В памяти на всю жизнь осталась очаровательная, всегда красиво и модно одетая преподавательница английского языка Погуляева Мария Георгиевна. Многие из ее учеников стали профессионалами, переводчиками, работающими на международном уровне, полученные знания помогли многим сдать кандидатский минимум, читать, переводить тексты с английского языка.

Особое место в школе занимал фронтовик — боевой летчик Ковалев Петр Георгиевич. Преподавал он физику, был великолепным методистом, защитил кандидатскую диссертацию по методике преподавания физики в школе. Будучи зрелым человеком, написал великолепный задачник по физике, впоследствии известный всей стране.

Его любовь и преданность детям и школе были общеизвестны: он не прекращал связи с детворой даже тогда, когда работал в качестве доцента педагогического института.

Удивительно, что заложенные им знания выживали у его учеников даже спустя 30–40 лет. Он умел с особым, только ему присущим педагогическим приемом довести до сознания ученика основу, стержень каждого положения физики.

На всех этапах своего жизненного пути приходилось мне с благодарностью вспоминать Петра Георгиевича и тогда, когда готовил экспериментальную часть диссертации, и когда участвовал в организации первой на Юге России лазерной лаборатории в хирургии, и когда будучи уже доцентом, изучал основы компьютеризации, создавал программы и учил использовать их в педагогических целях.

Особую любовь и уважение в нашей школе и далеко за ее пределами испытывали к математику Яковенко Стефе Васильевне. Она не только блестяще вела этот сложный предмет, но и была великолепным методистом, а главное — воспитателем.

Уже в зрелые, предпенсионные годы мы, ее выпускники, задаемся вопросом, какими приемами эта красивая, всегда опрятно одетая женщина смогла держать дистанцию с учениками, умела заложить полувековую дружбу между ребятами руководимого ею класса.

Ее ученики стали видными учеными, профессорами, академиками, просто порядочными, полезными обществу людьми.

Более тридцати лет работая в высшей школе, постоянно вставали передо мной педагоги моей юности и те приемы общения с обучающимися, которыми они пользовались.

В молодые годы казалось, что детство и юность забудутся, а средняя школа останется в памяти как перенесенная детская болезнь. Но с годами именно они становились яркими воспоминаниями, наивностью, первозданностью, порой и комизмом, как родимые несмывающие пятна — навечно о тех, навсегда улетевших годах.

В городе как-то произошло неординарное событие — режиссер Калугин Юрий Георгиевич создал свое очередное эпохальное полотно «Камешки нашего детства». Эта работа о нашем детстве, юности, возможно, и старости, об эпохе ребят сороковых годов. Она напомнила мне работу Карла Брюллова «Гибель Помпеи», где остается одна надежда, что в этой губительной неразберихе возможно спасется художник, который оставит потомкам память о тех, кто некогда жил нормальной и размеренной жизнью, и которым все человеческое и нравственно чистое было не чуждо.

Юрий Георгиевич как бы вновь заставил нас перенестись в годы нашей юности, школьные годы, когда не испорченных жизненными передрягами обучали нравственно чистому, разумному и вечному. Радостно не только талантливому режиссеру, но и зрителям, что некогда заложенные в сознание детей честность, порядочность, милосердие проросли великолепными всходами.

Отсутствие критического отношения к собственным способностям зачастую приводит людей на руководящие должности. Став над людьми по должности, таковые начинают проявлять «чудеса» на своем поприще. Прежде всего такого руководителя не устраивают способные, умные люди, особенно те, кто хорошо знает дело и может видеть невежество своего начальника. В коллективе начинают процветать подхалимство, угодничество и показуха. Дело стоит, а порой катится назад. Уместно вспомнить Честерфильда, который предупреждал своего сына о том, что может случиться с ним, когда он окажется перед взором своих подчиненных. «Помни Иисуса Христа, распятого на кресте, когда каждый изъян его тела был виден людьми и обсуждаем».

Особое место в медицине, и в хирургии в частности, занимает умение найти контакт с больным. Известно, что врач должен быть хорошим психологом, то есть сразу определить интеллектуальный и нравственный уровень собеседника. Здесь важно все: и национальность, и вероисповедание, место жительства, среда, окружающая больного.

Важным инструментом общения между врачом и больным является слово. Случались и такие ситуации, когда, казалось, природа одарила человека умом, способностями глубоко осмысливать теоретические основы своей профессии, он становился хорошим специалистом и желанным консультантом, но такие пороки, как жадность, стяжательство, низкий уровень нравственных устоев опрокидывали данное природой и завоеванное собственным трудом. Люди летели на свет его таланта, но вдруг, опалившись огнем его низкой натуры, уходили в сторону. Вокруг со временем образовывался вакуум порядочных людей, который заполнялся людьми недостойными. Такой человек перестает замечать, что с ним происходит, и, в конечном счете, перестает расти, оказывается в состоянии деградации. «Наш разум приносит подчас не меньше горя, чем наши страсти; в таких случаях можно сказать: «Вот больной, отравленный своим врачом», — писал еще в XVII веке Шамор.

Хирург должен постоянно помнить, что профессия его связана с насилием, активным внедрением в организм и кровью, а привыкнуть к насилию, как впрочем, и к смерти, невозможно.

«Опыт всегда индивидуален, каждый должен создавать его для себя сам, — писал великий французский хирург Рене Лериш, — операция спасает жизнь больного путями, которые могут убить». Защитой для борьбы с этим становятся глубокие знания, умения, стопроцентная уверенность в том, что больному делается добро во имя ело жизни…

С юных лет я был очарован профессором-хирургом Б. З. Гутниковым, у которого было все необычно и красиво. Он рисовал, знал иностранные языки, доходчиво читал лекции студентам, увлекался техникой, блестяще играл на фортепиано, исполнял Шопена в Петербурге, в Мариинском театре. В этом человеке было все прекрасно, просто и поучительно. Высокого роста, открытое умное лицо с крутым лбом, добрые улыбающиеся глаза, резонирующий, как у профессионального певца, тембр голоса. Он производил впечатление профессора-белоручки, однако с юных лет он был своим парнем у слесарей, технарей на толкучке, где продавались запчасти к мотоциклам и машинам. В 30-х годах он считался признанным в городе автолюбителем, одним из первых в городе имел мотоцикл, а затем автомобиль. Это было не только его хобби, но и практически вторая жизнь. Сотрудники знали увлеченность профессора техникой и старались порадовать его изобретениями новых инструментов, созданием новых аппаратов. Так, еще до войны ассистентом Садовеко была модифицирована маска для наркоза, практически изобретен новый принцип работы.

Искусство, войдя в жизнь человека, сопутствует профессиональному успеху. Хирургу же помогает оно не только в освоении нелегкой специальности, но и в тяжелые минуты, часы и дни жизни, врачуя целителю душу.

Я знал и такие случаи, когда, вкусив радость подмостков, успеха и признания на сцене, врачи бросали свою специальность и шли в театр на самые третьестепенные, малооплачиваемые роли, распрощавшись с блестящей карьерой ученого.

Мой друг Виталий Нартов, с которым мы, мечтая о карьере хирурга, не одну ночь дежурили в студенческие годы в больнице скорой помощи, имел бархатный баритон, брал уроки пения у Донцовой, певшей вместе с Ф. И. Шаляпиным, участвовал в драмкружке. После окончания медицинского института вдруг резко изменил свою судьбу — поехал в Москву, стал работать терапевтом, получив прописку и комнату в лифтерской, но зато мог учиться в консерватории по классу вокала. Его заметили на выпускном спектакле и неожиданно пригласили работать в Большой театр в качестве солиста. С медициной было покончено, но зато она дала ему неоценимо много. Зная психологию людей, умея понимать характеры, быть психологом, он хорошо чувствовал партнера, видел сцену, легко вживался в образ, создавая незабываемые характеры.