– Вниз! – приказала старуха, и пес послушно спрыгнул на землю.

В этот день тележка была нагружена больше обычного, и старый ослик с трудом втаскивал ее даже на самые невысокие холмы. Пес трусил рядом по каменистой пустоши. Как только дорога опять стала ровной, он ловко вскочил на свое привычное место.

Меро застегнула на горле пуговицу своего верхнего одеяния. Это был порыжелый от старости мужской сюртук, служивший ей салопом.

– Холодает, – заметила она, заворачиваясь в него поплотнее, – а у девочки даже шали нет. Все еще спит, а?

Пес по имени Габриэль насторожил уши, услыхав вопрос.

– Что она делала в Боуви-Трэйси, хотела бы я знать? Вот уж не место для девушки в шелковом платье! Проклятые мальчишки – рассыпались, как горох, едва завидев тебя, верно, Гэйб? Хе-хе-хе! Ну, слава Богу, нам теперь целую вечность не надо туда возвращаться, запасов До самой весны хватит, если повезет. Ты-то, конечно, положил глаз на курочку? – Старуха повела плечом в сторону небольшой проволочной клетки, стоявшей позади нее на полу тележки. – Ну признавайся, поганец! Но ты ее не трожь, будь хорошим мальчиком. Вот яйца – хоть все забирай, мне-то что? Мне они не нужны. Меня больше интересует другая птичка. А ну-ка давай опять вниз, – приказала она.

И в самом деле, тележка вновь покатила в гору. Габриэль покорно спрыгнул. Немного погодя Меро принялась напевать.

Туман то сгущался, то вновь редел. Когда он поднимался, можно было видеть небо с налезающими друг на друга тяжелыми кучевыми облаками, висящими так низко, что до них, казалось, можно было дотянуться рукой. Лили рассеянно следила за облаками, воображая, что это разбредающееся невесть куда стадо овец. Ей было неудобно лежать на джутовом мешке, набитом какими-то угловатыми предметами, и она беспокойно заворочалась. Справа от нее лежал еще один большой мешок, от него скверно пахло. Разбудивший ее голос зазвучал вновь. Высокий, тонкий, слегка надтреснутый, он распевал:

Господь, возьми меня к себе,

Укрой в своих руках…

Повернув голову, Лили заглянула сквозь ячейки металлической сетки в яркие, как бусинки, немигающие глаза курицы. Потом она приподнялась на локте и оглянулась назад. В двух футах от ее лица, все загораживая собою, высилась черная спина громадной собаки. Лили не заметила курицы, когда, падая с ног, забралась в повозку, но хорошо запомнила собаку, чье грозное присутствие спасло ее от стайки мальчишек, набросившихся на нее посреди какой-то безымянной деревушки, куда она забрела… Когда же это было? Босоногие, грязные, низкорослые, поначалу они лишь кривлялись и обзывали ее, но потом принялись кидаться камнями и комьями земли. Громадный черный пес подбежал к ней и пошел с нею рядом, скаля длинные, ослепительно белые клыки. Ее мучители разбежались кто куда, как цыплята, завидевшие кошку.

Пронзительное пение смолкло. Лили услыхала позади себя какое-то движение, и тот же голос произнес:

– Ага, проснулась! Как тебя зовут?

Лили повернулась, щурясь в полумраке, чтобы лучше разглядеть костистый профиль старухи в темном сюртуке, державшей в узловатых руках вожжи.

– Лили Трихарн.

Старуха кивнула. Несколько минут прошло в молчании. Потом Лили робко спросила.

– А куда мы едем?

– Мы с Габриэлем едем домой, – ответила старая женщина, слегка повернув голову. – Меня зовут Меро, – добавила она, не дожидаясь вопроса. – У тебя есть родственники, Лили Трихарн?

– Нет.

– Друзья?

– Нет.

– Что же ты будешь делать?

Лили покачала головой и, лишь сообразив, что старуха больше на нее не смотрит, ответила вслух:

– Я не знаю. Ничего не могу придумать.

– Если тебя поймает приходский констебль – сразу упечет в работный дом. Тебе надо где-то жить, нельзя кочевать с места на место.

Лили опустила голову на грудь.

– Работать можешь?

– Да, работать я могу.

– Мне нужна помощница. Платить я не могу, мне это не по карману, но стол и крышу над головой могу предложить.

Лили глубоко вздохнула.

– Я беременна.

Наступило долгое, очень долгое молчание. Она вновь опустилась на джутовый мешок и закрыла глаза, ни о чем не думая.

– Все равно оставайся. Я живу на болоте. Будешь помогать мне в работе, пока сможешь.

Лили сквозь слезы бросила полный благодарности взгляд на серое, затянутое облаками небо.

* * *

Прошло много времени, прежде чем запряженная осликом повозка наконец остановилась. Лили с трудом слезла на землю: все тело у нее затекло. Безлунная ночь была непроглядно темна.

– Осторожно, – предупредила старуха, когда Лили наткнулась в темноте на некое громоздкое препятствие, не то дерево, не то высокий камень.

Ей смутно показалось, что вокруг высится множество других, столь же непонятных предметов, но ее лихорадило, и она решила, что это шутки разыгравшегося воображения. Меро взяла ее под руку и провела сквозь лабиринт темных силуэтов к двери маленького домика. Внутри было еще более сыро, холодно и темно, чем снаружи.

– Ты умеешь разжигать торф, Лили?

– Да.

– Очаг прямо у твоих ног, а вон и ящик с торфом. Я скоро вернусь.

– Но я хочу помочь разгрузить ваши вещи, ваши.., мешки.

– Ничего, пусть подождут до утра.

– Ну тогда.., распрячь ослика.

– Хватит с тебя на сегодня, девочка, ты на ногах не стоишь. Разведи огонь и живо в постель.

И не успела Лили сказать “спасибо”, как Меро растворилась в темном дверном проеме.

Никогда раньше ей не приходилось разжигать торф, она сказала, что умеет, только чтобы угодить своей новой благодетельнице. Когда глаза привыкли к темноте. Лили различила возле открытого каменного очага аккуратно сложенные стопками торфяные брикеты, но для растопки, видимо, служил лишь лежавший в ящике трут. Он, кажется, загорается сам? Лили положила на очаг четыре тяжелых брикета, напоминавших огромные куски хозяйственного мыла. С трутом пришлось повозиться, но после долгих стараний ей удалось высечь искру. Торф сразу же занялся и разгорелся, как по волшебству. Через минуту в очаге весело пылал огонь. Правда, запах оказался сильным и въедливым, он напомнил Лили о копченом беконе.

"Живо в постель”, – сказала ей Меро перед уходом. Постелью, вероятно, служил тростниковый тюфяк на земляном полу. Но это означает, что ей придется занять хозяйскую постель или по крайней мере ее половину! Неужели здесь нет другого спального места? Лили оглядела крошечную комнату, и у нее перехватило дух от изумления. Стена! Задняя стена светилась, сверкала, искрилась, поблескивала и переливалась, отражая золотисто-алое пламя очага мириадами крошечных призм, покрывавших всю поверхность от пола до потолка. Простояв целую минуту в безмолвном восхищении, Лили подошла поближе и остановилась в одном шаге от подмигивающей разноцветными огоньками поверхности. Это были осколки стекла, зеркального и простого, а также маленькие кусочки блестящего металла, вмурованные в штукатурку или глину или что-то другое, из чего была сделана стена. Как бы то ни было, они создавали фантастический эффект переливающегося, застывшего на месте фейерверка.

Лили обернулась на звук открывающейся двери. Вошла Меро, неся курицу в клетке и мешок за плечами. Она шла, потупив взгляд, и не подняла глаз, пока не опустила свою ношу на пол и не расставила припасы на полке, встроенной в нижнюю часть грубо сколоченного сооружения, служившего, как догадалась Лили, кухонным столом. Впервые у нее появилась возможность рассмотреть свою хозяйку при относительно ярком освещении. Меро можно было дать и пятьдесят, и семьдесят. Высокая, угловатая, костлявая, она двигалась медленно, но не по-старушечьи свободно. Ее лицо, темное, как дубленая кожа, избороздили глубокие морщины. Коротко остриженные седые волосы прилегали к голове подобно шлему. Нос у нее был как у настоящей колдуньи – загнутый и заостренный книзу, а маленький, тонкогубый рот обнажал в улыбке немало дыр на месте выпавших зубов. Но карие глаза своей кротостью напоминали взор Богородицы. Вот она взглянула на Лили, и та была поражена, увидев во взгляде старой женщины застенчивое ожидание. Меро хотела знать, что она скажет о доме, вернее, о стене, сообразила Лили.