Пока Армстронг лежал в больнице, Глейзер пришел к выводу, что необходимо либо резко сократить намеченную программу его выступлений, либо вообще предложить ему уйти на покой. Сам он не решался сказать об этом своему подопечному и обратился за помощью к пользовавшемуся всеобщим уважением в шоу-бизнесе Корку О'Кифу. «Если я приду с этим к Армстронгу, — объяснял свою просьбу Глейзер, — то не выдержу и расплачусь, да и Луи тоже будет лить горькие слезы». О'Киф, который должен был срочно уехать на Западное побережье, попросил на несколько дней отложить этот разговор. Тогда Глейзер решил, не откладывая дело в долгий ящик, сам сходить на следующий день к Луи. Но визиту не суждено было состояться — Глейзера хватил сильнейший удар. Смотритель здания нашел Джо в лифте. В полубессознательном состоянии он ездил вверх и вниз между этажами. Его срочно доставили в ту же больницу, где находился на излечении Армстронг.
Поскольку Глейзер был без сознания, врачи и Люсилл решили ничего не говорить Луи о случившемся, но тот каким-то образом узнал об этом и потребовал, чтобы его отвезли к нему на каталке. Вернулся он потрясенный. «Джо меня даже не узнал», — сказал он жене. Четвертого июля 1969 года, не приходя в сознание, Джо Глейзер скончался.
После Глейзера осталась организованная им фирма, которая продолжала вести дела различных артистов эстрады, в том числе и Армстронга. Иногда говорят, что Джо неплохо заработал на своем подопечном. Как уверял вице-президент фирмы и ее казначей Дэйв Голд, Глейзер брал с Армстронга за посредничество общепринятые пятнадцать процентов от общего дохода. Остальное, по его словам, перечислялось на личный счет Луи в банке, с которого затем оплачивались все расходы, включая стоимость переездов оркестра, налоги, погашение займа, сделанного во время покупки Армстронгом дома в Нью-Йорке, личные расходы Луи и Люсилл и так далее. Часть получаемых денег Глейзер клал на сберегательный счет в банке, и после его смерти они перешли к Армстронгу.
Несколько иначе рисует денежные отношения между Луи и его менеджером Люсилл, которая говорит, что Глейзер оставлял себе не пятнадцать, а пятьдесят процентов дохода. Причем она считает, что это вполне справедливая доля отчисления, поскольку Джо не только обеспечивал оркестр, но делал для Армстронга многое и многое другое. Некоторые полагают, что Глейзер забирал себе эти пятьдесят процентов в добавление к обычным пятнадцати. Лично мне кажется — но это не больше чем мое предположение, — что в начале их сотрудничества Джо старался платить Армстронгу как можно меньше и все, что оставалось после расчета с оркестрантами, клал себе в карман. Никакой системы тогда еще не существовало, и все расчеты велись наличными деньгами. Антрепренер того заведения, где предстояло выступать Армстронгу и его оркестру, платил аванс в заранее согласованных размерах, а после концерта Глейзер или его помощники забирали все остальные причитающиеся им деньги. Если посещаемость оказывалась низкой, сумма выплат соответственно уменьшалась. Никто не вел никакого учета. Налоги не выплачивались. Луи не имел ни малейшего представления о том, сколько зарабатывают он и его коллеги-музыканты. Армстронгу, да и большинству других руководителей негритянских ансамблей было трудно в ту пору требовать регулярной финансовой отчетности от белого «босса». Трудно поверить, что Глейзер ни разу этим не воспользовался. Однако со временем между менеджером и его подопечным помимо чисто деловых отношений возникла взаимная человеческая симпатия. Кроме того, по мере развития шоу-бизнеса он обзаводился собственным юристами и бухгалтерами. Вот тогда финансовые дела Армстронга, возможно, стали более или менее упорядоченными, а Глейзер начал получать за свои услуги столько, сколько ему действительно было положено. Впрочем, это всего лишь мои предположения.
Смерть Глейзера потрясла Армстронга. Нельзя сказать, чтобы они были очень уж близкими друзьями, но за те тридцать с лишним лет, которые Джо опекал Луи, они очень привязались друг к другу и каждый занял важное место в жизни другого. Однако, потеряв Глейзера, Армстронг не потерял надежды вернуться на сцену. Весной, после выхода из больницы, он, немного окрепнув, начал договариваться о новых концертах. Теперь ему приходилось все время соразмерять свои желания с физическими возможностями. Армстронгу постоянно не хватало дыхания, и он не мог играть слишком долго. Ему было трудно петь, и он то и дело переходил на речитатив. Луи жил под угрозой смерти и знал об этом. И все равно Армстронг буквально очаровывал публику. Казалось, он обладал какой-то неведомой волшебной силой. В честь его семидесятилетия в Голливуде состоялся грандиозный прием, на котором присутствовали шесть тысяч семьсот гостей. По специальному заказу изготовили праздничный торт высотой двенадцать футов. Юбиляр чувствовал себя неважно, беспокоили почки, но, несмотря на это, он спел «Sleepy Time Down South», «Blueberry Hill» и «Hello, Dolly». Поклонникам, подарившим ему плетеную качалку, Луи сказал, что он «не настолько уж стар», чтобы проводить время в кресле. Он шутил и дурачился от души и остался очень доволен вечером.
В начале 1971 года здоровье Армстронга снова ухудшилось. Доктор Зуккер предложил ему опять лечь в больницу, но Луи отказался. У него был ангажемент на двухнедельные выступления в отеле «Астория», которые он не хотел отменять. Трудно понять, почему Армстронг так дорожил этими концертами. Ему не раз приходилось выступать на ведущих сценах. Во всяком случае, все отнеслись бы с полным пониманием, если бы он аннулировал свой договор. Но ненасытная страсть к музыке и овациям гнала его на эстраду.
За две недели до первого концерта Армстронг пришел к Зуккеру. Даже сидя в кресле, он дышал с трудом. Вот что рассказывал впоследствии об этом сам доктор: «"Луи, вы можете замертво упасть во время концерта", — сказал я ему. „Меня это совершенно не волнует“, — ответил Армстронг. Он был в каком-то странном, я бы сказал, отрешенном состоянии. „Доктор, как вы не понимаете? Я живу для того, чтобы дуть в трубу. Моя душа требует этого. — Какое-то время он задумчиво молчал, а потом начал делать движения, как если бы держал в руках инструмент. — Вы же знаете, что у меня ангажемент. Публика ждет меня. Я должен выйти на сцену. Я не имею права не сделать это“».
В конце концов решили, что Армстронг вместе с Люсилл снимет номер в гостинице, где предстояли его выступления, и будет выходить из него только на время концерта. Договорились также, что сразу же после окончания срока контракта Луи немедленно ляжет в больницу.
На первом концерте присутствовали некоторые из сотрудников фирмы Глейзера, и в том числе Джо Салли, который в свое время помог Армстронгу получить несколько ангажементов. В зале Салли заметил телевизионного обозревателя, постоянно комментировавшего выступления Луи. После окончания концерта он вместе с журналистом прошел в уборную Армстронга, чтобы послушать предстоящий репортаж.
По словам Салли, обозреватель в своей телепрограмме «буквально смешал Луи с дерьмом». Молча выслушав, потрясенный Армстронг в смятении обернулся к нему со словами: «Послушай, Джо! Ты ведь все равно будешь меня ангажировать, правда?» Бедный Армстронг! После всех оказанных ему почестей, сделав пластинки, признанные лучшими записями года, после выступлений перед коронованными особами, имея столько наград и призов, после тысяч статей о нем в газетах, иллюстрированных очерков в журналах «Лайф» и «Тайм» и материалов в специализированных музыкальных изданиях, он — снявшийся в нескольких десятках фильмов, участвовавший в огромном количестве теле— и радиопрограмм, он — великий «Сэчмо» — так мало себя ценил и был настолько невысокого о себе мнения, что легковесный комментарий, сделанный наспех никому не известным журналистом, о котором уже через пять минут абсолютно все забудут, поверг его в отчаяние. Как все это было грустно, даже трагично, потому что Армстронг действительно чувствовал себя убитым этой бестактной выходкой. Раны, нанесенные ему жизнью в детстве, так никогда и не зажили. На склоне лет они так же кровоточили и причиняли боль, как и в юные годы.
