Повеяло призывным ароматом сирени. Ах да, она же ходила туда, где женщины сушили на кустах белье! И даже помогала снимать то, что высохло. Хозяйкам пришлась по душе добровольная, бескорыстная помощь.

Немалая доля богатого аромата принадлежала лишь ей одной. Этот запах не был запахом волчицы. Он казался мягче, нежнее и слаще, но не утратил привлекательности для волка. Ни одна самка – ни женщина, ни волчица – не пахла так приятно, так восхитительно и волнующе. Лахлан сделал шаг вперед и почувствовал еще один неповторимый аромат: она так и уснула возбужденной.

Да, он смог доставить наслаждение. И все же ласки оказались незавершенными. Не осознавая потребности, она нуждалась в продолжении так же остро, как и сам Лахлан. Но невинность диктовала свои условия… даже после жарких вечерних объятий. Девочка все равно осталась почти нетронутой. Звериное начало требовало обладания, приказывало сделать эту невинность своей, и только своей.

Волк не смог удержаться от искушения прикоснуться поцелуем к разгоряченной щеке. Подошел, нежно лизнул. Эмили смешно сморщила носик, а волк оскалился в короткой улыбке. Особых поводов для радости не было: совсем скоро придется окончательно выяснить отношения с Синклерами, и Эмили отправится туда, куда приехала из далекой чуждой Англии.

Лахлану очень не хотелось ее отпускать, и все же каждый день, проведенный рядом, оказывался в минусе: обязанности вождя оставались забытыми. Он предлагал пленнице убежище, но втайне обрадовался, когда она отказалась. Если бы согласилась, наверняка не удержался бы и сделал своей. Такое развитие событий казалось неизбежным, хотя и откровенно несправедливым по отношению к клану. Каждая минута общения, каждый взгляд, каждое слово лишь усиливали стремление слиться воедино, посеять свое семя в желанное тело – пусть даже ему и не суждено прорасти.

Сейчас волку неудержимо хотелось стащить одеяло зубами, прижаться, согреть теплым мехом, пометить своим запахом. А едва она проснется, тут же, рядом, воплотиться в человека и завладеть нежной подругой. Он поделится с ней всеми секретами и научит древним обычаям криктов. Желание оказалось настолько сильным, что волк содрогнулся: чтобы противостоять наваждению, потребовались воля и самообладание.

Лахлан собрался уходить и на прощание лизнул спокойно лежавшую на пледе руку. Эмили застонала во сне и прошептала его имя.

Так, значит, она и во сне продолжала думать о нем? Какие видения, какие фантазии теснились в хорошенькой головке? Может быть, она вспоминала солнечное утро на озере? А может быть, грезила о несбыточном?

Надо было срочно уходить, чтобы не остаться до утра и не проснуться в ее постели. Волк повернулся и направился к двери.

– Лахлан? – сонным голосом позвала Эмили.

Она проснулась, увидела в своей комнате волка и ничуть не испугалась. Подернутые туманом грез глаза неуверенно мигали, и все же в их глубине не чувствовалось страха. Может быть, ей казалось, что сон продолжается?

Эмили села в постели. Плед упал, обнажив безупречную линию груди, темно-розовые изюминки сосков. Желание захлестнуло Лахлана безумной волной.

Фиалковые глаза неожиданно зажглись удивлением и доверчивой радостью узнавания.

– Это ты, правда? Ведь это не сон? Я знаю, что ты волк. И ты пришел сюда, ко мне!

Лахлан боялся шевельнуться, опасался даже дышать.

– Можно до тебя дотронуться?

Он услышал слова, однако смысл понял не сразу. Неужели Эмили действительно хочет прикоснуться к волку? Она же человек, не оборотень. Лахлан помнил, как мать пряталась от отца, когда тот принимал звериное обличье.

А как обрадовалась, когда выяснилось, что Ульф не унаследовал волчьей ипостаси! Но вот о даре младшего сына мать так и не успела узнать: умерла от лихорадки раньше срока решающего испытания, – но все же не удержалась и перед смертью пожелала, чтобы Лахлан оказался не больше чем человеком. Но судьба распорядилась иначе. В первое же полнолуние после смерти матери пришло перевоплощение. И с тех пор жизнь изменилась. Однако в сознании прочно отпечаталось правило: женщины не способны понять и принять звериную натуру супруга.

– Пожалуйста, – нежно, все еще сонным голосом попросила Эмили и вытянула руку.

Лахлан жаждал прикосновения пальцев к шкуре и, словно зачарованный, подошел к постели. Из груди вырвался низкий, протяжный вой желания. Вряд ли Эмили могла его понять. Испытывал ли подобные чувства отец? Как ему удавалось разделять две стороны собственной натуры?

Эмили бережно прикоснулась к голове волка.

– Ты прекрасен! – с тихим восторгом прошептала она. Провела пальцами по густой шерсти на голове, шее, спине. – А твой мех такой мягкий! О Лахлан! Все это восхитительно, необыкновенно, волшебно!

Из волчьей груди вырвалось низкое урчание. Он и сам не знал, что способен издавать подобные звуки. Но ведь до сих пор не ведал и столь острого наслаждения! Оно оказалось выше физической близости – глубокое, затаенное ощущение счастья: подруга сумела понять и принять целиком, без остатка. И все же следовало помнить: этой нежной, чуткой красавице не суждено принадлежать ему!

Рокот в груди прекратился, однако ощущение удовольствия не исчезло. Волк лизнул Эмили в грудь. А как хотелось облизать ее всю, с ног до головы, познать изощренными волчьими чувствами и навсегда запечатлеть в памяти милый образ!

Эмили глубоко вздохнула и замерла.

Лахлан спрятал голову у нее на коленях, пытаясь сдержаться и не пойти на поводу у вожделения. Манящий женский аромат проник сквозь плед, которым она укрылась, и томил желанием немедленно перевоплотиться и овладеть.

– Это правильные чувства? – спросила Эмили слабым, дрожащим голосом.

Лахлан поднял голову и заглянул ей в глаза, словно умоляя объяснить, о чем она спрашивает.

– Ощущение магии… не знаю, как сказать точнее. Похоже на жар, на лихорадку… словно по коже провели чем-то раскаленным. Знаешь, как в некоторых источниках пузырится вода? Как пенится струя водопада? О, наверное, я слишком много говорю об этом. Но когда ты лизнул меня, я ощутила на коже что-то большее чем твой язык.

Лахлан не понимал, о чем же она все-таки говорит. Ясно было лишь одно: ласка не показалась отвратительной. В знак благодарности он потерся головой о ее колени.

– Нет ничего плохого в том, что мне это понравилось?

Волк поднял голову и кивнул. Потом сделал это еще раз, чтобы одобрение не вызывало сомнений.

Эмили тихо застонала, и Лахлан с трудом заставил себя снова положить голову на колени. И все же он не мог позволить себе сделать то, к чему так отчаянно стремился. Вдруг новые ласки волка не принесут радости? Она ведь человек – об этом нельзя забывать ни на мгновение.

Эмили почесала зверя за ухом, словно котенка, и это молчаливое одобрение, безмолвное признание показалось драгоценным даром. Какая другая женщина не пришла бы в ужас при виде волка? Только не Эмили. Этот волк ей нравился. Может быть, Талорк посвятил девочку в тайну криктов? Нет, скорее всего это сделала Кэт. Надо будет уточнить у Друстана. Сомневаться не приходилось: Эмили вела себя совсем не так, как положено несведущему человеку. Мозг волка не мог найти объяснения.

– Если я лягу… – Эмили замолчала в очевидном замешательстве.

Что же она хочет сказать? Может быть, просто стесняется указать на дверь?

– Ты сможешь лечь рядом и на одну-единственную ночь разделить со мной магию? Пожалуйста, Лахлан, не отказывай! Только сегодня!

Волк поднял голову. Он с трудом верил собственным ушам. Неужели она действительно попросила остаться? Ведь к этому он стремился больше всего… больше, чем к физической близости. Да, как точно: разделить магию! Хотя бы на одну ночь.

Эмили улыбнулась грустно и светло.

– Ты чудесен. Никогда в жизни мне не придется пережить тех чувств, которые даришь ты. Понимаю, что жить в вашем клане мне осталось совсем недолго. Скорее всего я больше никогда не увижу тебя в этом прекрасном облике. Пожалуйста, останься со мной – хотя бы до тех пор, пока не засну. Тогда утром покажется, что приснился сказочный сон, и не останется тоски по несбыточному.