– Согласен, – кивнул Самойлов, – в таком случае тебе нужно будет проверить всех знакомых Леонтьева, с которыми он общался или мог общаться.

– Я уже разбираюсь с его делом, – напомнил Виктор, – но пока ничего конкретного нет. Я все пытаюсь понять, что общего между его самоубийством, в которое я теперь вообще не верю, и внезапно исчезнувшей фирмой «Монотекс», которую представлял Дьяков?

– Во всяком случае, мы скоро об этом узнаем, – сказал полковник, – наш представитель уже сегодня вылетает в Амстердам. Попытаемся выяснить по старым адресам возможных компаньонов «Монотекса», куда отправлялись грузы и кто стоит за этой фирмой в Москве.

– Вы все-таки послали в Амстердам сотрудника, – понял Юдин, – может, вы и правы. Но это очень большой риск.

– Мы должны наконец понять, что здесь происходит, – Самойлов вздохнул. – Давай лучше поедем, вместе допросим напарника Крутикова. Может, он нам сумеет рассказать немного больше, чем наш раненый. Казак не столь мужественно держался во время захвата и вряд ли будет молчать.

– Его уже допрашивал Уханов, – напомнил Виктор, – но он клянется, что вообще ничего не знает.

– Попробуем на него надавить, – кивнул Самойлов, – но еще лучше использовать милицейский вариант с подсадкой. Такие типы, как Казак, обычно начинают юлить, врать, изворачиваться, лишь бы сохранить себе жизнь, и все валят на напарников. А перед сокамерниками они хотят хорошо выглядеть и начинают хвастаться и выставлять себя чуть ли не героями. Типичный трусливый подонок, которому хочется выглядеть гораздо лучше, чем он есть на самом деле. С такими даже труднее, чем с Крутиковым. Тот просто убийца и сукин сын без всяких претензий. А этот – трусливый убийца. Это самая гнусная разновидность, когда он готов идти на все, чтобы скрыть содеянное и предстать перед своими корешами настоящим суперменом.

– Почему убийцы бывают обычно такими трусливыми? – поморщился Виктор. – Может, из-за того, что у них самих пониженный болевой порог восприятия чужого несчастья? Может, поэтому они столь ценят свою собственную шкуру? У меня был один насильник, который убил и изнасиловал нескольких детей. Мы искали его почти два года. И каждый раз, после каждого найденного трупа, я давал себе слово, когда мы его схватим, я его лично разрежу на мелкие кусочки. Наконец мы его арестовали. Сразу же после ареста он начал умолять меня посадить его в одиночку, хорошо зная, что его ждет в общей камере. С таким мерзавцем не захочет сидеть ни один уважающий себя уголовник.

– И что ты сделал? – с потемневшим лицом спросил полковник. – Куда ты его посадил?

Виктор посмотрел Самойлову в глаза. Почему-то откашлялся. И очень тихо сказал:

– Я отправил его в общую камеру. Он повесился через два дня. Я попросил экспертов сделать мне копии с фотографий его трупа и раздал всем родителям детей, которых он убил.

Самойлов поднялся:

– Поехали к этому Казаку. Уханов обещал, что сумеет что-нибудь придумать.

Уже сидя в машине, полковник задумчиво сказал:

– Знаешь, я не верю в Бога. Нас ведь атеистами воспитывали. Но иногда я думаю, а что, если он все видит? Видит и молчит. Может, он хочет, чтобы мы, люди, сами решали свои проблемы? Поэтому ты сделал правильно, Виктор. Я бы до этого не додумался. Детей ты, конечно, родителям не вернул, но зато такую занозу вытащил из их сердец, что за одно это когда-нибудь попадешь в рай. Если он, конечно, существует.

Виктор засмеялся и больше ничего не сказал. В Лефортово их уже ждал майор Уханов.

– Мы посадили к нему в камеру нашего сотрудника, – сообщил он. – Но их там восемь человек. Вообще-то в камере должны сидеть только двое, но вы ведь знаете, какая в Лефортово скученность. Здесь в некоторых камерах нормы превышены в пять-десять раз.

– Ваш человек вошел в контакт с Казаком?

– Да, тот ему, кажется, доверяет. Они сидят вместе уже вторые сутки. В камере люди сходятся быстрее.

– Как с Маратом? – спросил Юдин.

– Мы уже передали сообщение в прокуратуру, – доложил Уханов, – по нашей картотеке он не проходит. Судимостей не было. Но по агентурным сведениям удалось установить, что это Равиль Карамов, довольно известный в Москве еще несколько лет назад фарцовщик. Потом его подозревали в организации разного рода притонов. Но ничего конкретного доказать не смогли. Фотографии его у нас нет, но вся агентура задействована.[1]

Вошел дежурный, доложив, что доставили заключенного. Уханов разрешил его привести. Конвоир ввел опухшего бандита с заросшей физиономией. Его длинные усы висели над будто срезанным подбородком. Острый нос и маленькие глазки дополняли неприятное впечатление. Арестант глядел на сидевших в кабинете молча, настороженно. Он сразу узнал и Самойлова, и Юдина, принимавших участие в его задержании.

– Здравствуй, Проколов, – поздоровался Уханов, – садись, поговорим.

Казак еще раз посмотрел на сидевших в комнате и сел на привинченный к полу табурет.

– Мы специально приехали, чтобы с вами поговорить, – начал Юдин. – Ваш сообщник Крутиков дал некоторые показания, и мы хотим их проверить.

– Какие показания? – Проколов не смотрел никому в глаза, словно боялся себя выдать. – Я ничего не знаю.

– Несколько дней назад, – не обращая внимания на его слова, начал говорить Юдин, – вы вместе с Крутиковым совершили нападение на автомобиль, в котором ехали сотрудники ФСБ. Вы подтверждаете эти показания?

– Какие сотрудники? – спросил Проколов. – Я не знаю, кто там был.

– Мы провели опознание, – сдерживаясь, напомнил Уханов, – и сотрудник ФСБ опознал в тебе того самого стервеца, который убил двух его товарищей. Не темни, Проколов. Ты ведь говорил мне, что был там, но не знал, в кого стреляешь.

– Да, – кивнул Казак, – и сейчас не знаю.

– Кто был еще в машине? – спросил Юдин. – сколько человек вас было?

– Сами ведь все знаете, – осторожно ответил Проколов, – трое нас было.

– Кто третий? – не отставал Виктор.

– Мужик какой-то, он за рулем сидел, – выдавил Проколов.

– Вы раньше его знали?

– Кого?

– Этого мужика.

– Может, и виделись. Я не помню.

– А как его звали?

– Не знаю, – осторожный взгляд в сторону все время молчавшего Самойлова и наконец еще одно добавление, – кажется, Марат.

– Кажется или точно?

– Может, точно.

– Где вы с ним встречались?

– Не помню. Меня туда Крутиков отвозил.

– А вот он утверждает, что его вы отвозили.

– Врет, – подпрыгнул Проколов, – точно, врет. Я вообще ничего не знал. Мне Крутиков сказал: «Поедем, выгодное дело есть». А когда приехали, меня в автомобиль посадили и автомат дали. А отказываться в таких случаях нельзя. Вы ведь видели, какой он бандит. Товарища убил и меня хотел замочить.

Самойлов по-прежнему молчал, и это все больше нервировало бандита, который не понимал, отчего молчит этот пожилой начальник. В его молчании было нечто зловещее, отчего Проколов нервничал все сильнее.

– Как зовут Марата? – спросил Виктор.

– Не знаю. Мы его называли Марат.

– А где его можно найти?

– Никак не знаю. Я у него только один раз был.

Самойлов вдруг поднялся со своего места и подошел к бандиту.

– Хватит, – сказал он, с презрением глядя на попытавшегося встать Проколова, – ты не в цирке. Там будешь слоном стоять. А нам врать не нужно. Ты все знаешь. Напрасно дурачка из себя строишь.

– Не знаю я ничего, – испуганно прижал руки к груди Казак.

– Какой ты Казак? – с презрением сказал Самойлов. – Я сам настоящий казак и скажу тебе, что такую гниду, как ты, ни в один дом настоящий казак не пустит. Тебя за твои вислые усы Казаком назвали, а на самом деле ты дерьмо.

Проколов снова попытался вскочить, но под взглядом полковника остался на месте.

Тот, высказав все, что хотел, повернулся и вышел. Наступило молчание.

– По-моему, будет лучше, если ты начнешь говорить правду, – невозмутимо заметил Уханов.