Языковедческие, литературные и исторические исследования Ломоносова побуждают его следить за скандинавской литературой, которую он читает преимущественно на латинском и немецком языках. Он собирается изучить шведский язык, как, впрочем, и ряд других европейских языков — испанский, португальский, ирландский, голландский, датский. Расширяя круг известных ему языков, он, кажется, хочет пополнить их число и арабским. По крайней мере он очень интересуется сборником арабских поэм, изданных в Лейдене в сопровождении латинских переводов, и проспектом издания «Истории Египта» Абдаллатифа, которое готовил английский ориенталист Томас Хёнт, намеревавшийся опубликовать арабский оригинал наряду со своим латинским переводом (см. 9, 56; 59).
Исследования Ломоносова в области языкознания напоминали по своим методам работу ученого-естествоиспытателя: наблюдение над речевой практикой, элементы сравнительного анализа грамматик различных языков, классификация лексического материала. С наукой он сближал всю сферу словесности. Новый этап в развитии отечественной литературы создается, по его представлениям, в результате замены старых норм новыми, рациональными, придающими законосообразность, точность и общезначимость словесным произведениям. Вводимые нормы должны быть логичными, необходимость их доказанной, лишь тогда они смогут придать словесному творчеству рациональную упорядоченность. Нормативизм, несомненно, присущ реформаторской деятельности Ломоносова.
Писателю, ритору нужна хорошая обученность и, кроме того, осведомленность о состоянии современного ему научного знания. Для приобретения словесного искусства, по Ломоносову, «требуются пять следующих средствий: первое — природные дарования, второе — наука, третие — подражание авторов, четвертое — упражнение в сочинении, пятое — знание других наук» (3, 7, 92).
Сфера словесности утверждалась на тех логикотеоретических и онтологических представлениях, связанных с наукой Нового времени, которые поддерживались и развивались самим Ломоносовым. В пределах словесности не допускалось даже намеков на «потаенную силу», явления сверхъестественного порядка. Здесь не должно быть места пережиткам номиналистических представлений — «якобы в познании имен содержалось познание самых вещей...» (3, 7, 115; 116). Суть словесности — «собрание разных идей» (3, 7, 25). Что же представляют собой идеи? На этот вопрос дается совершенно определенный ответ: «Идеями называются представления вещей в уме нашем...» (там же). В «Риторике» разъясняется в духе принципов естественности и детерминизма, что «доказательство есть рассуждение, из натуры самой вещи или из ея обстоятельств взятое, о ея справедливости уверяющее» (3, 6, 27). Перечисляются «свойства материальные», в которые наряду с величиной, фигурой включаются цвет, вкус, запах, что было далеко не обычным в ту пору, когда эти свойства, как правило, относились к категории «вторичных качеств» и трактовались субъективистски. Вводятся трактовки времени, пространства, движения, соответствующие новой, естественнонаучной картине мира.
Нормы русского языка и литературы даны в руководствах Ломоносова в широком контексте новой системы воззрений о мире и человеческом познании. Нормативность, логичность, рациональность, распространенные на область литературы, связывают Ломоносова с традициями классицизма, но все же он не укладывается целиком в его рамки. В его теоретических построениях наряду с логикой разума полным признанием пользуется стихия чувств, вдохновения, творческого порыва. В словесном творчестве, в понимании Ломоносова, «разум к чувствам свести должно и с ними соединить...» (3, 7, 170). Поэзии Ломоносова свойственны неожиданность поэтического словоупотребления, метафоризация поэтического стиля, эмоционально-психологическая выразительность эпитетов.
Среди литературоведов нет единодушия по поводу принадлежности творчества Ломоносова какому-либо одному литературному направлению. Большинство склоняется к признанию его близости к классицизму, но существуют и другие мнения. А. А. Морозов, например, относит произведения Ломоносова к стилю барокко (см. 70, 71).
Теоретические разработки Ломоносова, его литературная деятельность оказали несомненное влияние на особенности формирования новой языковой, книжной культуры России.
Теоретик-реформатор словесности, Ломоносов в своих произведениях опробовал предлагаемые нм принципы и демонстрировал их жизненность. Убежденный в огромных возможностях русского языка, восторженный поклонник слова, он своим примером побуждал к интенсивному развитию русской научной, политической, художественной, исторической литературы. Столь разнохарактерная деятельность была ему по плечу, поскольку в нем сочетались дарования ученого-естествоиспытателя, историка, поэта, журналиста, общественного деятеля.
Остро ощущая значение слова, несущего новые идеи, просвещающего людей, объединяющего их помыслы и стремления, он придавал большое значение развитию в России литературной, журналистской деятельности. Еще будучи адъюнктом, в начале 40-х годов Ломоносов стал сотрудником газеты «Санкт-Петербургские ведомости». В его обязанности входило переводить статьи, в основном научно-популярного содержания, написанные членами Петербургской Академии наук для Примечаний к «Ведомостям», журнального приложения к газете. Работа шла успешно: только в 1741 г. десять частей журнала были заняты его переводами. В Примечаниях опубликованы две оды Ломоносова.
В конце 40-х годов ему, уже академику, поручается международный отдел «Санкт-Петербургских ведомостей». Под его руководством несколько сотрудников занимались подбором и переводом известий, сообщаемых иностранными газетами. Редактору раздела предписывалось: «А те переводы править и последнюю оных ревизию отправлять и над всем тем, что к тому принадлежит, труд нести...» (цит. по: 77, 2, 395). В «Инструкции ведомостной экспедиции» особо указывалось: «...в писании от всякого умствования и предосудительных экспрессий удерживаться; особливо что к предосуждению России или ее союзников касается в „Ведомости“ не вносить» (там же).
При Ломоносове облик международного отдела «Ведомостей» изменился, увеличилось число заметок, касающихся горного дела, промышленности, предпринимательства. Одна из них: «Жители Нового Йорка комиссарам купечества и селений представляли, что сделан опыт, как можно легко достать великое множество меди из тамошних рудокопных заводов, о которой из искусства известно, что она добротою и изрядством европейской не уступает. Помещики около Бостона, что в Новой Англии, приняли намерение пеньку там сеять, что всеконечно умножению купечества в сей провинции немало способствовать будет» (88). Чаще стали появляться научные сообщения об открытиях, изобретениях, некоторые из них сопровождались комментариями, которые, вероятнее всего, принадлежали Ломоносову. Скажем, по поводу известия о конкурсной задаче в области небесной механики по созданию теории движения двух планет — Сатурна и Юпитера, объявленной Парижской академией наук, следовали пояснения, что «сия задача и прежде уже была задавана, и награждение за решение оной в нынешнем году санкт-петербургскому и берлинскому академику Эйлеру определено выдать. Истолкование его наполнено глубокими размышлениями и великой похвалы достойно» (89).
Военные донесения, новости с полей сражения оставались непременной принадлежностью газетных полос, но благодаря умелой их подаче редактор проводил идеи, которым он придавал первостепенное значение. Например, о французских воинских победах информация подбиралась таким образом, что становилась ясной истинная цена батальных успехов: «Король со своею фамилиею за несколько дней назад из Шоази в Версалию назад возвратился. Здесь готовят фейерверк, который для изъявления радости о взятии Мастрихта зажжен быть имеет. Однако народ желает, чтоб фейерверк зажжен был лучше для непрерывного миру, нежели для толь многих завоеваний. От великой дороговизны съестных припасов во всех провинциях его королевства простой народ много терпит и того ради в печали весьма желает миру» (87).
