Широков открыл глаза и увидел сидящую напротив кровати жену. В ее лице было что-то, заставившее его приподняться на локте и с тревогой спросить:
— Что случилось? У тебя такое лицо, как будто кто-то умер.
— Покойница перед тобой, — мрачно ответила Вера.
— Что ты мелешь? Головка болит, так лечить надо. С утра начинаешь страсти распалять.
— Поговорить нужно, — не обращая внимания на тон мужа, продолжала Вера.
— Давай, только покороче. У меня нет настроения долго тебя слушать, — свесив ноги с кровати, ответил Андрей. Ему хотелось поскорее хлебнуть холодного рассола — после вчерашнего голова была тяжелой, во рту пересохло, а тут такое пробуждение. Широков решил было сразу послать женушку ко всем чертям, но почему-то передумал и теперь жалел об этом. Придется выслушивать ее бредни. — Валяй, молочная королева.
Он считал, что это прозвище как нельзя лучше подходит ей, устроившейся недавно работать на молочную кухню. Теперь ему казалось, что от жены всегда пахнет молоком, кефиром. Андрей посмеивался над ней, говоря, что ей никаких духов не нужно — пропахла с головы до ног молочно-кислыми бактериями. Однако прозвище обижало Веру меньше, чем он думал. Узнай он это, наверняка придумал бы что-то более грубое.
— Прошу тебя выслушать меня внимательно.
— Лишние слова, Вера, лишние.
— Хорошо. Я начну с главного. Так вот, я хочу узнать, чего ты добиваешься? — Вера свела пальцы в замок, сильно сжала их. Она должна выглядеть не так жалко, как обычно. — Сколько ты будешь издеваться над нами? Тебе ведь лечиться нужно. Ты замечаешь, что спиваешься?
— Сколько вопросов.
— Не ерничай!
— Бунт на корабле? — зловеще улыбнулся Широков.
— Нет, я просто хочу понять, стоит ли нам с Ксенией оставаться рядом с тобой. Такое впечатление, что ты бы удавил нас, если бы не неотвратимость наказания. Знаешь, мне кажется, что ты мстишь мне за что-то. За что? И при чем здесь Ксения? Это я хочу понять. Ты пьешь из-за этого? Не сверли меня взглядом, я уже ничего не боюсь. Тронь только пальцем — вылетишь с работы, опозорю на весь наш городишко. Ты ведь беспокоишься о своей репутации, правда? Не знаю, зачем тебе нужно слыть праведным, но это важно для тебя. Я поняла это. Лучше ответь, и поставим точку.
Широков поднялся с кровати, почувствовав, как застучало в голове, жар залил лицо. Вера тоже поднялась. Наклонившись к жене, Андрей взял ее пальцами за подбородок, чуть прижал, но тут же отпустил. С высоты своего огромного роста Андрей снисходительно смотрел на Веру. Ему так хотелось ударить эту голубоглазую ведьму, настойчиво портившую ему жизнь. С каким удовольствием он бы увидел, как она корчится от боли. Она еще спрашивает, почему он ведет себя так, а не иначе! Дура дурой. Тихоней прикидывалась. «Буду такой, какой ты захочешь…» — Черта с два! Он уехал ради нее из столицы, он был готов посвятить ей всю жизнь! Все было так хорошо, так она родила эту девчонку. Просил он ее об этом? Нет, никогда. Она ослушалась его, нарушила самое главное правило: только он всегда прав, только его желания должны приниматься в расчет.
— Ты хочешь знать, чего я добиваюсь? Это действительно важно для такого никчемного существа, как ты? Для неудавшейся самоубийцы это может быть важно? — Широков выпрямился, скрестил руки на груди. — Ты обманула меня, провела, как пацана! Я из-за тебя уехал из столицы, из-за тебя вынужден крутить сутками баранку, чтобы прокормить тебя и эту маленькую глазастую куклу с бантиками. Ты ведь так любишь заплетать ей бантики, правда?
— Правда. Я все для нее делаю с удовольствием.
— Ага, ври да не завирайся! Сколько ты проревела, глотала сопли, ныла, что устала, что не рада ничему. Кто устраивал истерики, что не готов к таким нагрузкам? Было такое?
— Было. Я просто устала, ведь все приходилось и приходится делать одной.
— Миллион баб делают то же самое, только при этом не забывают о существовании мужа!
— А что значит быть мужем, ты хоть знаешь? Муж — это не только постель и обеды. За все годы тебя интересовало только это. Ни любви, ни заботы, ребенку никакого внимания. Поговорить не о чем, пустота.
— А на что ты рассчитывала? Я с первых дней не скрывал от тебя ничего, я такой же, каким был раньше.
— Нет, ты очень изменился.
— Чепуха, отговорки истерички. Я никогда ничего тебе не обещал. И, главное, ни разу не говорил тебе о ребенке. Дело не во мне — в доченьке. Рожать ее было твоей инициативой, так воспитывай, люби, заботься. Я приношу в дом деньги и считаю, что этого достаточно. При этом, как подачки, жду обещанного внимания к себе. Где твоя благодарность?
— Я не забыла то хорошее, что ты сделал для меня, Андрей, но и плохого не могу забыть. Его становится слишком много, оно перечеркивает все светлое, за что я благодарна тебе.
— Мы зря тратим время. Ты заставляешь меня нервничать, а я хочу дома отдыхать. Я только вчера из рейса. Я устал и не желаю слушать твои бредни. Больше никогда не начинай таких разговоров, не смей меня шантажировать, иначе пожалеешь!
— Интересно, на что еще ты способен? — тихо спросила Вера.
— Узнаешь. Не вздумай играть со мной. Из-за тебя моя судьба складывается не так, как я мечтал.
— Ты никогда не говорил мне о своих мечтах.
— Хорошо, скоро ты все будешь знать наизусть.
— В чем я виновата? — Вера чувствовала, что разговор принимает другой оборот, совсем не тот, который был нужен ей. Андрей всегда умел перевести стрелки.
— Да, виновата. Прими это как непреложную истину и веди себя соответственно. Я не обязан отчитываться. Я мужчина, ты забыла?
— Андрей, — Вера подняла на мужа полные слез глаза, — неужели за все эти годы у тебя не возникло ко мне никакого чувства? Неужели я для тебя только кухарка и молчаливая прислужница?
— Я никогда не говорил, что люблю тебя. Я просто пожалел тебя однажды. Мне было удобно с тобой до того самого момента, как в тебе проснулся гребаный материнский инстинкт.
— Я знаю.
— Я спас тебя. Не заставляй меня сожалеть об этом. Хорошо? И еще — я не смогу быть другим. Что дальше? — раздражение Андрея росло. К тому же на пороге комнаты появилась маленькая Ксения. Поправляя взлохмаченные после сна волосы, она, прищурившись, смотрела на родителей. Андрей криво усмехнулся. — Доброе утро, чудо природы. Ты, как всегда, вовремя.
— Сколько иронии и неприкрытой насмешки в твоем голосе, — Вера повернулась к девочке. — Доброе утро, милая. Сейчас будем завтракать.
— А потом пойдем с папой гулять, — добавил Широков, уничтожающим взглядом глядя на Веру. — Мама заводит порядки, которые укрепляют семью. Ты ведь не против, ангелочек?
— Я люблю гулять с тобой, — тихо ответила девочка. Лицо ее при этом покрылось красными пятнами.
— Вот и славненько, — Андрей развел руками и обратился к Вере: — Все? Ты довольна?
— Не знаю, — Вера посмотрела вслед убежавшей в глубь коридора Ксении. — Ты сводишь меня с ума.
— Это уже произошло задолго до нашей встречи. Не нужно валить с больной головы на здоровую, договорились? И нервы у тебя гораздо крепче, чем ты пытаешься мне внушить.
— Я умираю рядом с тобой. Я не живу, мне плохо… Знаешь, лучше бы ты не спасал меня тогда… Все было бы так, как должно.
— Извини, извини, — Широков подошел к Вере вплотную, наклонился к уху и прошептал: — Все в твоих руках. Дерзай. Мне надоела живая мумия в доме. Или становись той, которую я знал раньше, или…
Андрей не договорил и, увидев расширившиеся от ужаса глаза Веры, отступил на шаг назад. Он не мог знать, что она испугалась не его цинизма, а того, что их мысли сходились: оба желали друг другу смерти. Вера прижала ладонь к губам, закрыла глаза и, качая головой, застонала. Она понимала, что после такого разговора оставаться вместе нельзя. Это противоестественно, бесчеловечно.
— О разводе думать не смей, — тихо, но твердо произнес Широков. Он словно прочитал мысли Веры. — Я угробил на тебя десять лет жизни. Не вздумай так обойтись со мной, иначе я подрежу крылышки твоему ангелочку.