Вук вздрогнул и почти слился с землёй. В углу за решёткой горели яркие лисьи глаза. Он не знал, что делать. Медлить было нельзя, но он не мог пошевельнуться, пригвождённый к месту этим горящим взглядом.

Вук хорошо разглядел железную решётку и сразу понял, что на него смотрит лиса-пленница, запертая человеком в клетку, а когда наступят холода, Гладкокожий убьёт её и вырядится в лисью шкуру.

Лисёнок содрогнулся от ужаса, но потом стиснул зубы, и ненависть победила в нём страх.

Он пошёл к клетке. Его остановило на минуту холодное железо, но в глазах пленницы светилась мольба, и нос её был прижат к решётке.

Две лисы потёрлись носами. Затем почти одновременно сели. Взаимное недоверие исчезло, и они почувствовали родство крови.

– Ты такой же, как я, – начала пленница. – И как хорошо, что ты пришёл сюда. Мне хочется сейчас погулять с тобой, но никак нельзя. Побудь, пожалуйста, со мной.

– Я не могу, ведь Гладкокожий и Вахур убьют меня, – сказал дрожа Вук.

– Я свободный лис. Наверно, ты уже слышала обо мне?

– Нет, не слышала, – грустно покачав головой ответила она. – Мне не с кем здесь разговаривать. Из моего народа никто сюда не приходит. Ты первый, кого я вижу, и я огорчусь, если ты уйдёшь.

– Как ты попала в клетку? – спросил Вук.

– Не знаю, – прошептала лисичка, – не помню уже. Поднялся страшный шум, и на меня обрушилась крыша родного дома. Это было на берегу озера, где живёт Таш… С тех пор я здесь.

Вук подпрыгнул, и шерсть у него на спине взъерошилась.

– Кто твоя мать? – жадно спросил он.

Лисичка задумалась.

– Так давно это было. Только во сне иногда я кое-что припоминаю. Часто мне снится мама. Погоди, может быть, ты слышал о ней. Я дочка Инь, и здесь меня зовут Панна.

В голове Вука вихрем закружились воспоминания. Тёплый сумрак старой норы словно обступил его, и он вспомнил Инь, которая всегда ему первому давала кусок мяса.

Вук с трудом владел собой. Он встал и, опершись лапами о железные прутья и засунув нос в щель решётки, прошептал:

– Посмотри на меня хорошенько, Инь, потому что так тебя зовут, и знай, я тоже родился там, на берегу озера. И моей матерью была Инь. Я твой брат, Вук.

Свернувшись клубком у решётки, лисичка лишь скулила. Близость свободы опалила Инь, и Вук спутал её мысли.

– А теперь ты уйдёшь? Вук, братик, не бросай меня здесь! И раньше я иногда тосковала, но не знала сама почему, а теперь, после того как я увидела тебя и ты уйдёшь, я погибну.

Обежав вокруг клетки, Вук убедился, что освободить сестрёнку дело нелёгкое.

Подойдя к Инь, он сказал:

– Жди и думай обо мне. Я поговорю с Карак, она всё знает, и мы придём за тобой. – И он снова сунул между прутьями нос. – Только не говори никому, что я приходил сюда. Поняла?

Глаза Инь с тоской впились в Вука, который ещё раз оглянулся у забора, потом, схватив Мяу, проскользнул через щель. Он нёсся стремглав по лесу, сгорая от нетерпения сообщить поскорей Карак великую весть.

Старая лисица была уже дома и встретила Вука ворчанием:

– Что с тобой? Ты бежишь, как неуклюжая Му, и оставляешь следы, чтобы Гладкокожий узнал, где мы живём.

Едва слушая Карак, Вук бросил на землю кошку.

– Я нашёл Инь!

– Твою мать? – Старая лиса посмотрела на него удивлённо.

– Нет, её же убил Гладкокожий. Я нашёл свою сестрёнку Инь. Она у человека, который ходит с молниебойной палкой. Жива, но не может уйти. Я принёс оттуда Мяу и пообещал Инь, что мы придём за ней. – И он рассказал, как нашёл лисичку, едва помнящую о доме на берегу озера.

– Мы пропадём, – почёсываясь сказала Карак. – Будет чудом, если мы не пропадём. Там всё полно опасности. Хорошо бы устроить подкоп под клетку Инь. Но услышат Вахуры, и тогда нам конец. Я потом обдумаю всё, а теперь давай спать, ведь скоро рассветёт.

Обе лисы лежали, свернувшись клубком, но ни та, ни другая не спали, думая, как освободить Инь.

Ясная погода сменилась пасмурной, а позже и дождь пошёл. Вук и Карак тщетно прятались под густой листвой бузины. Там под них тоже подтекала вода, и они дрожали от холода.

Не скоро выглянуло солнце. В его ярких горячих лучах лениво сохла пшеница, и, растянувшись на земле, обсыхали лисы. Они расположились на небольшой прогалине, где не взошёл посев, и заснули на солнышке.

В нагревшемся воздухе затанцевал народ Жу, и тут же появились ласточки, поедавшие жужжащих жуков и мух.

Заметив с небольшой высоты спящих лис, одна из ласточек испуганно закричала.

– Они здесь, они здесь! – вопила она, а когда лисы проснулись, уже целая стайка вилась над ними, пугая друг друга громкими криками.

– В логово! – шепнула Карак, и они с Вуком быстро поползли под покров бузины. – За это я ненавижу Чи, – прибавила она. – Никакой дьявол её не трогает, а она всё-таки ябедничает. Не шевелись, может, они улетят.

Но ласточки продолжали шуметь.

– Здесь они! Здесь они! – кричали птицы, спускаясь ниже, чтобы разглядеть лис в густой зелени бузины.

Сидя на иве возле ручья, серая ворона Кар посматривала, где бы ей что-нибудь украсть, как вдруг услышала предательский крик ласточек.

– Погляжу, на кого разоряется Чи. Верно, это какой-нибудь четвероногий вор, из тех, что всё у нас пожирают. Постой же! – И она полетела к бузине, злобно, негодующе каркая, хотя всем известно, что Кар самая главная воровка и разбойница во всей округе.

Услышав воронье карканье, Карак вознегодовала:

– Только этого не хватало! К нам летит Кар. Если она нас увидит, завтра же на нас ополчатся люди. Сожмись в комок!

Ворона уже парила в небе над ласточками.

– Кар-кар! Что, что вы видите?

– Чиви-чиви! – кричали ласточки. – Здесь они были!

– Не визжите, – спустилась пониже Кар. – Я вас не понимаю.

Ворона притворялась, будто вообще-то понимает ласточкин язык, хотя лесной народ, известное дело, понимает лишь своих сородичей.

Как только Кар стала снижаться, ласточки увернулись от неё, – ведь у вороны сильные когти, большой клюв и питается она мясом.

Вдруг ласточки разлетелись в разные стороны, снова пронзительно вопя, но уже другими голосами, полными страха и ужаса, так как над ними просвистели тёмные крылья чеглока Корр.

Чеглок не знал, кого из них схватить, и этой минуты сомнения оказалось достаточно, чтобы ласточки спаслись бегством.

– Разбойник… разбойник! – чивикали они ему вслед, зная, что он уже не догонит их.

Корр был вне себя от ярости. Его раздражали также вопли вороны, которая с карканьем продолжала искать врага, не замечая чеглока.

– Где враг? Где враг? – И, не переставая каркать, она села на бузину, под которой с тревожно бьющимся сердцем притаились две лисы, но тут Корр, развернувшись в воздухе, напал на ворону.

Он так оттрепал Кар, что та упала на землю, а сам понёсся к деревне.

Пока ворона пришла в себя, чеглок был уже далеко.

– Кар-кар! Убийца, бандит! На помощь! Кар! – И, пыхтя, она пустилась вдогонку за чеглоком.

В небе над лисами стало тихо.

– Улетели, – сказал Вук.

– Погоди, – заворчала на него Карак – Если человек поблизости, то он, конечно, услышал дикий шум и что-нибудь говорит, чего мы не понимаем, но добра не жди.

Некоторое время они прислушивались, и старая лисица уже потянулась, опомнившись от волнений, как вдруг они вздрогнули, неожиданно уловив человеческую речь.

– Боршош, ты видел ласточек? – спросил кто-то басом.

– Видел, господин старший лесничий. И ворону тоже. Неспроста это.

– Да. Мне думается, это пшеничное поле больше знает о судьбе деревенских гусей, чем мы.

– Вы изволите подозревать лис?

– Я почти уверен. Завтра сожнут пшеницу. Соберите здесь на заре всех лесников. Мы обложим лисиц. Может, удастся разделаться с ними.

– Слушаюсь, господин старший лесничий.

И потом наступила тишина.

После долгого молчания Карак заговорила: