Вот почему Кэт даже не сожалеет о том, что могла бы владеть… если не миром, то целым островом. Или архипелагом. Стоило лишь отказаться от намерения стать дорогой куртизанкой — такой, которая при случае и за леди сойдет. Твоя любимица, Ма, всегда была слишком глупа, чтобы найти применение Глазу бога-ягуара, по сути, древнему оружию массового поражения. Ну а ее преемница, Катерина — намного ли сложнее? Чем ее обиды отличаются от обид Китти-Кэт?

Что там, в очередной дозе ядовитых воспоминаний трехсотлетней выдержки? Плосконосая девица с оливковой кожей и жесткими, точно проволока, волосами, показывает всем аляповатую брошь из драгоценных камней, самодовольно журча:

— Мои рубины, мои рубины…

Пигалице Кэт хватает одного внимательного взгляда, чтобы расхохотаться:

— Рубины? Какие рубины, Льомира! Это дешевые бразильские турмалины. Их прогревают в печи, чтобы красные стали краснее, а зеленые — зеленее. И дарят легковерным бабам за настоящие камни!

Ты всегда гордилась тем, что разбираешься в драгоценностях. Интересно, откуда это умение у нищенки, всю жизнь проведшей в дешевых борделях? Но откуда бы ни взялось, а выставлять его напоказ не следовало.

Будь Льомира мужчиной, не миновать тебе «темной», Кэт. И право, лучше бы тебе один раз устроили «темную»: наставили синяков, остригли волосы, расцарапали лицо. Все равно сильно увечить побоялись бы. Вместо этого обиженная индейская стерва, чье имя значило «летучая мышь», навела порчу на твоих постоянных клиентов и сделала так, что в преступлении обвинили тебя.

Порча — или недоваренные плоды аки, которые на вкус совсем как ореховый крем, но отчего-то никто не спешит их есть, кроме сумасшедших обитателей Ямайки. А рыбаки рвут покрасневшие аки, разминают желтоватую мякоть в чане, чтобы бросить ее на рассвете в воду и потом без спешки собрать одурманенных рыб. Твои покровители тоже, словно рыбы, валялись брюхом кверху после глотка ореховой настойки, первой помощницы мужчин в постельных битвах? Сложи уже, наконец, два и два, глупая девчонка и перестань приписывать злым духам то, в чем повинны злые люди.

А главное, перестань уже терзаться бессильной яростью от невозможности отомстить врагам, чьи кости в пыль перемололо время! Из-за тебя катина память устремляется тем же руслом — и видит свое…

Улыбки, усмешки, ухмылки, презрительно искривленные рты, недоуменно поднятые брови: ты что, обиделась? Да у тебя совсем нет чувства юмора! Давай, посмейся вместе с нами! Любимая юбка, возвращенная любимой подругой и укоротившаяся сантиметров на двадцать. Любимый парень, слившийся в поцелуе с другой любимой подругой. Любимый дневник с нелепыми стихами про первую любовь, зачитанный во всеуслышанье и весело брошенный поверх катиной головы в гогочущую толпу. Утраты, утраты, утраты. Утраченные вещи, люди… вера. Первые жертвы жестокому богу Прикольно.

Бог Прикольно любит, когда люди смеются. Бог Прикольно готов смеяться над болью, над тоской, над унижением. Это очень веселый бог. Его касания разъедают душу и не заживают уже никогда, напоминая о себе снова и снова. Единственное спасение — присоединиться к пастве и так же приносить жертвы. Отплатить обидчикам, запугать недовольных, а после, не разбирая правых и виноватых, нестись ошалевшей от крови сворой за поднятой егерями добычей. Ату ее! Р-р-р-р-гав! Гав! Хорошо быть в своре. Прикольно.

Катерина задержала дыхание, сосчитала про себя, осторожно выдохнула. Когда сердце подкатывает к горлу, надо дышать очень осторожно, чтобы кровь не вскипятить, говорила бабушка. Ну что за глупости ты внушаешь ребенку! — сердилась мама. Но Катя знала: бабушка права. Кровь может вскипеть внутри и тогда всё будет очень плохо.

Хочешь отомстить? — спросил Катерину кто-то. Прямо со дна души спросил.

И оттуда же, со дна души, из черных глубин памяти рванулся к поверхности, набирая скорость, кракен гнева. Широко раскинул щупальца, хочет переловить спасающихся на лодках и вплавь, разорвать, размолоть в фарш из дерева и плоти. Уйми своего маленького Ктулху, Катерина. Отвечай: ты хочешь отомстить бывшим школьным подругам?

Прежняя, бессильная Катя уцепилась бы за возможность мести, словно за протянутую руку: да, да. Да! Хочу! Чтоб впредь неповадно было! Впрочем, та, другая, назвала бы месть — возмездием. И верила бы, что наказывает — по праву. А эта, новая Катерина вдруг засомневалась. Впредь? Неповадно? Кому неповадно? Так же, как неведомая Льомира, катины обидчики давным-давно исчезли с лица земли. Нет больше вредных девчонок, избравших своей вечной жертвой самую неприметную и безответную. Теперешние сорокалетние матроны относятся к противным девицам, которыми были когда-то, словно снисходительные мамаши к хулиганистым дочкам. Наказывать «мамаш» за подлости «дочек» бесполезно: бывшие подруженьки и сами вины за собой не помнят, и чужому рассказу не поверят. Получается, месть так и останется местью, не поднявшись до возмездия.

Учись хотеть правильно, шепнул Камень и будто невидимой рукой повернул катину голову в сторону Кэт.

Китти, выпрямив спину, напряженно разглядывала что-то вдали. Или, наоборот, внутри себя. Когда из двух глаз лишь один остается органом зрения, а второй превращается в белый окатыш между голых обожженных век, уловить направление взгляда нелегко. Но единственный глаз Кэт горел такой яростью, что Катерину точно горячей ладонью за лицо взяли. Сжали и чувствительно так подержали, чтобы осознала, в каком опасном соседстве находится.

Рядом с Катей на выщербленном горбатом камне сидела не Кэт, а пиратка по прозвищу Шлюха с Нью-Провиденса, безжалостная тварь, вешавшая людей на реях за малейшую провинность и тоже окончившая жизнь в петле. Предложи Глаз Питао-Шоо свои услуги этой женщине — ни один из застарелых врагов не избегнет кары. Покойников поднимут из могил, восстановят из праха, оживят, чтобы снова убить, мучительно и умело. И убить не седовласыми старцами, отжившими свое — нет! Убивать врага следует молодым, полным жизни и планов, наслаждаясь недоумением и страхом в глазах казнимого: неужели это конец? сейчас я умру? нет, не хочу, не надо, прошу вас! Проси меня лучше, пес! Сапоги вылизывай, гнида! Ненависть заслужить легче, чем прощение, понял, нет?

Как ни страшен был огонь, выжигавший катину спутницу изнутри, Катерина почувствовала себя завороженно-сосредоточенной, как бывает заворожен и сосредоточен человек, наблюдающий за огненным смерчем. Каждый виток красно-золотого торнадо пожирает кислород, ускоряя твою смерть, но ты глаз не можешь оторвать от солнечного протуберанца, чудом проросшего из земной тверди…

Значат ли твои слова, что Кэт умеет хотеть правильно? — спросила Катя у Камня. Нужно быть такой же неукротимой и непрощающей? Пронести жажду мести не через десятилетия, а через века? И потребовать, если понадобится, отмщения за гранью земного существования, отмщения мертвецам, не говоря уж о почтенных матронах, накрепко забывших про девичьи шалости?

Зачем возиться с мертвецом или с матерью семейства, не понимающей, в чем ее обвиняют? Разве их ты хочешь наказать? — ответил Камень двумя своими вопросами на один катин.

Вот всегда так: вместо ответа от ваших божественных сущностей получаешь другой вопрос или даже два. Как будто среди богов одни евреи! — пожаловалась Катерина неизвестно кому. Неизвестно кто захихикал голосом Беленуса.

— Беленус? Ты здесь? — неуверенно спросила Катя. Вслух спросила, чувствуя себя ужасно глупо.

— Где же мне быть-то, как не здесь? — в полном соответствии с приписанными ему иудейскими корнями ответил бог Бельтейна. А потом и сам, собственной персоной вышел из ниоткуда.

С первой встречи Беленус изменился, тело необъятного толстяка превратилось в мускулистый торс атлета, почти бодибилдера. Бог-бодибилдер огляделся и махнул рукой, накрыв безрадостное каменное плато волглой пеленой тумана, точно огромным, не просохшим после дождя плащом.

И сразу перестало першить в горле, остыли разбитые ступни, отпустило натруженные спины, содранная кожа на ладонях затянулась сама собой. Мучительный пеший переход через валуны превратился в прелестную прогулку по Озерному краю: туман унесло, а вокруг раскинулась долина в зеленом травяном бархате, бликуя озерными аметистами и серебряным шитьем рек, холмы зябко закутались в вереск, словно в мех. Из ободранных побродяжек Катерина и Кэт мигом превратились в довольных жизнью туристок, дорогих гостей, к чьим услугам было все и вся — и озера, и холмы, и долины.