Тук-тук.

Бернард Вилкинс покрутил в толстых пальцах поцарапанный казенный нож, чтобы поймать солнечный зайчик.

Утро было наполнено неуловимым волшебством. Острее всего он чувствовал это во время завтрака: аромат кофе и бекона, щебет птиц; а перед ним, подобно карте, развернутой на приборном щитке машины, лежит весь день.

Этим утром, конечно, он мог себе позволить забыть о червяках и эфирных кроликах.

Была суббота, и Вилкинс собирался сегодня расслабиться и заполнить кроссворд; может быть, днем послушает репортаж по радио о бейсбольном матче, пока будет возиться в гараже. «Ангелы» провели только половину матча и доигрывали в два часа с Оклендом. Вчера вечером Даунинг попал в табло, напрочь разбив его, и толпа прямо обезумела, целых шесть минут одобрительно вопя, аплодируя, улюлюкая и топая, на трибунах образовались волнения, и пришлось прекратить игру, чтобы все успокоилось.

Вилкинс в своей гостиной тоже топал вместе со всеми, пока не выбился из сил.

Теперь он улыбался, вспоминая это. Бейсбол… в бейсболе тоже есть волшебство… даже в гостиной можно представить все это: сосиски с пивом, холодный солодовый напиток, запах скошенной травы, летние вечера.

Из детства он мог бы помнить запах бейсбольной кожи, испачканные соком травы мячи и новые перчатки. Но из той поры, когда Вилкинс играл в детской бейсбольной команде, он помнил, в основном, пикули с укропом, черную лакрицу и кока-колу в бумажных стаканчиках. Вся эта ерунда продавалась в фанерном киоске за площадкой, где играла высшая лига.

Было чуть больше восьми часов утра, и кафе Норма заполнилось людьми.

Нет ничего лучше вкусной еды. Время останавливается, когда ешь. Заботы отступают. Это как праздник. Вилкинс собрал кусочки тоста, остаток желтка, посолил его, отправил в рот и стал с удовольствием жевать. Официантка Анни положила на стойку счет, подмигнула ему и отошла, чтобы получить деньги у женщины с безумным взглядом, натянувшей на себя сразу полдюжины изношенных свитеров. Она старательно поливала кетчупом крекеры, извлеченные из корзинки, и потом по одному бросала их в сок, создавая что-то вроде газпаччо по-бедняцки.

Вилкинс вздохнул, вытер губы, оставил двадцатипроцентные чаевые, тяжело поднялся с табурета и направился к кассовому аппарату возле двери.

– Хорошо поел, – довольно сказал он себе, как будто это была ритуальная фраза. Он заплатил, скрутил из чека зубочистку и сунул ее между зубами. Распахнув настежь дверь, Бернард Вилкинс большими шагами вышел на тротуар.

Утро было теплое и ясное. Вилкинс шел к стоянке, купаясь в солнечном свете, поддернув брюки и засунув большие пальцы рук в петли ремня. Что ему было нужно, так это пара подтяжек. Ремни не годились для такого полного человека. Во рту он туда и обратно гонял зубочистку, искусно работая языком.

На нем были изобретательские брюки. Вот как Вилкинс стал их называть. Сколько им уже? Пожалуй, лет пятнадцать. Прошлой зимой он попробовал заказать другие у компании из Висконсина, рассылающей каталоги, но безуспешно. Это были рабочие брюки защитного цвета, с восемью отдельными карманами и усиленными и увеличенными петлями для ремня. Через одну петлю была протянута тяжелая цепь с раздвигающимся кольцом, на котором висела дюжина разнообразных ключей – еще один довод в пользу подтяжек.

Хлопчатобумажная ткань брюк местами была не толще паутины. Жена Вилкинса шесть раз ставила заплатки на колени и дважды заново прошивала внутренний шов. То, что он носит эти брюки на людях, совсем не доставляло ей удовольствия. Однажды – Молли была уверена в этом – он сядет на табурет возле стойки в кафе Норма, и брюки расползутся окончательно.

Ну что же, Вилкинс мужественно встретит это, когда придет время. В глубине души он был уверен, что всегда найдется возможность починить брюки еще раз, что означало бесконечное множество таких возможностей. Всего один стежок вовремя. Все можно починить.

– Сукин кот! – раздалось за спиной. Он вздрогнул и обернулся.

Это была та оборванная женщина, которая смешивала сок с печеньем и кетчупом, Видимо, она отказалась от завтрака.

– А если я в самом деле проститутка? – поинтересовалась она у кого-то далекого собеседника. – Он когда-нибудь дал мне хоть доллар?

Размягченный солнечным утром, Вилкинс порывисто вытащил из кармана доллар. «Вот», – сказал он, протягивая его женщине.

Она как слепая пронеслась мимо и крикнула кому-то невидимому нечто очень неприятное. Вилкинс нерешительно помахал ей вслед долларом, но она целеустремленно двигалась к группе людей, выглядевших не лучшим образом, которые сгрудились вокруг контейнера с отходами возле служебного входа кафе.

На мгновение он заинтересовался происходящим, вообще-то, вполне поправимым.

Но, возможно, у нее были друзья среди этих людей. В конце концов, волшебство подобно бутылкам на полках винного склада: каждый, кто потрудится войти, может получить его под разными этикетками, разной крепости и разной стоимости.

А иногда оно им помогает. Может быть, незаметно.

Вилкинс не очень-то хотел рассказывать кому бы то ни было про эту историю с волшебством – никто бы не понял; но что касается его самого, то он никогда не чувствовал себя в полном порядке, если, работая в гараже, одевал что-нибудь другое место своих изобретательских брюк.

Где-то он прочитал, что Фред Астер носил любимую пару танцевальных туфель в течение многих лет после того, как они износились, и дошел до того, что в промежутках между сменой подметок клал внутрь газеты.

Да, носил Бернард Вилкинс изобретательские брюки. И, черт побери, его совсем не интересовало, что о них думают другие. Он поскреб на кармане пятно от желтка и чмокнул, прижав зубочистку к губе.

– Вилкинс – это имя, – напыщенно подумал он, потакая своему тщеславию. – Изобретательство – это игра.

Сейчас он изобрел способ уничтожения садовых вредителей. Конечно, в продаже был ультразвуковой прибор, отпугивающий сусликов, и еще какая-то запатентованная штука чтобы отгонять комаров.

Но на самом деле все это никуда не годилось.

То, что действительно влияло на сусликов, представляло собой деревянный пропеллер, прибитый гвоздями к палке, которая втыкалась в землю. От ветра пропеллер вращался, передавая колебания по палке в грунт. Он сделал три штуки различных размеров, и в итоге забот с сусликами не было.

Теперь Вилкинсу изрядно досаждали томатные черви, которые по ночам полностью очищали стебли от листьев и плодов. Иногда утром он находил их, тяжелых, длинных, горящих ярким зеленым светом от украденного хлорофилла, с физиономиями, очень похожими на морды млекопитающих, почти человеческими лицами.

Вид одного, лопнувшего под тяжелым башмаком, был слишком омерзителен, чтобы нормальный человек захотел проделать это еще раз.

Все, что делал Вилкинс, обычно сводилось к тому, что он в высшей степени осторожно снимал червяков со стебля и перебрасывал через забор на соседний двор, по ночам они приползали назад, продолжая уничтожать листья. В этом сезоне он пересаживал трижды.

Вилкинс работал именно над научными методами избавления от этих тварей. Он думал о сетках в гараже и о коробках с комплектами для выращивания кристаллов, которые он купил.

Сзади взревел двигатель. Из дальнего угла стоянки, сдирая с колес резину, ослепительно сверкая отраженным в ветровом стекле солнцем, прямо на него в облаке белого дыма влетел старый, покрытый пылью «Форд Турин». Испугавшись от неожиданности, Вилкинс засеменил по асфальту, пытаясь отскочить, прежде чем машина налетит на него. Переднее колесо чуть не проехало по ноге, он вскрикнул, ударил кулаком по капоту, и в этот момент изогнутая стойка, оставшаяся от разбитого зеркала, поймала его за цепь с ключами… Рывок… И земля ушла у него из-под ног.