Ну, или он специально так сделал, чтобы я улыбнулась и успокоилась?

…Нет. Наверное, у меня паранойя, и всё тут. Зачем я вообще обо всём этом думаю?

— Что-то было. — Задумчиво сообщил он. — Но… только в последний момент, а потом я сразу ударился головой… Кто-то очень хорошо знает мою скорость реакции. — Вдруг уверенно сообщил он. — Но вы же вроде с магией? И подруга ваша…

— Да… у меня неплохая скорость реакции. У неё тоже. Но телекинез был. И, да, я… опасаюсь этого неизвестного мага и всего, что может быть с ним связано.

— Боитесь.

— Опасаюсь.

В его глазах я ясно заметила усмешку… вот гад!

— Боитесь.

— Бесите.

Он почему-то улыбнулся мне, очень нагло, но светло и даже немного… нежно. Нет, ну это уже слишком.

— Я ушла, скоро вернусь, — немного мрачно сообщила я ему.

И вышла, при открытии двери старательно подавив желание положить руку на рукоять меча.

До дома старосты, где жила Вера, я дошла быстро и, к счастью, без приключений, если таковыми, конечно, нельзя считать еле стоящего мужичка, который попытался переквалифицироваться в вообще не стоящего и почему-то выбрал для этой цели меня, за что и получил локтем в глаз. Уже на месте я так же запустила три поисковика, но не нашла вообще ничего интересного. В доме были только Вера, староста и его молоденькая жена. На пороге сидела кошка, непонятной в темноте расцветки, мрачно смотрела на меня своими жёлтыми глазищами. Обычная кошка, ничего криминального, то есть, нечистого. Я наложила контур только вокруг Вериной комнаты — всё равно вряд ли кто-то из селян осмелится зайти к магичке, да ещё с таким характером, как у неё. Пусть целительница, а без причины не дёрнут. Тоже замкнула на себя.

Домишко Сорьфы Брячиславовны располагался ближе к реке. Маленький, слегка покосившийся и старый-старый, он производил такое же впечатление, как и его хозяйка, сухонькая и сморщенная старушка мне по грудь ростом. Сквозь испещрённые щелями ставни пробивался слабый неровный свет — Сорьфа Брячиславовна ещё не легла. То ли старческая бессонница замучила, то ли что. Время было очень, очень позднее. Дарька-то у нас слыл тем ещё жаворонком, отрубился, небось, на закате, а то и раньше.

Я снова запустила поисковики. Но вот с контуром засомневалась. Та же хозяйка к нему зайти может, мало ли что. Мало того, что лишний переполох, так ещё, может, этот пророк несчастный с утра снять его не сможет. Можно было бы сказать, что смешно с утра будет, но вряд ли, особенно, если снять он его не сможет сразу как встанет, и немедленно побежит меня нехорошую будить.

Да и не беспокоилась я за него так, как за Веру. Его же с нами не было, когда мы на взрывника ходили. Мы его не предупреждали даже, чтобы не волновался. Дарька Немейский — парень тихий, мягкий и домашний, сам никому не навредит и не вредил никогда, разве что пророчество какое-нибудь неприятное выдумать может. И то, не сильно неприятное. Если другие с его факультета каждому встречному смерть предвещают, причём ладно бы свою, так семьи и друзей, то Дарька за всё время нашего знакомства даже мне про отчима стеснялся нехорошее пророчить. Разве что сказал как-то, что «сознание дочери не по крови, но по решению сердца, будет благоволить отцу любящему и каяться в невнимании», так я его по шее огрела, он и заткнулся. Извинился даже.

Ну кто его может хотеть убить, в здравом уме и трезвой памяти? У семьи его, хоть и князья из тринадцати волостных родов, врагов нет особо. Ну как, нет, просто не нужны они никому. Как княгиня овдовела, так и неизвестно, кто там в их волости правит, кто вообще чем занимается, ясно только, что Немейские — ничем. У них княгиня носит полный траур третий год, нигде не появляется и ни с кем не общается, Дарька, вон, образование получает, а сёстры его мелкие ещё, самой старшей семь пока. Да не нужны они никому, там даже благосклонность княгини и княжон к кому-либо совсем ничего не значит.

К тому же, может, нет никакой опасности, это просто я беспокойная и под большим впечатлением, вот и суечусь со всякой защитой, а смысла в этом нет никакого?

Скрип входной двери для меня был подобен раскату грома. Я аж отскочила и выругалась, сама не заметив, как в руке появился боевой огненный шар. Слишком погрузилась в свои мысли, непростительно, на самом деле. Сорьфа Брячиславовна на мою реакцию лишь усмехнулась, незло, но выразительно. В свете моего шара её морщинистое лицо казалось страшной деревянной маской, изображающей какую-нибудь похожую на человека нечисть, болотную или лесную, например. Обидно, но я испугалась, и озноб уходить не спешил: хоть глаз старухи не было видно в тёмных провалах, не удавалось избавиться от ощущения, что смотрит она сквозь меня, и видит что-то неправильное… нечеловеческое.

— Боишься, доченька? — вдруг спросила она, и я снова вздрогнула. Голос был, казалось, вовсе и не старческий, ровный и высокий. На лице же, казалось, не вздрогнула ни одна морщинка, будто бы оно было сделано из дерева. — Меня не бойся. Бойся выходить за порог, вот чего бояться надо. Захочешь сбежать, увидишь опасность рядом — и не заметишь сама, как сделаешь лишний шаг. Не ходи, доченька, не надо тебе это. Не место там тебе. Никому там не место.

— Но… — Я лишь хотела спросить, о чём она, но старуха не дала:

— Не понимаешь? Не хочешь? Ну да куда ж тебе, молодой, понимать… Вся в отца, даром что не твой-то отец. И не поймёшь ведь, пока не прочувствуешь, молодая да глупая, да и хорошо ещё, если поумнеешь. Ну, давай по-другому попробую, что ли? Может, понятнее будет. Как до тебя, бедной, донести… Дома может быть плохо, да там уж точно не лучше. Зло там, доченька, зло. Само-то оно порога не переступит, пока от всей души не пригласят, но оно ждёт. Не спит оно, доченька, ждёт. Ты меня испугалась, так не надо меня бояться. Его бойся, его. И себя бойся, тоже дело полезное. Себя бойся, головы своей дурной, ног своих загребущих, рук своих бегающих. Страха своего бойся, вот что главное. Толкнёт он тебя — а ты не иди. Иначе заберёт тебя страх, прямо во зло унесёт. Вот чего бойся, доченька, милая.

Я уже поняла, что старуха не в своём уме, вот и плетёт непонятное. Всё равно до костей пробирало, но это, наверное, от обстановки просто. Новолуние, тени от шара ложатся пугающе, вот я всё никак собраться и не могу. Ночь такая. С сумасшедшей-то что возьмёшь?

— Зайдёшь? — вдруг спросила старуха уже совсем другим тоном. И морщины её пришли в движение — улыбнулась.

— Нет, спасибо. Лучше спать пойду. Доброй вам ночи.

— Ну, иди. Только помни, доченька, не ходи за порог.

Я уже не ответила — постаралась убраться от неё поскорее. Пусть лучше при свете дня всякими порогами пугает, оно спокойнее.

Но, отойдя, остановилась и всё же поставила контур. Так, на всякий случай. Мало ли что.

Когда я вошла, Теан уже спал, ну, или очень качественно делал вид. Я грустно посмотрела на занятую им любимую мягкую постельку, переоделась и залезла в свой походный спальный мешок, хорошо хоть температура в нём регулировалась магически. Спасла на свою голову…

Заснуть никак не получалось. Спать вообще не хотелось, хотя, казалось бы, я сегодня должна была очень устать, я же сегодня столкнулась с серьёзной опасностью, причём, если не кривить душой, впервые, и выложилась по полной сначала при убиении ящерки, а потом и защищая всех и вся. Я очень устала, правда. Но то ли от пережитых волнений, то ли ещё от чего, но заснуть не могла при всём желании.

Полежала, подумала, что же я могу сделать, и решила, что что-то меня всё ещё беспокоит. Что — хороший вопрос, понять это не получалось. Но если уж беспокоит, то, значит, надо доделать своё дело до конца. Я зажгла обратно затушенные перед сном светляки, вылезла из мешка и взяла вторую, ещё не осмотренную сумку. Села, облокотившись на кровать, и попробовала влезть в защиту.

Это защитное плетение выглядело зеленовато-оранжевым, как недоспелый мандарин, какие растут в южных странах на каждой улице, кислые и противные, но красивые, отливало обоими цветами. Я, конечно, никогда их не видела, но отчим когда-то был то ли в Дереции, то ли в Сентре, рассказывал мне. Когда я маленькая была, вместо сказок на ночь он мне много чего рассказывал о местах, где был, или ещё какие-нибудь военные истории, которые можно было, по его мнению, рассказать ребёнку. Вот плетение было ровно такой расцветки, какой я когда-то представляла кислые недоспелые мандарины. Казалось бы, плохо сочетаемые цвета, а красивое какое. И замкнуто оно было не на хозяине, из-за чего было невозможно проверить его наличие в мире живых, но зато можно было, очень постаравшись, взломать заклинание и открыть сумку. Это я и принялась делать. Плетение было… интересным. Во-первых, будучи в спокойном состоянии открытым, оно мгновенно замыкалось на том, кто прикасался к пряжке, и, если можно так выразиться, замыкало его самого. При последующем разрывании или же размыкании в любом другом месте, оно мгновенно убивало того, кого замкнуло. Стоит ли говорить, что я мгновенно убрала руки от пряжки, и вообще осторожно положила сумку на пол? Во-вторых, при прикосновении любым магическим предметом линии должны были сомкнуться и слиться воедино, образовывая плотный шар вокруг пряжки. Тоже убивающий любого прикоснувшегося, а из магических предметов выпивающий магию. Более того, если касаться его не руками, а магией, оно тоже убивало любого коснувшегося! Хозяин, наверное, параноик похлеще моего отчима. Мне потребовалось долго рассматривать линии, чтобы это понять. Хорошо, что я, положив сумку на пол, стала относиться к ней вообще намного осторожнее. Интересно, а хозяин что делал? Насколько я могла увидеть, это плетение не признавало своим хозяином вообще никого, и никому просто так не открывалось. Вряд ли у хозяина сумки хватило бы магии и терпения каждый раз развеивать нити и потом снова сплетать эту сложную конструкцию. Значит, он установил какой-то шифр, код, по которому сумка должна была открываться. Я задумчиво уставилась на заклинание. Оно на меня. И нет, это у меня не крыша поехала от усталости или ещё чего, две петли действительно были похожи на глаза. А ещё они так завораживающе переливались оранжево-зелёным, как будто морские волны перекатывались по нитям, как будто всё заклинание представляло собой маленький компактный оранжево-зелёный океан… Мне вдруг показалось, что я действительно слышу шум волн, такой умиротворяющий, спокойный… уютный…