– И что было потом? – дрожащим голосом спросила Лили.

– В конце концов он отправил ее назад к родным, но и тогда он не смог окончательно разорвать с ней. Что касается меня... он отвернулся от меня. Покинув замок, он нашел прибежище в одном из монастырей на севере, где спустя шесть месяцев умер. За это время мы не обмолвились с ним ни единым словом. Скорее всего, умирая, он проклял меня.

– А что же Анна? – поинтересовалась Лили, когда наконец обрела дар речи.

– Думаю, ее вряд ли терзали угрызения совести. Вскоре она повторно вышла замуж, сначала за старого французского барона, а в прошлом году – за лорда Кентона. Я же последовал за Вильгельмом Нормандским и, став его Мечом, за свою преданность был удостоен всяческих почестей и наград. По правде сказать, я куда большую преданность проявил по отношению к Вильгельму, чем к родному отцу.

– А когда ты увидел леди Анну в замке, неужели в тебе не проснулась прежняя любовь?

Лили с трепетом ждала ответа.

– «Проснувшаяся любовь»? – сердито повторил Радолф. – Да я ненавидел ее! Я слышал от лорда Генриха, что она справлялась обо мне, словно то, что мы сделали, давно прошло и забылось! Неужели она думала, что я смогу снова к ней прикоснуться, не испытав чувства тошноты! – Радолф судорожно втянул в себя воздух и задержал дыхание, видимо стараясь успокоиться.

Лили положила свою ладонь поверх его ладони, но он быстро перевернул руку. Их пальцы переплелись.

– После того как Анна прислала тебе платье, я понял, что эта женщина просто так не успокоится. Я должен был дать ей понять раз и навсегда, что между нами все кончено, и только поэтому я согласился на встречу у часовни, где прямо объявил ей, что ненавижу ее и что она сделала мою жизнь невыносимой. Но даже если бы я мог забыть о том, что мы сотворили с ней, шрам снова напомнил бы мне о содеянном. – Глаза Радолфа лихорадочно вспыхнули на бледном лице, обезображенном болью и гневом. – Она была его женой! – взорвался он и тут же замолчал, с видимым усилием возвращая самообладание. – Она и я, его сын, – продолжил он более спокойно, – мы оба предали его. Этому нет прощения, но Анна до сих пор не в состоянии это понять. Я сказал ей, что, если она когда-нибудь снова заговорит со мной, напишет мне или приблизится ко мне, я убью ее и никогда об этом не пожалею.

– Так вот почему она пыталась расправиться с тобой!

– Да. – Вздрогнув, он замолчал.

После короткой паузы Лили вдруг заметила:

– В мире много зла, но это не значит, что мы должны сдаться ему.

Радолф печально усмехнулся:

– Да, моя наивная девочка, ты, разумеется, права.

– Ты получил рану, которая оставила шрам не только на твоем лице, но и в твоей душе. И все же не все женщины такие, как Анна.

Радолфу всем сердцем хотелось поверить в это, но ему приходилось учитывать и другие факторы. К примеру, разве мог он забыть добровольную слепоту отца, его безумную, глупую любовь, приведшую к таким печальным последствиям. Порой его не раз посещала мысль, что отец знал об их отношениях с самого начала, но предпочитал делать вид, что ничего не замечает; и лишь случайное вторжение в спальню в самый неподходящий момент не позволило ему притворяться дальше.

Как мог мужчина прирасти любовью к такой мерзкой женщине и забыть про собственную гордость и честь? Эта мысль приводила Радолфа в ужас. С тех пор он неустанно выискивал подобные черты в себе и теперь больше всего боялся, что в образе Лили встретил свою немезиду. Его так сильно тянуло к ней, что он был готов простить и забыть все, лишь бы удержать ее при себе.

– Тогда тебе просто не повезло, – попыталась утешить его Лили, – но теперь ты вырос, Радолф, и стал умнее. Возможно, в тот момент отец тебя и возненавидел. Но он наверняка гордился бы тем человеком, которым ты стал. Таким, как ты, гордился бы любой отец.

Радолф погладил Лили по щеке; он был до глубины души тронут ее великодушием. Вокруг его глаз легли темные тени; исповедь лишила его последних сил. Лили поцеловала его в сухие губы, казалось, самым целомудренным поцелуем и удивилась, ощутив у бедра шевеление его плоти.

Притянув ее голову к себе, Радолф продлил поцелуй.

– Твое плечо, – прошептала Лили, но он, словно ничего не слыша, водрузил ее на себя сверху. Она хотела воспротивиться, но он уже нашел ее сокровенное место между ног и понял, что она готова для него.

Распираемый мужской гордостью, Радолф улыбнулся. – Я могу это перенести, если ты сможешь, – ласково произнес он.

Лили тихо вскрикнула, когда он совершил проникновение, и слегка подвинулась, чтобы не потревожить его плечо. Они двигались очень медленно, хотя их, как всегда, сжигала неукротимая страсть. Чувствуя на груди его руки, Лили изгибалась от наслаждения; ее распущенные волосы окутали их шелковым занавесом.

«Я люблю тебя». Осознание этого наполнило Лили теплом. «Я люблю тебя таким, какой ты есть, и я мечтала о тебе всю жизнь».

От места их соединения по ее телу распространялись сладостные волны, грозившие прорваться наружу. Все чувства Лили обострились как никогда, словно осознание сжигавшей ее любви придало ей новые силы. Мир, в котором она жила прежде, уносился от нее с невероятной скоростью, и теперь Радолф заполнил все пространство. Она знала его одного, льнула к нему телом и душой. Он обнимал ее крепко и уверенно.

Проваливаясь в бездну, она умудрилась вспомнить о его плече и соскользнула в сторону, давая ему возможность остаться невредимым.

Радолф уснул почти мгновенно, и, пока он спал, Лили с трепетом прислушивалась к его дыханию. Он не любит Анну. Эти слова сложились в ее мозгу в песню, веселую джигу для барабана и свистка. Как славно испытывать такое счастье, после того как тебе поведали столь печальную историю. Ее предупреждали о недоверчивости Радолфа, но теперь Лили знала, что послужило тому причиной. Какой мужчина поверит в доброту и честность противоположного пола после предательства женщины, ставшей его первой любовью?

Радолф был человеком с сильной волей, но именно воля, похоже, мешала его выздоровлению. Он держал себя в ежовых рукавицах, не позволял себе никому верить и не позволял любить, опасаясь стать жертвой предательства, как и его отец.

Лили вдруг подумала, что, возможно, ей никогда не удастся полностью завоевать его доверие. Их с Радолфом впервые соединил бурлящий поток страсти, но лишь до тех пор, пока он не узнал, что она не та, за кого себя выдает. Лили обманула его, солгала. Сходство явно просматривалось: страстное начало, а потом предательство. Во всяком случае, так думал Радолф...

Лили вспомнила, как Радолф разгневался в Трайере, когда увидел у нее перстень с соколом и понял, кем она является на самом деле. А потом насильственный брак. Тот факт, что она – не Анна, ничего не менял: Радолф упивался ее телом, но все, что он мог ей дать, – свое искусство любовника и свое сладострастие; ее любовь не нужна ему; и признание в любви может возбудить в нем еще большую подозрительность.

Но даже несмотря на это, вновь открывшиеся обстоятельства согревали ей сердце. Она любила Радолфа, и ее любовь к нему никогда не умрет, даже если ей придется любить его тайно.

Дыхание Радолфа подействовало на Лили успокаивающе, и она задремала; точнее, она находилась в состоянии между сном и бодрствованием. И тут память перенесла ее в цитадель Воргена, когда она мечтала больше всего на свете обрести свободу. Затем все изменилось, и она превратилась в беглянку, убегавшую, как заяц от гончих псов, из просторов владений, совсем недавно принадлежавших ей. И вот теперь она стала свободной, хотя все еще находилась в плену своего происхождения, махинаций Воргена и лжи, распространяемой о ней другими. Ей вдруг показалось, что за ней гонится Радолф, восседая верхом на огромном черном скакуне, и, хотя она боялась, что он ее схватит, глубоко в ее сердце таилось желание, чтобы это случилось.

Пребывая в полусне, Лили вновь мысленно перенеслась в другое место: она стояла под дождем перед заброшенной часовней Святой Марии. Радолф лежал на земле, истекая кровью, с бледным, неподвижным лицом – так выглядел ее отец, когда его тело доставили домой на импровизированных похоронных дрогах. От ужаса и боли понесенной потери Лили закричала и бросилась к Радолфу, но сцена снова изменилась, и перед ней возникла Анна; она стояла рядом с Радолфом, их руки переплелись, головы приникли друг к другу. Словно почувствовав присутствие Лили, Анна повернулась к ней; на ее губах застыла ядовитая усмешка.