– Для Глеба тебя нет в живых, – отрезала Лариса. – Я так ему сказала…
– Зачем?
– Ты сам от него отказался, когда ему была необходима твоя помощь. Он выжил, а ты умер.
– А если Глеб узнает… что я жив?
– Вот для этого и нужна мне эта «бумажка». Чтобы он понял, почему я ему солгала.
– Ну, Лариса, это как-то не по-взрослому…
– Повторяю специально для замминистра: я никогда не верну тебе эту бумагу, ни за что не дам увидеться с Глебом. Ты умер, ясно? – Лариса была в гневе. – А это надолго. Попробуешь мне или сыну навредить, сотру в порошок.
Она обошла Германа и направилась к подъезду, но он грубо схватил ее за рукав. Менделеев выпрыгнул из машины и через пять секунд оказался около них.
– Простите, я могу вам помочь? – вмешался в разговор, но Ларисе просигналил «мы незнакомы».
– Иди, мужик. С женой говорю.
– Ручонки шаловливые от женщины убери, – приказал Менделеев.
– Парень, отойди, – сказал, как плюнул, Конев. – Ты знаешь, с кем связался?
– Да ну, откуда… Руки сам уберешь или мне их укоротить?
Герман отпустил Ларису и сделал шаг к Менделееву. Тот ударил. Герман пошатнулся и упал. Его такси тут же отъехало.
– Ты, парень, попал, – лежа сказал Конев.
Гражданка, если вы не имеете претензий к гражданину, идите, пожалуйста. Если имеете, будем вызывать милицию…
– Претензий не имею. Спасибо, – сказала Лариса и побежала. Глеб был один дома.
– Тебе мозги еще раз встряхнуть, или ты этот адрес уже забыл? – обратился Менделеев к своему сопернику. Он узнал его: это был тот фрукт, который разыскивал Ларису в суде. Теперь понял: это и есть «умерший» отец Глеба. Хорош…
В это воскресенье Лариса никого не хотела видеть.
Не зная этого, к назначенному времени Лика отправилась встречать Ларису к развилке дорог. Прогуливались они вместе с Оксаной, бывшей невестой брата. Лика теперь часто жаловалась ей на Настю. Оксана, как всегда, не отвечала: у нее на душе кошки скребли, зачем влюбилась в этого предателя… Она только печально доложила подруге, что в супермаркет ее на работу тоже не взяли. Обе думали об одном: скоро у Ленечки глаза-то откроются и тогда… Лика посоветовала ей сходить в кафе – место официантки оставалось до сих пор вакантным.
В который раз прошли они мимо креста у поворота на Бережки, около него опять стояла банка с живыми цветами.
– Мне мама рассказала про этот крест знаешь что? – вдруг сказала Оксана. – Тут авария была лет двадцать назад. Машина врезалась в прицеп. Платон Глебыч с Татьяной Андреевной с ярмарки возвращались.
– Мои родители? – удивилась Лика. – И что?
– В той машине муж с женой ехали. Погибли сразу, девочка осталась. Странно, кто это спустя двадцать лет крест поставил?
Лика с Оксаной бесполезно прождали Ларису целый час и вернулись обратно. В гостиной лобовского дома был накрыт огромный стол: мама Таня готовилась к парадному обеду три дня. Лобов слонялся без дела в праздничной своей одежде, перекусывал на кухне – жена к столу подходить не разрешала. Вернувшись домой, Лика узнала, что звонила Лариса – не приедет. Но за стол все равно не садились, ждали Леню с Настей, которые днем куда-то уехали и до сих пор не возвращались.
Жених и невеста заехали в кафе – развеяться. Когда вышли, обнаружили, что колесо Лениного автомобиля проткнуто.
– Такое могло случиться только с тобой! – разозлилась Настя.
– Никто не застрахован… – ответил Леня, рассматривая свою новую покрышку.
– Да тебе на роду написано быть неудачником, идиот несчастный!
– Сама дура! – обернулся Леня.
– Что?
– Орешь, как дура. Лучше думай, что делать.
– Опять я «думай»? Пошли машину ловить. Мы уже опоздали на ужин.
– Да… – выругался Леня, – с этим ужином!
Они шли по разные стороны шоссе, ловили машины. Но было воскресенье, автомобили проносились мимо.
Жених с невестой переругивались всю дорогу. Домой приехали поздно. У Лобовых была мертвая тишина, еда со стола убрана. В середине стола лежала новая фига. Это всем привет от Платона Лобова.
Последней каплей в решении вопроса о земле была встреча Лобова с Прорвой. Платон снабжал своим медом кафе, как раз привез туда пуд прошлогоднего. В кафе обедал Прорва. Увидев Платона, Вадим с полоборота завел разговор о покупке земли, говорил, что хочет обустроиться в Бережках навсегда. Обещал двойную и тройную цену против рыночной. Лобов свою продавать наотрез отказался и посоветовал «олигарху» попытать счастья у его соседа, деда Киселева. Тут счастье Прорве наконец улыбнулось: старый Кисель продал землю, которая граничила с лобовской.
Вконец замучил Лобова земельный вопрос, непонятно кем поднятый… И он решился. Без семейного совета. Позвал в гараж Леню и Лику, раскинул на столе чертеж – план трех собственных гектаров земли и показал карандашом: «Вот это тебе, Леня, а это тебе, Лика!», по полтора га. Лике достался сад, «потому что ей нужнее» и весь участок вдоль реки. Лене – остальная земля, по словам отца, лучшая, потому что всю ее «в ладонях перетер». Не земля – золото…
– Съездим к нотариусу и владейте, – печально заключил раздел Лобов.
После этого события ни Леню, ни Лику было в доме не слышно. Платон переживал, ходил задумчивый и неразговорчивый. Наконец, пожаловался жене:
– Опять недовольны, опять не так. Я вот что решил, Танюша: на каждый чих не наздравствуешься, разделил, как сумел, а кому не нравится, пусть катятся колобком.
– Да ну, перестань. Как жили маленьким колхозом, так и будем, – улыбнулась она.
– Вот только интересно, кто в этом колхозе теперь председатель… – вздохнул он.
Лобов хотел как лучше, а получилось совсем уныло. Мог ли он предположить, что это ускорит отъезд любимой дочки из родного дома. Платон объяснял:
– Ну не мог я поступить иначе! Может, для Леньки это единственный шанс? Я и сам боюсь, что он все испортит… Я и правда к нему всегда слишком строгий был! Детей и ругать, и хвалить надо. А я его все ругал…
– Пап, ты только не нервничай! – обняла его Лика. – Мне и самой тяжело. Уеду я из Бережков.
– Не выдумывай! – У Лобова даже испарина на лбу выступила.
– Ты выслушай меня спокойно, ладно? Мои планы, пап, уже не имеют никакого смысла. А может, и не имели… Придется мне другую цель поискать. Поеду в Москву. Поговорю с Ларисой, у нее поживу, найду работу, запишусь на подготовительные курсы. На этот раз я должна поступить. Пап, ну, правда! Я же не за океан уеду, буду приезжать.
– Сначала часто, потом реже и реже…
– Душу не трави, мне самой плохо… Пап, скоро Леня на ноги встанет. Я ему мешать не хочу…
– Ах, дочка, дочка, – отвернулся от нее Лобов, чтобы не видела его влажных глаз. – Выросла ты у меня…
Только сейчас поняла Лика, как любит отца. Любовь вдруг по-настоящему явила себя и стала переполнять ее существо, о чем никому не расскажешь, даже Мише. Любовь такая, что истинно можно жизнь отдать за любимого человека. Такая любовь вызывает слезы умиления. Наплакавшись у себя в комнате, Лика пошла к матери:
– Мам, ты знаешь что-нибудь про аварию, которая на повороте случилась? Давным-давно…
– С чего ты вдруг? – насторожилась мама Таня.
– У дороги крест кто-то поставил. Цветы каждый день носит.
– Неужели?.. Да… Мы с отцом возвращались с ярмарки. На прицепе таком, трактор с прицепом. Большой… А уже осень, темнеет рано. Отец на обочину съехал зачем-то, не помню. А тут из-за поворота машина летит, мы и ахнуть не успели, как даст в наш прицеп. С дороги слетела, загорелась. Отец бросился, водителя вытащил, да он уж мертвый был. Женщина впереди – тоже сразу… Отец опять к машине. Я кричу: «Сгоришь», а он мне: «Ребенок там». Пока ребенка доставал, сам обгорел…
– Вот папка! – на глаза Лики навернулись слезы. – Вы никогда не рассказывали…
– Такое лучше всего забыть, – вздохнула мама Таня.
