась. Ведь ньюмены не могут вызывать себе подобных. Тогда кто же создал картины-переходы для Биттервида и Скары?

– Ты лжешь, – сказала она. – Ты не мог вызвать Биттервида, поскольку ньюмены не могут быть создателями.

– Почему ты так решила? – рассмеялся Рашкин.

– Потому...

Изабель повернулась к Джону за помощью, но тот так сосредоточенно следил за Рашкиным, что не заметил ее взгляда.

– Ты знаешь только то, что я счел нужным тебе рассказать, – пояснил Рашкин. – И ни капли больше.

– Тогда ответь мне еще на один вопрос, – заговорил Джон. – Существа вроде нас не меняются со временем. Мы постоянно сохраняем тот вид, в котором изобразил нас создатель, пока кто-нибудь не повредит наше полотно или нас самих.

– Ну и что из этого?

– Почему ты питаешься нами? Почему твоя внешность меняется?

– Я бы мог сказать, что мне это просто нравится, – с улыбкой произнес Рашкин.

Изабель почувствовала, как напряглись все мышцы в теле Джона. Ей хотелось попросить его не поддаваться на провокации Рашкина, но она только пододвинулась поближе к своему другу.

– Но дело обстоит иначе, – продолжал Рашкин. – Как только я занял место своего создателя, я утратил связь с прошлым. У меня не было другой возможности выжить, кроме как питаясь тем, что Изабель так остроумно назвала ньюменами.

От звучавшего в его голосе пренебрежения Изабель едва не вышла из себя. Но, вспомнив совет, который только что хотела дать Джону, сдержалась. Надо заставить его продолжать разговор. Узнать всё, что можно. Жаль, что ей вряд ли придется воспользоваться этими знаниями.

– Я тебя не поняла, – сказала она.

– Но ты-то понял? – обратился Рашкин к Джону.

– Не уверен...

– Ньюмены не нуждаются ни в пище, ни в сне, – стал он объяснять, – поскольку все их потребности удовлетворяются через связь с прошлым. Как только я лишил жизни своего создателя, я был отрезан от прошлого и теперь вынужден поддерживать свое существование суррогатами.

– Но не теми, которых ты вызвал сам, – сказала Изабель, наконец поняв его мысль. – Ведь для того, чтобы вызвать кого-то из прошлого, требуется частица создателя, нельзя же питаться самим собой!

– Абсолютно точно.

– А где находится твоя картина-переход? – спросила Изабель.

Рашкин рассмеялся:

– Даже если она еще существует, вам не будет от нее никакой пользы. Связь с прошлым оборвалась, и теперь моя жизнь не зависит от сохранности картины.

– Да, – горько произнесла Изабель. – Теперь ты живешь за счет других.

– Всё имеет свою цену, – сказал Рашкин. – Когда я в течение долгого времени лишен питания, я становлюсь слабее, и быстрее всего это отражается на моей внешности.

– И что происходит потом? – спросил Джон. Рашкин пожал плечами: