– Мы настоящие, – сказала она с горячей убежденностью, которой Козетта никогда раньше не слышала в ее голосе. – И никогда не верь обратному.

Это должно быть правдой. Мы настоящие.

Козетта взяла в свои ладони руку Розалинды и повторила эти слова, будто заклинание. Ее взгляд снова привлекли к себе красновато-коричневые тени, пляшущие под солнцем.

Мы настоящие.

Не такие, как они. Они исчезнут и вернутся в прошлое, а мы останемся, потому что мы настоящие.

Даже если не видим снов.

– Ты знаешь, Изабель собирается вернуться в город, – сказала она Розалинде. – Она снова будет писать такие же картины, как раньше.

Козетта не отводила взгляда от танцующих теней. Почти все они стали прозрачными, рук и ног не было видно совсем. По мере того как солнце этого мира сжигало их, существа превращались в сгустки красноватого тумана.

– Я знаю, – ответила Розалинда.

– Я решила последовать за ней. – Козетта наконец отвернулась от поля и перенесла всё свое внимание на подругу. – На этот раз я собираюсь выяснить, как ей удается проникать в прошлое и вызывать нас оттуда.

– Мы и так знаем, как она это делает, – сказала Розалинда. – Она пишет картины.

– Я тоже могу рисовать.

– Но Изабель видит сны, а значит, ее картины совсем другие.

Козетта вздохнула. Правда, это совсем другие картины.

– Я всё равно пойду с ней.

– А потом? – спросила Розалинда.

– Я сама проникну в прошлое и добуду красных птиц для каждого из нас.

– Если бы ты только могла, – пробормотала Розалинда, и невеселая улыбка приподняла уголки ее губ. – Это было бы как в сказке – воспоминания и сны.

– Но только не для того человека, у которого нет души.

– Только не для него, – кивнула Розалинда.

В представлении Козетты человек без души был воплощением угрозы, только темной фигурой, не имеющей никаких примет. Но одно воспоминание о нем лишило тепла солнечные лучи. Козетта зябко поежилась и теснее прижалась к своей подруге. Она никогда не встречала его, только видела издали, но уже не могла забыть пустоту в его глазах, за которой открывалась бесконечная черная бездна, искусно спрятанная под маской обаяния и веселья.

– Только никому не говори, – попросила Козетта. – Не говори, что я ухожу.

– Пэддиджек догадается и без слов.

– Да, – кивнула она. – Но ему и в голову не придет последовать моему примеру, если кто-нибудь не подскажет. Если уж представилась такая возможность, то пусть рискует только один из нас.

– Но...

– Обещай мне, – настаивала Козетта.

– Я обещаю, – сказала Розалинда, сжимая рукой пальцы Козетты. – Но только и ты обещай мне быть осторожной. Постарайся, чтобы тот черный человек тебя не обнаружил.

Козетта дала слово, но в душе не была уверена, что сдержит его. Она могла только попытаться.

Девушка снова выглянула между стволов берез. Перед глазами расстилались осенние поля – желтые, красные, коричневые, а дальше виднелось озеро, сменившее голубизну на серый цвет. Красновато-коричневые фигурки пропали, словно акварельный набросок, смытый чистой водой.

«Так может случиться и со мной, – подумала Козетта. – И с любым из нас».

Но она сдержала страх и спрятала его в душе, не сказав ни слова.

– Мне нравится этот Алан, – заговорила она, сменив тему. – Если Изабель он не нужен, может, я возьму его себе.

– Он слишком стар для тебя, – со смехом возразила Розалинда.

Козетта надула губки, но ненадолго.

– Я только выгляжу такой молодой, – сообщила она своей компаньонке.

– Это верно, – кивнула Розалинда, всё еще улыбаясь. – И ты никогда не дурачишься. Для этого ты слишком взрослая.

Козетта в ответ легонько ткнула ее локтем в бок.

Розалинда выпустила из ладони пальцы Козетты и обняла девушку за плечи. В своих разговорах они больше не возвращались ни к опасностям, ни к предстоящему расставанию. Две женщины просто наблюдали за течением дня, за тем, как менялся цвет полей, когда стали подкрадываться сумерки, и делали вид, что никогда не расстанутся. Что ничего не изменилось, красная птица всегда будет биться в их телах, а когда они заснут, им приснятся сны.

По дороге в город Алан еще раз похвалил себя за то, что прислушался к совету Марисы и не стал извиняться или обсуждать отчуждение, возникшее между ним и Изабель в последние годы. Его посещение острова Рен и без того носило несколько странный и напряженный характер; ни к чему было ворошить прошлое. Однако забавно. Никогда раньше он не замечал в Иззи склонности к резким переменам настроения. Раньше она казалась ему более серьезной и была гораздо спокойнее, чем Кэти. Но тогда, по сравнению с Кэти, все казались серьезными.

При воспоминании об умершей подруге Алан снова ощутил боль потери. Знакомое чувство, но от этого не становилось легче его переносить. Может, и настроение Изабель тоже объяснялось воспоминаниями? Даже сейчас горечь не утратила своей остроты и лишала привычного спокойствия. Алан до сих пор ужасно скучал по Кэти. Говорят, время всё лечит, но Алан не чувствовал его благотворного влияния.

Целые недели он мог прожить совершенно спокойно, но потом что-то напоминало ему об утрате, и тогда утихшая боль возвращалась и не было никакой возможности ее заглушить. Иногда Алан думал, что выход в свет последнего сборника Кэти поможет ему закрыть дверь в прошлое, но чаще всего он и сам в это не верил. Не верил даже в то, что хочет этого. Забвение казалось ему почти предательством.

Машин на шоссе было немного, и Алан несколько расслабился. Он даже вставил в магнитофон новую кассету с записями певицы из Нью-Джерси по имени Кейт Якобе. В ее песнях слышались народные мотивы с их своеобразным юмором, и Алан несколько расслабился, хотя одно из названий – «Покой приходит после» – его поразило. Удивительное совпадение.

Алан успел пересечь центр города до того, как толпы спешащих на обед людей заполнили улицы. Даже продвижение по Кроуси не вызвало никаких затруднений, что само по себе было удивительным. Уже к половине третьего он добрался до гаража; с тех пор как Изабель высадила его на причале, прошло около двух с половиной часов.

Первым делом Алан планировал зайти домой и переодеться, а потом следовало позвонить в Нью-Йорк, чтобы известить заинтересованных представителей торговой фирмы о согласии Изабель выполнить иллюстрации. Для начала рекламной кампании они могут использовать репродукции одного из полотен, висящих в Детском фонде, а он тем временем отправит верстку нового сборника неопубликованных произведений Кэти, чтобы получить аванс. После пятилетнего перерыва в издании ее книг надо было как следует подготовить общественность к выходу нового сборника.

Погруженный в размышления о различных аспектах бизнеса, Алан поднялся по лестнице к своей квартире, но удивленно замер у двери при звуках доносившейся изнутри музыки. Он точно помнил, что перед отъездом выключил телевизор. Алан достал ключ и шагнул вперед, ощущая неприятный холодок между лопатками. Но не успел он вставить ключ в скважину, как дверь распахнулась и на пороге появилась Мариса. В ее знакомой полуулыбке сквозила заметная нервозность, и Алан понял ее причину. За время его отсутствия Мариса вполне освоилась в квартире: она вышла босиком и в одной из его собственных рубашек, поверх своих джинсов, белокурые волосы были растрепаны, а глаза припухли и покраснели; похоже, Мариса долго плакала.

– Я видела, как ты поставил машину, – сказала Мариса, – но не успела переодеться. – Она потеребила пальцами край рубашки. – Извини.

– Всё в порядке, – ответил Алан.

– Я так поспешно уходила из дома, что даже не подумала собрать вещи. – Мариса отступила на шаг, пропуская Алана. – Я ушла от Джорджа вчера вечером и не знала, куда направиться.

Алан прикрыл за собой дверь. Всё понятно. В конце концов она всё-таки бросила Джорджа, и это произошло как раз в тот момент, когда в его жизни снова появилась Изабель. В ту же секунду он почувствовал вину за подобные мысли. В глазах Марисы всё еще стояли слезы, нижняя губа заметно подрагивала.