1

Ровно в полночь лохматый седой домовой разложил карты — и горестно вздохнул.

Неуверенно подошел домовой помоложе, глянул — и копна волос, вместе с тощей, но ухоженной бороденкой, встала дыбом.

А громадный кот с чёрной маской на глазах, ласкаясь, ходил между ними и взволнованно спрашивал: "Ну что? Что там получилось?"

--

Под утро приснилось Лехину: лежит он на полу, на недавно купленном паласе, сжимает в руке меч, а кругом, на паласе же, — яблок навалено! И все румяные-румяные…

--

Если бы Лехин знал, что будет, в жизни бы не просил соседа выделить в гаражном подвале уголок для зимних заготовок. Но Лехин прорицать не умел, а дома соленья-варенья хранить негде. В холодильнике — не умещалось. На балконе — страшновато, хоть и северная сторона…

Заготовками Лехин увлекся незадолго до развода, и Бывшая Жена неустанно повторяла, что более плебейского дела он, конечно, найти не мог. Лехин мысленно возражал, мол, хоть чем-то руки занял и полезен стал в семье. Ведь с его специальностью (дирижерско-хоровое отделение музучилища) можно навсегда остаться безработным, разве что в церковный хор устроиться, куда уже приглашали бывшие однокурсники. Голос-то неплохой. Но на эти деньги больно не разживешься, особенно при запросах Бывшей Жены. Та секретарствовала в фирме отца, и, как подозревал Лехин, ей нравилось, что муж безработный: глаза сияли, когда она отсчитывала ему деньги на хозяйство и ласково напоминала вписать траты в расходную книгу. Книгу Лехин завел сам — для удобства, а Бывшая Жена немедленно превратила удобство в еженедельное унижение. Простым напоминанием.

В саму книгу она ни разу не заглянула. А потом Лехин вляпался в историю. Год назад. В августе же. Приценивался на рынке к помидорам и угодил в эпицентр крутых разборок рыночных заправил. Драка была многолюдная, с наездом машин, со стрельбой, с дубинками и цепями. Как выражаются газетчики, боссы сферы не поделили. Лехин — сумки стиснул, какого-то бедолагу, старичонку перепуганного, прихватил — и бежать. Рынок-то хорошо знал: пока продукты подешевле искал, ходы-выходы выучил. Прихватил, как выяснилось, шефа районной мафии, контролирующей все торговые точки — от универмагов до газетных лотков. Дома Лехин объявил, что устроился грузчиком на рынке. Жена тут же на развод: безработный музыкант — еще куда ни шло, но грузчик!.. Так, благодаря бандитским разборкам, Лехин получил свободу, работу и даже новую квартиру.

Лехин выключил свет в гараже. Из дверной щели уютно потянулись пыльные солнечные лучики. Надо же. Как в детстве. Детство почему-то вспомнилось так ясно, что показалось: он, Лехин, совсем маленький, а низковатый потолок гаража вдруг вознесся…Вознесся?!

— Ушел?

Из мгновенно оцепеневших пальцев связка ключей едва не грохнула на пол. А спину запоздало продрало морозом от густого, хрипловатого баска.

— Замка не слышно было, — откликнулся ласковый тенорок.

— Можа, прослушали. Ишь, тихо как…

— Ушел-ушел! Не тяните же! Совсем невмоготу! — нетерпеливо сказал приятный баритон.

Секунда тишины — и азартный мальчишеский вопль "Кий-я!" взорвал тишину и пространство. Гараж внезапно раздуло в стороны. Одновременно посветлело. Лехин всполошенно обернулся к двери. Ее не было. Точнее, нечто неопределенное таяло на глазах, еще и уплывая вдаль. Машина пока стояла без изменений, и Лехин прыгнул схватиться за "дворники". Почему именно за них, сам не понял. За секунду до прикосновения испугался: а если и "дворники" начнут испаряться? Прямо в руках? Испуг вытеснило зрелище впереди, настолько потрясающее, что "дворники" забылись в мгновение ока.

Ближе всех к Лехину располагались двое — крепкий пузатый мужик, одетый солидно, но слишком плотно для жаркого августа, и доходяга коротышка, в драной хламиде на голое тело и с тяжеленной цепью вокруг пояса и шеи. Несмотря на разницу в весовых категориях, двое лупили друг друга вдохновенно — другого слова не подберешь. Пузатый мужик вцепился в волосы и шею коротышки и барабанил его плешивой головенкой по капоту машины (странно, что машина даже не вздрагивала!), а доходяга, задрав хламиду до костлявых коленок, старательно лягался, чудом попадая куда надо.

Чуть дальше дралась еще одна необычная парочка. Представительный господин, в смокинге, то и дело подтягивал брюки, ибо дрался он подобно заядлому каратисту. Его противник — жизнерадостный китайчонок, в огромном жестком фартуке, — визжал беспрерывно и выделывал ногами черт те что. Насколько успел увидеть Лехин, пацан пока не получил от представительного господина ни одного тумака, в то время как последний постоянно дергался и охал.

Сразу за ними дрались на шпагах. Приглядевшись, Лехин заморгал — не поверил вытаращенным от напряжения глазам. Потрясение вызвали уже не декоративно одетые драчуны, а пространство за ними, в бесконечности которого терялись бесконечные же пары дуэлянтов.

Всего рассмотреть не удалось.

Какая-то раздрюченная фигура налетела на Лехина с распростертыми объятиями, проскочила сквозь него, обдав странным холодком, и размазалась по невидимой двери. Лехин ужаснулся: по твердому фигура съехала, точно яйцо, со всего маху шмякнутое о стенку. Но, отлежавшись, из неопределённой яичницы на полу фигура восстала бодро. Руки-ноги на месте, внутри контура лица повыскакивали рот, нос, глаза. Глаза поворочались немного, словно отжимая нужную площадь (место обитания — плывя в длительном ступоре, объяснил себе Лехин), — и вдруг замерли, вперившись в Лехина. Тот самый доходяга оказался, в драной хламиде. Его рот собрался в вопросительно сморщенный бублик, глаза тоже округлились. Лехин не успел ни подумать, ни сказать чего… Доходяга подхватил полы хламиды и ринулся от него с воплем:

— Батюшки-светы! Человек!

И — снова темный, тихий гараж с низким потолком.

Чуть отдышавшись, Лехин почувствовал: с головой что-то не то. Нет, мозги, вроде, пока в порядке. Макушка как-то странно ощущается. Дотронулся — и сразу понять не мог. Дошло с трудом: короткие волосы жестко стали дыбом. Ежик… Лехин сдержал истерический смешок. Ежик в тумане.

— И чего всполошились? — высказался тихий басок. — Человек о нас ни сном ни духом. А все Касьянушка. Вечно охи да ахи. Ну и что, что человек? Это ж только нам неудобственно, что человека ви-дим. Ему-то что…

— А всё ж боязно-о, — запел высокий голосишко. — Как он смотрел! Ведь словно бы видит! Уставился своими глазищами — аж горят, яко у чудища озорного. Вон, вон, так и стоит ведь! Так и пялится!

— А вот счас я ему по носу-то, — пригрозил басок, — сразу и увидишь…

От багажника к Лехину поплыла тень, очень похожая на солнечный луч с пылинками, только цвета холодного, серо-голубого.

— Ну-ну, — сказал Лехин, — по носу, да? А сдачи получить не желаете?

Он всё ещё был растерян, и только увесистая угроза баса, хоть чем-то и смущала, заставила таки ответить машинально. Вроде как в струю попал.

Но ответа его не услышали или не пожелали услышать.

Серо-голубое нечто подплыло так близко, что Лехин увидел глаза. Да, только глаза и колыхались в легком тумане. Колыхались лениво, однако зрачки твердо уставились на Лехина.

"Неприятно", — оценил Лехин отсутствие век у плавающих шариков. А потом туманная неопределенность начала резко твердеть. И, как в мультике, пластилиновыми шлепками вылепилась нормальная человеческая фигура уже знакомого пузатого мужичка. Ну, положим, нормальной только фигура и явилась, а вот одеяние… Жилетка поверх шикарнейшей шелковой рубахи; широкие штаны, по колено упрятанные в солидные сапоги, — пузатый мужик словно шагнул из пьес Островского. А уж внешность…

— Ну и бородища! — вырвалось у Лехина. — Охота возиться с нею летом?!