Он поднялся на первую ступень. На левой ноге больше ничего не хлопало, потому что резиновый сапог с нее тоже пропал и вместо него возник начищенный ботинок размера на два больше привычного. Говард с усилием подтянул правую ногу на вторую ступеньку и увидел, что кед с правой ноги стал черным, а над ним начиналась черная джинсовая штанина. Строительные леса вокруг расплылись в тумане, земляной пол тоже подернулся дымкой, и в молочно-мраморном мареве Говард разглядел, что вокруг и впереди — подобие просторного храма. Взгромоздиться на третью ступеньку было еще труднее, и нога, которая на нее опустилась, выросла еще заметнее, на ней была поношенная теннисная туфля, а выше опять джинсовая штанина, но линялая до голубизны. На четвертую ступеньку Говард едва вполз. Мраморный храм вокруг принял отчетливые очертания, строительные леса таяли и затуманивались на глазах. Правая нога опустилась на четвертую ступень, обутая в дутый сапог и обтянутая белой штаниной в об-липку. Левая пришла к финишу в таком же виде.

Храм белел вокруг, пустынный и гулкий под высоким куполом. Вдалеке что-то жужжало и гудело. Похоже, жилище Вентуруса превосходило особняк Диллиан и ангар Арчера. Первый шаг по ровному мраморному полу дался Говарду неожиданно легко, и он чуть не шлепнулся наземь. К тому же он только теперь осознал, как вымахал, и не знал, куда девать руки и ноги. Он растопырил руки, чтобы удержать равновесие, глянул вниз, куда уходили длинные ноги в белых штанинах, и у него голова пошла кругом. Говард обнаружил, что облачен в просторное разноцветное одеяние, похожее на наряд Хатауэя, только современнее. А росту в теперешнем Говарде было больше семи футов.

— Наверно, чтобы попасть в будущее, полагается вырасти, — громко сказал он и поразился своему голосу, от которого под сводами храма полетело эхо.

Наверно, чтобы не свалиться, лучше всего идти, глядя прямо перед собой. Говард осторожно, чтобы не потерять равновесие, двинулся вперед, приноравливаясь к новому росту. Дутые сапоги ступали по мраморному полу мягко и бесшумно.

Впереди, между мраморными колоннами, виднелось большое зеркало, и в нем маячило чье-то отражение. Говард заметил его издалека и решил — это Вентурус. Но фигура в зеркале развернулась ему навстречу, он понял, кого видит, и попробовал засмеяться.

На поверхности зеркала кто-то написал огромными белыми буквами:

— Знаю, знаю, — низким басом подтвердил Говард. — Хатауэй, Арчер и Эрскин тоже знали.

Он с интересом оглядел себя в зеркале — буквы ему не мешали. Теперь, когда он окончательно вырос и повзрослел, массивным сложением он напомнил себе Эрскина, но голова, к счастью, была нормальных пропорций. Глаза у Говарда остались прежними, а вот лицо похудело и изменилось. Исчезла и челка, которой он когда-то так гордился, теперь он отрастил волосы и зачесывал их назад, и этот фасон ему совсем не понравился.

— Ужас, а не причесочка, — пробормотал Говард, взъерошив волосы крупной ладонью, и отвернулся. — Интересно, какого размера это здание? Конца-краю не видно.

Он ощущал острую потребность говорить и говорить что угодно, лишь бы не молчать и не слушать ледешнюю гудящую тишину, повисшую в мраморной необъятной пустоте. Говард разговаривал сам собой, слушал собственный незнакомый голос и неуверенно шел по бескрайнему залу, постепенно учась держать равновесие нового тела, и все думал, до чего же ему тут не нравится. Судя по обиталищу, Вентурус представлялся ему таким же бессердечным, черствым гордецом, как все его братья и сестры, вместе взятые.

— Наверно, он такой и есть, если заточил их в наш город, а сам тем временем взял власть над миром, — сказал себе Говард.

Доказательство своей правоты он обнаружил, когда первый зал все-таки кончился и его сменил круглый вестибюль, из которого направо и налево вели две высокие стрельчатые двери. На мраморном полу вестибюля лежала кипа машинописных страниц, часть — пожелтевшие от времени, часть — новенькие, белые. Кипа оказалась на удивление скромной: тринадцать раз по восемь тысяч слов, и навряд ли больше двухсот страниц. Должно быть, первые тринадцать лет Вентурус пользовался какими-то иными способами. Подумав так, Говард осторожно нагнулся с непривычной высоты своего гигантского роста и взял первую попавшуюся страничку. Он прочел: «Сегодня все кролики на свете начали есть мясо, и этот факт сразу же привлек к себе всеобщее внимание…» Так вот что за участь постигла папины слова! Непохоже, чтобы Вентурусу был от них хоть какой-то прок.

Говард уронил страничку обратно на кипу листов и направился к левой двери. За ней обнаружилось просторное сводчатое помещение, тоже сплошь мраморное и совершенно пустое. И зачем оно нужно? Непонятно. Говард вернулся к кипе бумаг и проследовал в правую арку. Гудение, похоже, шло именно оттуда. На пороге он замер — у него захватило дух от восторга.

Мраморное сводчатое помещение, похожее на первое, не пустовало. Посредине стоял космический корабль — самый прекрасный, какой только мог представиться Говарду. Оболочка его поблескивала, а из какого она материала, было непонятно. Корабль напоминал изящную синюю стрелу, водруженную на подставку и нацеленную острием под купол. Говард задрал голову и понял: купол раздвижной, через него корабль и вылетает, а еще он сообразил, что корабль сконструирован так, чтобы стартовать и выходить на орбиту без помощи ракеты. Значит, здесь неминуемо существует какой-то вид антигравитации! В этот миг Говард наконец-то осознал, что и правда попал в будущее.

Приглядевшись, он заметил, что космический корабль не доделан. Над ним трудились роботы, но не человекоподобные, а вроде изящных маленьких экскаваторов или металлических жирафов. Свои разнообразные задания они исполняли деловито и сосредоточенно, совсем как люди. Возможно, ими дистанционно управлял общий пульт из числа тех, что виднелись на стенах. Говард оглядел многочисленные кнопки, лампочки, дисплеи и рукоятки. Как и роботы, они отличались изяществом, удивительной красоты дизайном и были ему совершенно незнакомы. Да-а, по сравнению с техникой Вентуруса вся машинерия Арчера — каменный век!

Поскольку ни один из роботов вроде бы не заметил гостя, Говард на цыпочках подкрался поближе — полюбоваться на корабль. Как странно быть единственной живой душой в этом дворце!

Один из роботов покатился к Говарду. Тот застыл. Но робот вежливо заговорил с ним механическим голоском:

— Входить на корабль не рекомендуется. Предстартовая проверка требует полной герметичности.

— Значит, он уже почти доделан? — благоговейным шепотом спросил Говард.

— Старт запланирован сегодня на двадцать один ноль-ноль, — ответил робот, потом вежливо кивнул металлическим хоботом и покатился обратно, чтобы продолжить работу.

«Где же тогда носит Вентуруса?» — озадачился Говард. Он решил рассмотреть ближайший настенный пульт управления. Пользуясь тем, что роботы больше не обращают на него внимания, Говард осторожно протянул непривычно длинную и крупную руку и наугад нажал квадратную кнопочку, третью в ряду из шести кнопок. Окошко в стене над ней засветилось, и в нем возникло изображение Диллиан, как в крошечном телевизоре. Диллиан восседала у себя дома среди вазонов с цветами, рядом журчал фонтан, и зла она была так, что лицо у нее застыло, будто маска. Золотые кудри венчались наушниками, а перед розовым ротиком блестел микрофон.

— Милый! — сказал голос Диллиан из зарешеченного отверстия под кнопками. — И что у тебя за манера вечно мне перечить? Сказано же тебе: по меньшей мере двое из семьи намерены захватить нашу организацию, так что тебе придется лететь без меня. Я хочу, чтобы по крайней мере эта страна была в наших руках не позже чем сегодня вечером.

Потрясенный Говард ткнул в другую кнопочку, на экране перед ним появилась Шик. В руках нее еще дымился пистолет, а один глаз был подбит, примерно как у Рыжика. Она крикнула через плечо:

— Куда запропал этот Хинд? Убью гаденыша! Дернуло его пропасть именно сейчас, когда все готовы в дорогу!