– Хо…ро…шо… что…при…шли… – Динка совсем не чувствовала пальцев ног.

– Надо скорей такси. – Нонна достала мобильник. – Нога – это ужасно, надо в больницу, в травмпункт. Переломы вообще трогать нельзя.

– Тебе уже лучше? – Никита боялся отпускать эту странную Динку, еще упадет. И что делать с ней, если вправду начнет падать, тоже не знал.

– Холодно… – повторила Динка, чуть шевеля губами. – Не надо в больницу… перелома нет. Домой. Просто замерзла.

Никита заглянул к ней под капюшон:

– Сейчас машина приедет. До дороги сможешь дойти?

– Погодите… – остановила Динка. – У меня тут… вот.

Расстегнула молнию, и щенок высунул в щель черный нос.

– Ой, собачка!

– Это ще…нок, – пояснила Динка, слегка оживая от волнения. – Он ничей. Теперь мой. Только некуда.

– Понятно, – кивнула Нонна. – Так ты из-за него тут кукуешь? А чего тут, чего домой не идешь?

– Нельзя, – мотнула головой Динка. – У тети. Аллергия.

– Ясненько. Пошли, тачка сейчас будет.

– А щенок?

– Ну, щенок и щенок, разберемся. К тебе нельзя, ко мне, мм… тоже нельзя. Значит, к нему. – Ноннин палец уперся Никите в грудь. – И лады.

– В смысле? – не понял Никита. – Кого ко мне?

– Ну, не ее же, – махнула Нонна на Динку, – щенка к тебе, будет твой. У тебя мама клеевая, не выгонит.

– Погоди… это ж собака!

– А ты что думал, марсианский ежик?

Никита открыл рот, сказал: «А-а-а…» – и закрыл. Динка косилась на него, не решаясь глянуть в упор. Щенок же уставился и даже слегка тявкнул, как бы подтверждая: «Не сомневайся, никакой я не ежик марсианский!»

– Все, машина пришла, бежим, – скомандовала Нонна, хватая Динку под руку.

В такси Динка рухнула на заднее сиденье, блаженно откинулась на спинку, ощущая одно – тепло-о… Щенок, который до этого никогда не ездил в машинах, взволнованно вертел мордочкой, пытался выбраться из плена и скулил.

Нет, не верила она, что все кончится хорошо.

Это где-то в настоящей жизни все кончается хорошо. А в этой, временной, все всегда погано. Как с Арсом.

Динка не верила, но она так устала, так замерзла, так хотела согреться, что решила – а, наплевать! Будь что будет, пропади оно все пропадом! Пусть их вышвырнет со свистом мама Никиты, но зато сейчас ей наконец-то тепло.

Нонна раскинулась на переднем сиденье, вполоборота к ним, как будто не в машине ехала, а в персональном бассейне. И все время тараторила про шоу, которое должно продолжаться, то есть про бал влюбленных. С театральным капустником от студии «Песочные часы», с романтическими конкурсами, и – хит программы! – с настоящими бальными танцами, приглашениями, платьями… Приглашения и платья были сейчас Динке, как дятлу адронный коллайдер. Она бы уснула в тепле, если бы внутреннее беспокойство отпустило хоть на минуточку. Увы, не отпускало. Никита молчал рядом. Ей казалось, что от него тянет холодком, как из открытого холодильника. Отодвинувшись в самый угол, она тихонько растирала ноющие пальцы и грела их, прижимая к щенку под дубленкой.

Ехали, по местным меркам, долго, минут десять. Машина затормозила возле двухэтажного насупленного барака, низкая крыша которого, утыканная сосульками, напоминала крокодилью пасть. Внутри, впрочем, оказалось вполне обитаемо, даже мило. Только деревянная лестница истерично шаталась под ногами.

Никита спутал ключи, долго бестолково крутил ими в замках. Динка ждала, привалившись к стенке.

– Проходите, раздевайтесь. – Он толкнул наконец дверь, ногой задвинул валявшиеся посреди коридора кроссовки и сунул Динке тапочки.

Нонна гибко скинула дубленку ему на руки, стянула сапожки и упорхнула в комнату. Сразу чувствовалось, что она тут как дома. Впрочем, Нонна везде как дома.

Динка неуверенно присела на табуретку, медленно стащила ботинки. А вот дубленку расстегнуть все никак не решалась. Ей казалось – пусть щенок поспит еще хоть полчасика. А иначе выскочит – и что тогда? Придется ведь что-то решать.

– Ты чего тут? – вернулся в коридор Никита. – Чайник закипает, давай, не стесняйся, проходи. Кухня налево.

Динка скользнула за ним по коридору. Одна дверь в конце вела в кухню, а другая – в открытую комнату. В проеме виднелся компьютер, огромный телевизор. Позади, на стеллажах, громоздились коробки с дисками. Очень много, до потолка. Был еще шкаф с книгами, завалы журналов на компьютерном столе и целая стая черно-белых и цветных фотографий по стенам.

– Динка, где застряла? – крикнула Нонна из кухни.

Та спохватилась и свернула к ним. В кухне было светло, ворковало радио, Нонна удобно, с ногами, полулежала на угловом мягком диванчике. Никита разливал чай.

– Ты чего в одежде?

Тут только до Динки дошло, что она переминается на пороге в мягких тапочках с помпончиками и наглухо застегнутой зимней дубленке. Щенок, уставший дожидаться освобождения, мирно сопел за пазухой.

Она, мысленно перекрестившись, расстегнула молнию. Щенок, почувствовав волю, потянулся всем телом, зевнул, показав красный язычок, и бодро завертел мордой. Динка поставила его на пол. Он немедленно потрусил к Никите. Тот вздрогнул и залез с ногами в кресло. Щенок радостно нырнул под стол. У него не было опыта общения с огромными, странно пахнущими двуногими собаками. Он был свободен и бодр.

Нонна издалека рассматривала его с недоверчивым любопытством:

– Ой, смотрите, как голову наклоняет, как будто слушает нас, надо же! А он овчарка или лайка? Или, может, этот, который у Путина, как его?

– Лабрадор, – подсказала Динка.

– Во-во, лабрадор, гибралтар… песня такая. Ой, он мой тапок грызет, кыш отсюда, кыш! Надо ему имя придумать.

– Надо его накормить, – вклинилась Динка.

– Надо с ним что-то вообще… что-то делать, – Никита свесился с кресла.

– Жучка, Шарик, Мухтар, Рекс – кстати, Рекс, а? – или лучше Годзилла, вот! Пусть будет Годзилла. Годзишка? Годзюшка? Нет, ерунда. Пусть лучше будет Бетховен, как в кино. Или Джонни, отличное имя – Джонни. Как Джонни Депп. Всегда хотела хомячка, я бы его так и звала – Джонни.

– Вот и заведи себе хомячка, – откликнулся Никита.

– А у вас есть молоко? – опять влезла Динка.

– Он точно кусачий, по морде вижу, кусачий, – Никита опасливо наблюдал перемещения под столом. – А еще у него наверняка блохи… – В голосе его сквозила неподдельная мировая скоробь.

– Ну, ты скажешь, ерунда какая, ты подумай, откуда у такого симпатяги блохи? – Нонна потрепала щенка по спине, он тут же завертел хвостом и всей задней частью. – Ты мой пушистенький, ты мой хорошенький… Блохи только у дворняжек. У щенков их вообще не бывает, только у взрослых.

– Нет, вот блохи у него как раз могут быть… – разочаровала ее Динка, опасаясь глядеть на Никиту. – Вернее… уже есть.

– Как?! – ахнула Нонна, подпрыгивая. – Что ты молчала? А это заразно? Они ж перескочут! – Она быстро вытерла руки полотенцем и отбросила его подальше.

Динка замерла. Ну, все. Сейчас Никита скажет: «Извини, на фига мне этот блохастый?» И пойдет она… куда? Вот куда она с ним пойдет? Разве что к Толику?

– Извини, молока нет, – перебил ее тяжелые раздумья Никита. – Есть котлеты. Мама готовила. Ему можно котлеты? Или надо какую-то особую еду? И где ее покупать? И сколько нужно молока – литр, два? Я сейчас сбегаю.

– Э-э-э…

Тут бухнула входная дверь.

Первым на звук из-под стола выкатился щенок. Следом сорвалась Динка, надеясь поймать его по дороге. За ней теснились остальные.

Щенок увернулся от всех, и, проскальзывая задними лапами на линолеуме, влетел в прихожую. Там как раз щелкнул свет. У двери стояла незнакомая женщина с короткой мальчишечьей стрижкой и в больших очках. В руках – кучи пакетов, в которых щенячий нос мигом унюхал множество вкусностей.

– Здрасте пожалуйста! – обратилась женщина ко всем, но в основном к щенку. – Это что? Это кто? Это откуда?

Щенок перестал тявкать, деловито обнюхал пакеты, повертелся, присел и… на линолеуме появилась маленькая лужица. Сукин сын оглядел ее с гордостью.