Она должна узнать, правда ли всё это.

– Ну как? – спросил Рашкин. – Такая сделка тебя устраивает?

Изабель заморгала, отгоняя воспоминания, и уставилась на своего собеседника. В его изможденном лице она снова с удивлением обнаружила сходство с каким-то насекомым. Девушка медленно покачала головой.

– Вы призовете Кэти в наш мир. И какой она будет? – спросила она. – Такой, как они? – Изабель ткнула пальцем в сторону Биттервида. – Бледной копией настоящего человека? Чудовищем?

– Нет, – ответил Рашкин. – Я воспроизведу ангела.

– Винсент, я больше не верю вашей лжи. И уже давно.

– А если я сначала верну ее? – настаивал он. – До того как ты напишешь хоть одну картину, я верну твою подругу, и ты сама сможешь убедиться, что я не лгу.

– Что... Что вы такое говорите?

– Я ее верну. Если ты убедишься, что это действительно твоя подруга, ты будешь работать для меня. Если нет, мы разойдемся в разные стороны, и я тебя никогда больше не потревожу.

У Изабель не хватило сил отказаться сразу, и она ненавидела себя за свою слабость.

«Я соглашусь на это не ради себя, – думала она. – Не совсем ради себя. Конечно, я эгоистка и хочу вернуть Кэти, но в этом случае выиграю не только я».

Снова в памяти возникли записи из дневника.

И не только из-за ее красоты, хотя она, бесспорно, очень хороша собой. Она – ангел, посланный с небес, чтобы немного скрасить наше пребывание на планете Земля. Общаясь с ней, мы все становимся лучше.

То же самое можно было сказать и о самой Кэти.

– А эти картины...

– Я тебя прошу лишь о нескольких – чтобы восстановить силы. Две или три, самое большее.

– А ваши ньюмены?

– Я дам им то, чего они добиваются, из своих собственных снов.

Может ли она на это осмелиться? Решится ли она вызвать к жизни двух или трех ньюменов и принести их в жертву ради Кэти?

Это неправильно, и Изабель сама всё понимала. Нельзя даже допускать такие мысли. Нельзя опускаться до уровня Рашкина. Кэти ужаснулась бы ее поступку.

– Ну как? – спросил Рашкин.

– Я...

– Ты можешь даже не создавать новых картин, – продолжал он свои уговоры. – У тебя ведь осталось несколько полотен, выполненных до абстрактного периода; этого будет достаточно.

– Нет, – воскликнула Изабель. – Я не смогу отказаться от них.

И без того трудно было решиться пожертвовать кем-то ради возвращения Кэти, но старыми друзьями – никогда. Невозможно погубить Джона, Пэддиджека, Козетту или любого из горсточки оставшихся после пожара ньюменов.

– Но ты будешь писать для меня?

– Я...

– Изабель, – мягко уговаривал ее Рашкин, – что ты теряешь? Если тебя не устроит качество моей работы, ты ничего не будешь мне должна. В случае успеха цена окажется не так уж высока.

– Я не знаю.

Господи, она так запуталась!

Если Рашкин не лжет относительно своей способности вернуть Кэти, может, и его утверждения о природе ньюменов тоже правдивы. Человеческой жизнью Изабель не смогла бы пожертвовать, даже ради Кэти. Но, возможно, ньюмены не совсем люди. Может, это просто образы с картин? Порождения сновидений, не обладающие собственной жизнью?

Внезапно вспомнился давний разговор с Софи в те дни, когда они делили на двоих одну студию, еще в начале восьмидесятых годов. Они говорили тогда о видениях, и Софи, всегда очень отчетливо помнившая свои сны, настаивала на необходимости оставаться верной своим принципам не только наяву. Софи утверждала, что поступки, совершенные в сновидениях, не могли повлиять на реальную жизнь, но они доказывали способность человека совершать подобные действия и во время бодрствования. Если вы убили кого-то во сне, вы всё равно виновны в убийстве, даже если, проснувшись, не обнаружили трупа и никто не погиб. В своей душе вы допустили возможность убийства.

Разве нынешняя ситуация намного отличалась от снов?

– Я еще раз хочу спросить, – продолжал Рашкин. – Что ты теряешь?

«Свою душу, – подумала Изабель. – И всё, во что я верила».

– Вы не понимаете, о чем меня просите, – сказала она.

– Изабель, я всё понимаю, – покачал головой Рашкин. – Наши взгляды на различные вещи часто были противоположными, но я всегда уважал твои убеждения. И даже если я не разделяю твоего отношения к ньюменам, это не значит, что я не понимаю, какие мучения ты испытываешь.

Изабель подняла глаза и встретилась с его взглядом – простодушным и ясным. Она почти поверила в его искреннюю заботу. Снова почти оказалась во власти его обаяния.

О Кэти, что мне делать?

На стук в дверь студии Изабель никто не отозвался.

– Джилли говорила, что Изабель с утра собиралась отправиться по каким-то делам, – сказал Алан. – Наверно, еще не вернулась.

Он повернулся, чтобы уйти, но Мариса шагнула вперед и потрогала дверную ручку. Замок был заперт, но дверь закрыли неплотно, так что она распахнулась от легкого толчка.

– Почему бы нам не подождать ее внутри? – предложила Мариса.

– Нет, – возразил Алан. – Нельзя же просто так ворваться...

Но Мариса уже шагнула внутрь. Алан и Роланда смущенно переглянулись и последовали за ней. В помещении громоздились нераспакованные коробки и чемоданы, но Изабель там не было.

– Посмотрите-ка, – воскликнула Мариса, подходя к окну.

Она показала картину с изображением Пэддиджека Алану, и у него перехватило дыхание.

– Он похож на персонажа из сказки Кэти, – сказала Роланда.

Алан кивнул, подошел к окну и взял из рук Марисы картину. В самом углу под подписью Изабель стояла дата – 1974 год. Значит, это не копия, а подлинник.

– Она не должна была уцелеть, – произнес Алан.

– Почему? – удивилась Мариса.

– Эта картина сгорела во время пожара, когда огонь уничтожил все ранние работы Изабель, кроме той, что была подарена мне, да еще двух, висящих в Детском фонде.

– Вероятно, это было ужасным ударом для Изабель, – заметила Роланда.

– Бедствие почти сломило ее, – сказал Алан. – Хотя она и старалась не показывать виду. – Он глубоко вздохнул. – Все ее великолепные работы погибли... и эта была среди них.

Он вспомнил подаренный Изабель небольшой – десять на шестнадцать дюймов – рисунок, выполненный пастелью. Худощавая миниатюрная рыжеволосая женщина с озорными глазами, которую она назвала Энни Нин. Если благодаря картине «Дикарка» в этом мире появилась Козетта, то и та женщина должна быть жива. Но остальные... все остальные погибли в пламени пожара.

– Это могло убить ее, – тихо произнес он.

– Кого? – не поняла Мариса. Но Роланда уловила мысль Алана.

– Изабель, – сказала она. – Она, вероятно, с трудом пережила гибель людей, появившихся благодаря ее картинам. – Неудивительно, что после этого несчастья она так резко изменила стиль письма, – произнес Алан, не сводя глаз с небольшого полотна. – Если только... А что, если они не погибли?

– Ты же только что сам сказал, что огонь уничтожил все ранее созданные работы, – удивилась Мариса.

– Включая и эту, – кивнул Алан. – Но ведь она перед нами?

– Вы считаете, она могла просто сделать вид, что картины сгорели? – спросила Роланда. – Что Изабель спрятала свои работы, чтобы сохранить их в безопасности?

– Я не знаю, – признался Алан.

Но он вспомнил о странном и очень настойчивом желании Изабель оставить у себя все подлинники иллюстраций к книге Кэти.

– Если всё это правда, у нее могут возникнуть неприятности со страховой компанией, – заметила Мариса.

Алан кивнул с отсутствующим видом и положил картину на подоконник поверх листа оберточной бумаги, откуда ее перед этим взяла Мариса. Из-под бумаги торчал уголок конверта, и Алан, едва сознавая, что делает, вытащил конверт и посмотрел на адрес.

– Что это? – спросила Мариса.

– Письмо от Кэти. Я узнал ее почерк.

– Постой-ка, – сказала Мариса, видя, что он готов открыть конверт. – Я понимаю, что убедила вас войти в пустую студию, но только потому, что вы – ее друзья, и я считала что, Изабель не будет возражать, если мы подождем ее внутри. Но читать ее письма – это уж слишком.