Долли, стоя по колено в воде, подогнув юбку зимнего костюма, смотрела на свое отражение в воде. Ее вуаль не давала ей покоя, постоянно сползая на лицо. Я спросил Долли, зачем она носит эту дурацкую вуаль.

– А разве не подобает добропорядочным леди носить вуаль, когда они путешествуют?

Вернувшись к дереву после ручья, мы сделали себе изумительный лимонад и, попив всласть, принялись обсуждать наше будущее. Наши активы включали сорок девять долларов наличными и несколько ювелирных изделий, из которых наиболее примечательным было то самое студенческое клубное кольцо из золота, что Кэтрин когда-то выудила из внутренностей забитого на колбасу кабана. По мнению Кэтрин, сорока семи долларов вполне должно было хватить, чтобы добраться на автобусе куда угодно: она вспомнила кого-то, кто умудрился доехать аж до Мексики всего за пятнадцать долларов. Однако как я, так и Долли были против Мексики хотя бы потому, что мы не знали языка. Кроме того, как напомнила нам Долли, нам не стоило бы вообще выезжать за пределы штата и, более того, нам следовало бы держаться тех мест, где рядом есть леса, ибо единственным источником существования является наше снадобье, а где, как не в лесу, мы смогли бы добывать необходимые компоненты.

– И по правде говоря, я бы, например, хотела остаться где-нибудь здесь, в наших Приречных лесах, – с этими словами она окинула нас взглядом, словно пытаясь предугадать нашу реакцию.

– На этом старом дереве?! – воскликнула Кэтрин. – Выбрось это из головы, Долли-дорогуша. – Но затем что-то в ее мозгу сработало не так, и она продолжила: – Помнишь, мы читали в газете, как один богач купил себе замок где-то в Европе и перевез его по кусочкам в Штаты? Помнишь? Вот бы и нам так – погрузить мой домик на платформу и перевезти его сюда. – Но Долли возразила, что тот домик принадлежал по закону Верине и, следовательно, мы не вправе были тащить его сюда.

– А вот ты и не права, Долли-дорогуша! Если ты, скажем, кормишь мужчину, стираешь его вещи и родила ему детей – то вы просто супруги и тот мужчина твой. Если же ты убираешь в доме, поддерживаешь огонь в очаге, следишь за печью в этом доме, и все, что ты делаешь в этом доме, наполнено любовью, то этот дом и ты – муж и жена и дом этот твой! Если судить по моим понятиям, то тот домик принадлежит мне, нам. Перед Богом – мы вполне можем обставить Ту Самую.

У меня была другая идея: вниз по реке стоял на приколе старый заброшенный плавучий дом, уже позеленевший от воды и времени, полузатопленный. Когда-то эта структура принадлежала одному старому типу, который зарабатывал тем, что ловил сомов на реке, и был изгнан из города за то, что попытался получить разрешение жениться на пятнадцатилетней девочке-негритянке. Я и предложил поселиться в этом плавучем доме.

Кэтрин сказала, что по возможности хотела бы провести остаток жизни на суше.

– Туда, куда нас Бог определил, – сказала она, подметив по случаю, что деревья ниспосланы Богом для обезьян и птиц. Затем она затихла и в удивлении кивнула в ту сторону, где проходила граница леса и луга.

Там с важным видом, торжественно и чинно надвигалась на нас занятная компания: судья Кул, отец Бастер и его супруга, миссис Мэйси Уилер, а процессию возглавлял шериф Джуниус Кэндл, в ботинках, зашнурованных чуть ли не до колен, с револьвером, болтающимся на бедре. Солнечные мушки летали вокруг них, ежевика цеплялась за их городские одежды, а миссис Мэйси Уилер подпрыгнула и издала истошный крик, когда ее нога попала в стелющийся капкан вьюна-сорняка. Я засмеялся.

И, услышав мой смех, они взглянули наверх и увидели нас, на лицах некоторых из этой команды был ужас: они в эту минуту были похожи на посетителей зоопарка, забредших случайно в клетку со зверями. Шериф Кэндл, поглаживая рукой револьвер, выдвинулся вперед и, сморщившись, словно глядя на солнце, вперил свой взгляд в нас.

– Теперь слушайте меня… – начал было шериф, но его перебила миссис Бастер:

– Шериф, нам лучше оставить это преподобному отцу. – У нее подобные вещи уже вошли в привычку, так как она искренне считала, что ее муж, представитель Бога на этой земле, имеет беспрекословное право высказываться первым по любому поводу. Преподобный Бастер прокашлялся, потер руки и начал:

– Долли Тальбо, я здесь по поручению вашей сестры, очень уважаемой женщины…

– Да уж… – пропела его жена, а миссис Мэйси Уилер подхватила:

– И эта женщина получила сегодня такой горестный удар.

– Такой удар, – теперь уже хором протянули обе женщины.

Долли глянула на Кэтрин, тронула меня за руку, словно хотела получить от нас объяснения по поводу всей этой кучки людей, напоминающей свору охотничьих собак, собравшихся вокруг загнанного на дерево опоссума. Она вытащила сигарету из пачки, оставленной Райли, я думаю, чисто случайно, просто чтобы хоть чем-то занять руки.

– Как вам не стыдно, – запричитала миссис Бастер, круто запрокидывая назад свою уже начавшую лысеть голову: ее называли, а таких было несколько, старой стервятницей – и я считаю, что не только из-за ее характера, но и чисто из-за внешности – кроме зловещей, маленькой, лысоватой головки у нее были соответствующе искривленные, сгорбленные плечи и довольно мощное туловище.

– Как не стыдно вам! Как могли вы уйти так далеко от Господа, чтобы забраться на дерево, подобно пьяному индейцу, и при этом сосать сигарету, как самая заурядная… – здесь она остановилась, подыскивая нужное слово.

– Шлюха, – вовремя нашлась миссис Мэйси Уилер.

– Да! Именно как шлюха, в то время как твоя сестра от удара лежит, не вставая, в постели.

Может быть, все они были и правы, когда расписали Кэтрин, как опасную личность, ибо она тут же грозно выдвинулась вперед и сказала:

– Слушай, ты, поповская жена, не смей называть Долли и нас шлюхами, не то я спущусь и размажу вас по земле.

К счастью, никто из наших гостей не смог понять Кэтрин из-за «ватного куска» у нее во рту: если бы они поняли, то шериф спокойно бы всадил ей пулю в голову, я не преувеличиваю, – и большинство белых в нашем городке сказали бы, что он был прав.

Долли казалась ошеломленной таким натиском, и в то же время она не теряла самообладания. Она отряхнула полы своей юбки, выигрывая крохи времени, и наконец ответила:

– Знаете что, миссис Бастер, если уж разбираться поточнее, то именно я, и в данный момент, ближе к Господу Богу нашему, хоть и всего лишь на несколько ярдов.

– Класс, мисс Долли! Хороший ответ! – слова эти принадлежали судье Кулу. Он одарил Долли аплодисментами и удовлетворенно засмеялся. – Еще бы! Конечно, вы ближе к Богу, – добавил он, нисколько не смущенный неодобрительными и разочарованными взглядами со стороны своих соратников, и он добил их: – Еще бы! Они ведь на дереве, а мы на земле, – обратился он теперь к своим приятелям.

Миссис Бастер накинулась на него:

– А я-то считала вас настоящим христианином, Чарли Кул! Христианину не подобает смеяться над бедной сумасшедшей женщиной.

– Надо еще разобраться, кто сумасшедший, Тельма, – спокойно сказал судья Кул.

– И при чем здесь христианство? – спросил он.

– Скажите мне, судья Кул, а когда вы шли с нами, не руководствовались ли вы волей Господа нашего в духе сострадания к ближнему?!

– Воля Господа?! – скептически переспросил Кул. – Да вы знаете об этом не более меня! Возможно, сам Бог послал эту троицу жить на дереве, и уж во всяком случае вы должны признать то, что Бог не просил вас снимать их оттуда – если, конечно, Бог – это Верина Тальбо, во что вы готовы с радостью поверить, а? Не так ли, шериф?! Нет, господа, ничья воля не гнала меня сюда, я пришел сюда исключительно по своей воле – просто мне хотелось прогуляться – уж очень красивы леса в это время года. – При этих словах он сорвал фиалку и пристегнул ее к петлице своего пиджака.

– Да к чертям все это! – начал шериф, но вновь миссис Бастер прервала его, заявляя, что ни при каких обстоятельствах она не потерпит чьих-либо ругательств: