— Что-то вроде того, — снова не блеснул я красноречием.

— Уверен, что в ваших руках эта сабля погубит множество монстров, — причмокнул губами шофер, мысленно посмеиваясь.

— А то, — пробормотал я и глянул за окно, привлечённый криками.

Там на тротуаре пьяный толстяк выкручивал руку парнишке лет десяти и орал, брызжа слюной:

— Ты, сучонок, украл мои часы⁈

— Нет, господин! — верещал ребёнок, сглатывая слёзы, текущие из широко распахнутых глаз. — Я просто мимо шёл!

— Не ври мне, твареныш! — выпалил смертный и пьяно покачнулся.

Его небритая, красная физиономия исказилась от злости. Показались зубы жёлтые от никотина. А свободная рука попыталась неуклюже засунуть в помятые брюки край рубашки, криво застёгнутой.

Однако толстые волосатые пальцы с родовым перстнем не могли ухватить рубашку, из-за чего лоснящееся пузо продолжало выглядывать наружу. А пупок будто наблюдал за плачущим ребёнком.

Толстяк словно всерьёз вознамерился сломать его тонкую руку. Да и сам парнишка оказался тоненьким и худым.

Его ноги скрывали коротковатые штаны, подпоясанные затёртым до трещин ремнём, а на плечах болталась застиранная футболка с заплаткой, пришитой грубыми стежками.

— Проходу нет от этой шпаны малолетней, — зло процедил водитель, наблюдая за сценой, развернувшейся на тротуаре. — Даже у дворян уже воруют, пользуясь тем, что человек немного выпил. Таким мелким выродкам надо пальцы ломать.

Таксист поскрёб ногтем крупный нос, украшенный синими прожилками. Он тоже любил заложить за воротник.

— Господин, господин, отпустите! — верещал парнишка. — Клянусь всеми богами, я не трогал ваши часы.

— Так его, так, — с кривой улыбкой выдал шофер, наблюдая за толстяком-дворянином.

А я для себя кое-что решил. Не мне, конечно, рассуждать о морали, но происходящее даже меня возмутило. Ведь я видел, что парнишка не врёт.

— Жди меня, — приказал я таксисту и телепортировался на тротуар, очутившись прямо перед толстяком, которого обходили стороной горожане.

Все предпочитали не замечать, что он творит. Торопливо шли мимо, делая вид, что они так спешат, так спешат. Буквально ничего не видят.

— Отпусти парнишку, — процедил я, вонзив в дворянина тяжёлый взгляд. — Он не крал твои часы. Ты сам их сдал в ломбард и забыл, идиот синерылый. Из кармана твоих брюк торчит бумажка с логотипом ломбарда.

— А ты кто такой, млять⁈ — распахнул он свинячьи глаза, облизав толстые слюнявые губы. — Я сам решу, кто украл мои часы. Без твоих дебильных советов. Вали отсюда, пока не превратил тебя в кучу дерьма.

— На такой ответ я и рассчитывал, — хищно осклабился я и ударил толстяка по той руке, которой он выкручивал предплечье мальца.

— А-а-а! — заорал от боли дворянин, отпустив парнишку.

Тот сразу же отскочил от него и принялся баюкать пострадавшую конечность. По его лицу двумя дорожками стекали слёзы и капали с подбородка.

— Ублюдок! — проорал толстяк и тряхнул руками, готовясь вызвать магический атрибут.

Но я прописал ему прямой в подбородок. Пьяница с шумом рухнул на спину, вытаращив красные от гнева зенки.

А уже в следующий миг он вытянул в мою сторону руку, окутанную бледно-голубой магией воды, но не успел выпустить её.

Я через колено с хрустом сломал его руку, не дав атрибуту сорваться с кончиков пальцев.

— И-и-и! — тоненько взвыл толстяк.

Его рожа побелела, а рот распахнулся, демонстрирую мясистый язык. На меня пахнуло крепким алкоголем, табаком и вонью нечищеных зубов.

Но он всего несколько мгновений верещал как поросёнок, заставляя горожан ещё быстрее идти прочь. А потом толстяк потерял сознание от болевого шока.

— Господин, господин, я правда не крал часы! — выпалил парнишка, глядя на меня большими заплаканными глазами.

— Не крал, — кивнул я, вытащив из кармана толстяка бумажку из ломбарда.

В ней говорилось, что он ещё утром сдал золотые часы за энную сумму. И, видимо, он эту сумму благополучно пропил, забыв о судьбе часов. А когда решил глянуть время, не увидел на руке часы и подумал, что их украли.

Вот его гнев и пал на первого же подходящего смертного. Им оказался этот малец, чей взгляд выдавал приближающуюся истерику, вызванную несправедливостью бытия.

— За что⁈ За что⁈ — выпалил паренёк, подтвердив мои выводы. Он с яростью глянул на небеса и продолжил кричать срывающимся голосом: — Почему вы так жестоки ко мне⁈ Я же ничего не сделал! А вы лишили меня и отца, и матери! А теперь ещё послали мне навстречу этого жестокого борова! Хоть раз бы вы спустились с небес и защитили меня, ублюдки!

Пара прохожих в ужасе отшатнулась от ребёнка, впавшего в неконтролируемую истерику. Он сейчас не боялся никого и ничего.

— Ты знаешь, паренёк, — присел я рядом с ним на корточки. — Боги могут быть ближе, чем ты думаешь. Буквально смотреть тебе в лицо. Конечно, по большей части они ведут себя как мрази. Этого у них не отнять. Однако иногда даже жестокие сердцем делают добро. Слышал притчу о том, как отъявленный разбойник-душегуб полез зимой в ледяную воду, чтобы спасти котёнка, да так и утонул?

— Не-е-ет, — заикаясь, промычал он, вроде бы слегка успокоившись.

— Потом прочитаешь. Но смысл я тебе расскажу. Иногда даже злые существа делают добро. Так же и боги. Я тому яркий пример, хоть и не бог. Поэтому лучше не оскорбляй их.

— Вы… вы не злой. Вы помогли мне.

— Ну, это с твоей точки зрения я не злой. А вот когда этот толстый урод встанет на ноги, он мигом скажет, что я злой мерзавец. Почему? Да потому что он будет уверен, что я поступил неправильно, вырубив его и сломав руку. Ему будет казаться, что я обязан был тихо и спокойно указать на его ошибку. Дескать, смотри, вот бумажка из ломбарда, а в ней написано, куда делись твои часы. А что он чуть не сломал тебе руку, пфф, это ерунда. Любой человек легко оправдает себя в своих же глазах. Люди найдут сотню доказательств своей невиновности, что бы они ни сделали.

— Кто вы, господин? — озадаченно спросил парнишка, всё ещё хлюпая носом.

— Твой счастливый билет, — усмехнулся я и глянул на Рарога, восседающего на уличном фонаре. Его глаза цвета расплавленного металла внимательно наблюдали за ребёнком. — Вот, возьми эти деньги. Только всё не тратить и никому их не показывай. Покупай еду, умные книги и делай подношения в храме Семаргла. Думаю, если у этого бога есть совесть, то он не оставит тебя. Всё, не хворай. И не забывай мой совет.

Я похлопал мальца по плечу и уселся в такси, ждущее меня возле тротуара.

Водитель не слышал моих слов, но видел, что я сделал с толстяком. Потому он слегка пугливо посмотрел на меня и молчал всю оставшуюся дорогу до таунхауса Громова.

А когда мы подъехали, я холодно спросил у шофера:

— Знаешь, чей это дом?

— Нет, — буркнул тот, нахмурив брови.

— Семьи Громовых. А я Александр Громов. Слышал обо мне?

Тот сглотнул и кивнул. Даже слегка побледнел, словно некоторые слухи возводили меня на один пьедестал вместе с Чернобогом, славящимся своей жестокостью и мстительностью.

— Ты насмехался надо мной. Думаешь, я прощу тебе это? Нет, закрой рот. Мне не нужны твои фальшивые извинения, вызванные страхом, а не раскаянием. Надо что-то более существенное. Кажется, ты любитель ломать пальцы? Давай-ка сюда свою руку.

Мужчина судорожно задышал и весь покрылся потом. А затем протянул мне дрожащую левую руку.

Я с хрустом сломал всего один палец, а ведь мог бы и все. Может, я действительно становлюсь слишком добрым?

Дом капитана Козлова. Стражград

Толстяк косолапо расхаживал по кухне, злобно кривя губы. На столе поблёскивала початая бутылка водки «Особая императорская». А около итальянского кухонного гарнитура на мраморном полу стояла миска. Из неё сейчас брезгливо ела породистая пятнистая кошка, недовольно поглядывающая на капитана, словно тот своим пыхтением нарушал её царственный покой.