Однако не это было главным. Вместе с именами всплывали в памяти и сами люди, которые вытащили ее из автобуса, привезли в беспамятстве сюда и насиловали. А сколько дней с тех пор прошло, она не знала, может, месяц, или больше. И ее до сих пор никто не ищет? Да быть не может, Женька же — первый бы…

Снова стало горько на душе оттого, что Женька — такой сильный, красивый, добрый, — так и не пришел за ней, не нашел… А эти грубые мужики с отвратительными, даже и не лицами, а рожами, — они тоже оба были сильными, куда там сопротивляться, одной рукой задавят, но наверняка тяжелыми, от них можно убежать. Если еще воспользоваться «фактором неожиданности», как говорят в телевизоре. А какая может быть здесь неожиданность?.. Нина огляделась и вдруг улыбнулась. Может, впервые за все последние дни страданий. Есть! И теперь ей оставалось только ждать. Ждать и быть наготове… Не растеряться в последний момент. Вы этого хотели? Так получайте!»

Ждать, как оказалось, пришлось недолго. Вскоре Нина, которая, затаив дыхание, прислушивалась ко всем звукам с улицы, услышала приближающийся Шум автомобильного мотора. Потом раздался скрип отворяемых, очевидно железных, ворот, и снова заработала машина. Наконец, громко хлопнула автомобильная дверца и донесся протяжный женский вздох — и раздражения, и усталости, все вместе. Долетела фраза, явно брошенная в сердцах:

— Да пошли они все!..

И следом полилась такая густая и злобная матерщина, что Нину даже передернуло. Но вместе с брезгливостью появилась и робкая надежда, что здесь все-таки женщина, а не эти мерзавцы-насильники. И девушка, прижав губы к щелочке, стала издавать душераздирающие стоны. Впрочем, ничего нового ей изобретать и не приходилось, и губы, и грудь уже сами намучились настолько, что и стоны были вполне естественными. В коротких паузах Нина прислушивалась к тому, что делается снаружи, и снова стонала. И ее услышали.

Раздались грузные шаги по скрипящим камешкам, вероятно, дорожки, и брюзгливый, неприятный голос приблизился. И снова «полилась» такая «речь», что, как мама Нины говорила, хоть святых выноси.

Фигурировавший в перемежаемых грубой матерной бранью фразах Мишка назывался сукиным сыном — и это было самое мягкое из сказанного. Потом речь пошла о проститутках — в их худшем варианте, которыми он пользуется. А потом уже дама заговорила и о том, чем ее «открытие» теперь грозит самому Мишке, который, понятно почему, запретил ей сегодня ехать на дачу.

Вот это была уже стоящая информация. Значит, Нину привезли к какому-то Мишке на дачу, в подвал. Ну, что ж, разбираться с хозяйкой у Нины не было ни малейшего желания. Только одно — поскорее вырваться из этого ада! Таким образом, для нее и судьба возможной освободительницы была решена. А та явно приближалась: брань и хруст камешков раздавались все ближе.

Нина снова призывно и тонко застонала. И в ответ:

— Ну, мерзавец! Сейчас я тебе покажу!..

Железно заскрипел ключ в замке, и дверь распахнулась.

Свет в подвале был слабый — одна электрическая лампочка под потолком, ватт на 25, не больше. Кровать железная с одеялом — посредине. Ну, все условия для… понятно, для чего! Об этом немедленно и «догадалась» вслух грубая женщина, конечно, хозяйка этого дома.

Нина стояла так, что открывшаяся д верь загораживала ее от входящего человека. А хозяйке, наверное, после яркой солнечной улицы все здесь видалось в полутьме. И вот это ревущее басом чудовище с копной огненных волос на голове и с рукой в перстнях, крепко ухватившей отворенную дверь, шагнуло и полностью загородило собой проем. Нина не стала ожидать дальнейшего процесса знакомства и объяснений. Она смаху надела наполненное на треть ведро на голову дамы. Жидкость хлынула ей под ноги, она немедленно поскользнулась и с диким уже воплем растянулась навзничь на бетонном полу. Кажется, еще и с глухим стуком ударилась головой с надетым на нее ведром. И хозяйка уже не видела, как мимо, перепрыгнув через ее распластанное в моче и фекалиях тело, ринулась к свету дикая фурия…

Вырвавшись наружу, Нина увидела растворенные ворота, которые не успела закрыть хозяйка. У крыльца стояла красная машина. Метнувшись к воротам, Нина на миг остановилась, чтобы перевести дыхание и наполнить грудь, наконец, не вонью помойного ведра, а свежим ветром, увидела обыкновенный, деревянный двухэтажный дом, красную крышу и выскочила на улицу.

Она не знала, где находится. Но, только пробежав по асфальтовому покрытию немного, метров триста, стала оглядываться и поняла, что ей надо отойти от дороги. Если ее станут искать, а это будет обязательно, то обратят внимание в первую очередь на все дороги. И тогда она, заметив неподалеку невысокие лесопосадки, свернула в узкий переулок и, пробежав между двух, близко поставленных железных заборов, вырвалась на неширокое поле, скорее луг, перед посадками. Там — спасение, поняла девушка, и убыстрила бег.

Странное дело, только что ног не могла оторвать от пола, а сейчас казалось, что они сами несли ее. Почему? Да потому что свобода наконец!..

Ворвавшись, в буквальном смысле, в лесопосадки, Нина наконец остановилась и, затрудненно дыша, стала осматриваться, чтобы отыскать хоть какие-нибудь знакомые ориентиры. Она действительно не знала, куда ее завезли, но, судя по тому, как вели себя похитители, догадывалась, что место заточения где-то недалеко от ее городка.

Голова слегка кружилась от ощущения свободы и быстрого бега. Измученное тело, чувствовала она, стало как-то потихоньку оживать, словно наполнялось новой кровью. Осматриваясь по сторонам, Нина вдруг осознала, что она в знакомых местах. Ну да, это же окраина Богоявленска. А вон и купол церкви Богородицы, из окна ее квартиры он был хорошо виден. А вон и тонкий шпиль на крыше железнодорожного вокзала… Сразу ей стало спокойнее. Но, вместе с тем, появилась и тревога.

Разумеется, с минуты на минуту ее кинутся искать. И станут прочесывать, как показывают в кино, и эти лесопосадки. А потом они же знают ее домашний адрес, и сразу явятся туда, а мама перепугается, и ей сразу станет плохо с сердцем. Только этим негодяям все по фигу… Жене бы как-то сообщить, но эти говорили, а она услышала, что Маркин сидит, и будет теперь сидеть плотно, пока не сознается. Ее они тоже ведь заставляли написать признание, что Женя ее украл и изнасиловал. А потом убил и в лесу закопал. Вот же негодяи! Ну, дайте только до вас добраться! Вот уж где она напишет признательные показания! Их же расстреливать на месте надо, как псов бешеных!..

Но бурные эмоции — это все хорошо, однако надо и думать, куда идти. И мысль подвела ее к новому адресу: к родителям Ленки. У дядь Васи и тети Маши она всегда, еще со школьных времен, могла найти убежище от сердитой и непреклонной в своих решениях матери. Уж если чего вобьет себе в голову, то и будет. И даже теперь, на пенсии, продолжала «руководить» поведением дочери. Знала бы она…

День бы светлый, яркий. Сколько времени, Нина не знала, а спросить было не у кого, да она бы и не решилась обратиться к первому попавшемуся человеку. Пришлось пересечь посадки, а затем и шоссе, ведущее в Нижний. Где-то там, впереди, говорил Женя, его постоянный дорожно-патрульный пост. Где теперь Женя?..

Войдя в окраинные улочки Богоявленска, совсем не напоминающие даже близко городские — типичная деревня, — Нина сразу почувствовала себя тут «своей». Простые люди, простые заботы. Белье на веревках во дворах, окруженных невысокими заборами их штакетника. От кого закрываться, прятать свое «богатство» от кого? Это новые — там… И Нина искренне расхохоталась, вдруг вспомнив, как там, в ее заточенье, грохнулась на пол важная дама, облитая с ног до головы… самым обыкновенным дерьмом. Ну, забавная картинка! Однако так им всем и надо! Нечего жалеть! Эти выродки обещали ведь всерьез убить ее и закопать в лесу, чтобы потом можно было заставить Женю сознаться, что это дело его рук. И Ленкиного Вани. Только фиг им теперь!

Пока Нина шагала по пыльным и заросшим вдоль заборов крапивой улочкам, в памяти всплыл Женин веселый рассказ-анекдот — про ту важную и рыжую тетку в перстнях, которая от него удрала. И обругала еще при этом. А потом и о том, как командир Женин не захотел у него рапорт принимать про это нарушение, будто испугался чего-то, но Женя настоял на своем. И неожиданно пришло решение относительно происшедшего с ней, с Ниной! Так это же, наверное, та и есть, грубиянка и матершинница — в перстнях и сама рыжая! Вот оно как! Значит, это у нее на даче — она так и возмущалась: «На моей даче!!!» — и держали ее менты проклятые? Убийцы и насильники? Ничего себе! Кому рассказать — не поверят… Да и кому рассказывать-то? Все они одним миром мазаны…