К концу недели она, тем не менее, стала поправляться и даже могла сидеть на кровати, а вскоре вернулась к своей переписке с клиентами насчет средства от водянки. Она была расстроена тем обстоятельством, что ей не удалось за все это время удовлетворить запросы своих пациентов, заказов накопилась целая куча. Но Кэтрин как всегда поддержала ее – ничего, ничего, подожди чуть-чуть и мы снова встанем у бадьи.
Каждый день, часа в четыре, у ворот нашего сада появлялся судья Кул и свистел мне, чтобы я впустил его через калитку в саду, а не через парадный вход, не желая встречаться с Вериной, хотя та, в общем-то, и не возражала против его визитов – наоборот, на случай его прихода для него всегда были приготовлены бутылка шерри и коробка гаванских сигар. Обычно судья Кул не приходил без какого-нибудь подарка – это были либо пирожные из булочной Катидид или просто букетик хризантем. Кэтрин и здесь была начеку и отбирала цветы у Долли, мотивируя свой поступок тем, что якобы цветы высасывают все питательные элементы из воздуха.
Кэтрин так никогда и не узнала о брачном предложении судьи, но она чувствовала, что творится что-то неладное, и при его визитах всегда была на страже, как часовой, и, прикладываясь потихоньку к шерри, бесцеремонно влезала в разговор судьи и Долли. Но, по-моему, Долли и судье уже не о чем было говорить, даже оставшись наедине. Они уже не так восторженно воспринимали друг друга. Вряд ли причиной была Долли – я думаю, что судья получил то, что хотел, – он нашел родственную душу, того единственного человека, кому он хотел раскрыться, кому он мог бы поверить самые сокровенные мысли и чувства свои. Но что делать, когда все уже сказано и нечего больше сказать…
Он садился на кровать возле нее, довольный и тем, что сидит рядом с ней и ничего не надо требовать взамен. Часто, когда Долли, еще слабая от болезни, вдруг заваливалась в беспокойный, тронутый остатками лихорадки сон, плача и дергаясь, судья осторожно будил ее, приветствуя ее возвращение из тяжелого мрачного полусна ослепительной нежной улыбкой…
Когда-то, до нашего дерева-дома, Верина не разрешала нам иметь радио – мол, там одни мелодии-дешевки, чепуха всякая, нечего засорять свои мозги и в конце концов все стоит денег, однако доктор Картер убедил Верину купить радио для Долли, поскольку период выздоровления мог затянуться, а радио было бы полезно для поднятия духа. Верина купила радиоприемник, вполне возможно, за порядочные деньги, но внешне выглядел он ужасно, с жутким, почти необработанным корпусом. Я отнес его на задний двор и покрасил в розовый цвет. Поначалу Долли вроде бы без энтузиазма отнеслась к радио, но по прошествии некоторого времени его нельзя было выковырнуть из ее рук даже ломом. Приемник всегда нагревался так, что в нем можно было выводить цыплят – Долли и Кэтрин гоняли по станциям с утра до вечера. Больше всего они любили прослушивать репортажи футбольных матчей. Долли просила судью не объяснять правила игры:
– Ну, пожалуйста, не надо, – противилась она. – Понимаешь, Чарли, везде должна быть своя тайна, а я как раз люблю тайну – все кричат, орут, им так хорошо, а если бы я знала, из-за чего, собственно, они кричат и отчего именно им так хорошо, мне не было бы так хорошо. – Судья бывал иногда несколько сбит с толку и даже раздражен, поскольку он так и не смог научить Долли болеть за какую-либо команду. Она полагала, что выиграть должны обе стороны: – Ведь они все такие хорошие ребята!
Из-за радиоприемника у меня с Кэтрин даже перепалка вышла. Как-то раз, днем, по радио транслировали внутриштатовское конкурсное выступление Мод Риордан. Я очень хотел послушать тот концерт, но Кэтрин уперлась намертво и, выбрав игру между командами Тулэйна и Джорджии, просто не подпускала меня даже близко к аппарату.
– Да что с тобой, Кэтрин? Вечно ты чем-то недовольная, эгоистичная, вечно все делаешь по-своему, ну почему?! Почему ты стала даже хуже, чем Верина когда-то?!
Казалось, тот моральный ущерб, который она понесла в результате памятного столкновения с законом, она решила компенсировать, удвоив энергию своего присутствия в доме Тальбо; и мы вынуждены были терпеть ее индейскую кровь, ее тиранию. В тот день, однако, Долли встала на мою сторону:
– Пусть Коллин послушает Мод Риордан. Она наш друг…
Все, кто слушал в тот день Мод Риордан, сошлись во мнении, что Мод заслужила первое место – но она завоевала второе и получила право обучаться в университете с большой скидкой в оплате. Не знаю, как она, но ее семья была рада и второму месту своей дочери. Но все равно это было несправедливо, что она на втором месте, она играла лучше того парня, что взял первый приз. Она сыграла отцовскую серенаду, и мне показалось, что она прозвучала ничуть не хуже, чем в тот раз, в лесу. С того дня я начал пописывать нечто вроде стихов, стараясь припомнить все детали ее очарования, ее волосы, ее лицо… Судья прибыл в тот день как раз вовремя, чтобы присоединиться к нам и вместе послушать тот концерт, и я думаю, больше всех в тот день была рада Долли – для нее мы как бы снова воссоединились и стали снова одной командой, как тогда, на нашем дереве…
Вскоре я встретил на улице Элизабет Хендерсон. Она была только что из косметического салона – ее волосы были завиты в мелкие кудряшки, ее ногти сверкали от лака и она на все сто выглядела, как совсем взрослая барышня. Я помню, что выдал ей какой-то комплимент, и она ответила:
– Это я так к вечеринке подготовилась. Кстати, как твой костюм? Готов? – Тогда-то я и вспомнил, что на носу был Хэллоуин, и на вечеринке по просьбе Мод и Элизабет я должен был выступить в роли предсказателя судеб, гадалки. – Ты что, забыл?! О Боже, Коллин! Как ты мог?! Мы так работали! Как собаки! А миссис Риордан приготовила настоящий пунш. Так что, может быть, и что-нибудь такое, ну, веселое… Знаешь, это так же в честь победы Мод, и потому что она… – Элизабет глянула на унылый строй домов и уличных фонарей. – Она собирается уехать для учебы в университете.
Мы оба почувствовали себя одиноко после этого известия. Нам обоим расхотелось идти своей дорогой. Я предложил Элизабет проводить ее до дома. По пути мы остановились в булочной Катидид, для того чтобы заказать торт на Хэллоуин, и миссис Каунти, в фартуке, блестящем от кристалликов сахара, вышла к нам поинтересоваться насчет здоровья Долли.
– Она должна поправиться. С ума сойти – пневмония на ногах, вот у моей сестры была настоящая пневмония – так она все время провела в постели. Но это же прекрасно, что Долли на своей кровати, а не где-нибудь еще… дома она обязательно поправится. Теперь-то мы точно можем посмеяться над этой историей. Я тут приготовила бублики, так ты отнеси их Долли и передай привет ей от меня…
Мы с Элизабет съели большую часть этих бубликов еще по дороге домой. Затем она пригласила меня к себе, и с молоком мы их и прикончили.
Сейчас там, где раньше находился дом Хендерсонов, располагается бензозаправочная. А тогда в том доме было пятнадцать комнат со стенками, сбитыми кое-как, и, скорее всего, он подходил бы больше для животных, если бы не умелые плотницкие руки Райли. Во дворе его усадьбы стоял небольшой сарай, который так же служил Райли чем-то вроде мастерской и уединенного убежища, где он мог быть самим собой. Он находился в этом сарае часами, выстругивая доски и рейки. Полки на стенах ломились от предметов его давних, еще детских увлечений: змеи, пауки, пчелы, законсервированные в спирту, летучая мышь, уже разлагающаяся в банке, модели кораблей. К тому же его детское увлечение таксидермией привело к созданию собственного пованивающего зверинца из чучел самых разных зверей; среди экспонатов был безглазый кролик с позеленевшим уже мехом и обвислыми, как у гончей, ушами, и прочие бывшие звери, для которых лучшим местом был бы какой-нибудь скотомогильник.
Я уже наведывался к Райли – пуля Большого Эдди Стовера раздробила ему плечо, и в результате ранения Райли вынужден был носить гипсовый фиксатор, который, по его словам, весил не меньше ста фунтов и под которым постоянно чесалась заживающая рана. Из-за своей раны Райли не мог ни машину водить, ни гвоздя забить нормально, и поэтому ему ничего не оставалось, как бесцельно слоняться и размышлять о своем печальном положении.
