– Ладно… – помрачнела она. – В Москву поеду позже, после развода. Так даже лучше.
– Насть, если ты разведешься с Леней, я… женюсь на тебе, – со страхом выговорил Ярослав.
Настя улыбнулась, подошла к нему и поцеловала в щеку:
– Спасибо. Ты мне уже помог. Где находится твой волшебный секонд-хэнд?
И она одна уехала покупать себе новые джинсы – на беременность. Насте просто никого не хотелось видеть. Телеграмма Лени ударила как обухом по голове: оказалось, в глубине души она все-таки надеялась, что он не станет с ней разводиться… что он ее любит…
Настю потянуло именно в этот час поехать в магазин, показалось – должно произойти чудо. Она даже представляла, в чем оно будет заключаться: она встретит Леню, и они помирятся…
Но именно в этот час Леня лежал в своей комнате, выкурив уйму сигарет и не зная, на чем сорвать злость: Настя даже не сказала, когда ее выписывают, и опять уехала к своему Ярославу… Что же это за издевательство!
Дымом Лениных сигарет провонял весь дом, и Лобов поднялся, чтобы сказать сыну:
– Если тебе нужно выпустить пар, займись чем-нибудь полезным… В саду хоть поработай.
– Сад, по твоей милости, уже не наш. И я не собираюсь ишачить на его хозяйку. Или ты тоже будешь убеждать меня, что я должен с ней помириться?
– Я – нет, – ответил Лобов. – На кой тебе такая жена? С глаз долой – из сердца вон. Не горюй, Ленька.
– Один я мог так лохануться… – с горечью сказал Леня.
– И не так люди с любовью вляпывались. В этом деле умных нет… А ты, брат, не кури так. Ни к чему… – Лобов взял банку, полную сигаретных «бычков», и унес вниз.
Леня сел за свою барабанную установку и забарабанил импровизацию – соло на нервах.
Даже у Насти, находящейся за несколько десятков километров от него, в голове зашумело. Она выбирала одежду в секонд-хэнде и вдруг упала в обморок. Продавщица перепугалась, позвала с улицы мужчин, Настю переложили на кушетку в подсобке. Не задержись в магазине, она не встретила бы свою несостоявшуюся приемную мать – Ирину Галанову. Та принесла в магазин две большие сумки заморских поношенных вещей в приличном состоянии. Когда Настя открыла глаза и увидела над собой знакомое лицо, поначалу не могла вспомнить, кто это. Потом произнесла:
– Тетя Ира?
– Настя… Ты? – узнала и Галанова, хотя виделись они последний раз лет десять назад. Настя была подростком…
Потом они пили чай в подсобке, и Галанова ударилась в воспоминания – какая Настя была умненькая и красивенькая в детстве.
– Хотела даже тебя разыскать…
– Зачем? – с горечью спросила Настя.
– Ну, как же! Ты для меня не чужая… ты мне, как дочка.
– Не чужая? После того, как вы сдали меня обратно в детдом?
– Ты знаешь, как судьба нас за это наказала… У нас нет детей… Я так виновата… – Галанова готова была расплакаться.
Настя опередила события. Положив руку себе на живот, с улыбкой сказала:
– Вы не думайте, я на вас зла не держу. Теперь я понимаю, что это значит – ждать ребенка…
– Ты… беременна? – догадалась Галанова.
– Да! Наконец-то я буду не одна. Ничего у меня кроме этого ребенка нет: ни работы, ни жилья. Но я так счастлива.
– А где отец?
– Неважно. Я сама его воспитаю.
Лицо Талановой вдруг осветилось необычайной, радостной улыбкой, и она объявила о том самом ожидаемом Настей чуде:
– Малышу нужен дом… Перебирайся к нам?
Из волшебного магазина Настя вернулась в приподнятом настроении: на нее свалилось все разом – и жилье, и работа в секонд-хэнде, одна продавщица собиралась переходить в супермаркет…
– Представь, им зарплата идет вбелую. В общем, все официально: налоги, страховка. Может, мне и декретный отпуск оформят. Квартира у Галановых большая, у меня будет отдельная комната…
– Бесплатный сыр только в мышеловке, – заключил Ярослав. – Странно, почему ты ей вдруг понадобилась.
– Почему? Потому что… Угрызения совести… Хочет помочь, а главное, может себе это позволить. Сколько я могу сидеть у тебя на шее? Сейчас еще куда ни шло, а через несколько месяцев? А Галанова пусть делает мне добро – пусть грешки свои замаливает… мамашка моя несостоявшаяся…
– Настя… я буду работать днем и ночью, я сниму двухкомнатную квартиру, не уходи… Пожалуйста, – отговаривал Ярослав. – Настя, я тебя люблю…
Но Насте было не до чувств. Она жаждала обрести наконец тихую гавань для себя и ребенка.
Галановы жили недалеко от Ковригина в городке Новосельске. Ирина вернулась домой неестественно оживленная и в малейших подробностях, отчасти и придуманных, пересказала мужу о встрече с Настей, будучи уверенной, что тот согласится взять «девочку» в их дом.
– Ирочка, у Насти своя жизнь. Она давно не имеет к нам никакого отношения… Тем более ее беременность. Мне не нравится эта идея, – мягко отговаривался Сергей Александрович.
– Ну, пожалуйста… Я возьму все на себя, буду ухаживать за ней… А потом за младенцем… Мы должны это сделать… – с лихорадочным блеском в глазах упрашивала Ирина. – Понимаешь? Здесь будет жить малыш… В нашем доме будет малыш.
Галанов боялся этого лихорадочного блеска в глазах жены. Сергей Александрович делал все, только чтобы его не было. Потому и согласился:
– Хорошо, родная… Только успокойся… Хорошо…
С этой минуты в доме начались приготовления. За генеральной уборкой комнаты для Насти последовали большие траты – на новую обстановку, кроватку, пеленки, игрушки.
– У нас будет малыш… – все время приговаривала Ирина.
– Это будет ее ребенок, Ириша… – внушал Сергей Александрович, взявший ради затеи несколько дней отпуска в своем бюро обмена жилья. – Мы ей только поможем. У нее есть муж… Сегодня – поссорились, завтра – помирятся. Мы найдем ей хорошенькую квартиру рядом с нами, да?
– Этот ребенок никому не нужен, кроме нас, – настаивала она. – Мать должна жить в хороших условиях, чтобы ребенок родился здоровый…
– Но если она захочет от нас уехать, ты ведь не станешь ее удерживать, правда?
Ирина согласно кивала. Но в Настиной комнате она продолжала разговаривать сама с собой:
– Мы не станем ее задерживать. Нет, не станем… Настю мы отпустим… Главное, чтобы он здоровеньким родился. Еще немного потерплю…
Чем ближе был день переезда, тем беспокойней становилось на душе у Насти – потихоньку откуда-то из глубины сознания всплывала обида на Галановых. После гибели родителей они взяли ее к себе, но через три недели отдали в детский дом. Сначала навещали девочку по большим праздникам, давая надежду, что рано или поздно заберут ее насовсем, а потом эта надежда умерла… И Оля говорила о том же:
– Они ведь тебе совсем чужие люди…
– А у меня с трех лет других и не было. Кроме тебя, – вздохнула Настя.
– Я думала, ты останешься с Ярославом, что у вас с ним любовь-морковь.
– Оль, мы с ним живем под одной крышей. Он только раз меня поцеловал. Друг из него классный. Не поленится ради другого задницу от стула оторвать.
– И мог бы стать классным мужем и отцом. Что ты мечешься? Ленька не нужен, Ярослав не нужен. И будет малыш наполовину сиротой!
– Нет, – с упрямой уверенностью сказала Настя. – Я буду его любить за двоих. Сама влипла, сама и буду выпутываться…
– Зачем за двоих, давай уж за десятерых! – рассердилась Оля. – Не ходи к Галановым, пожалуйста… Мне кажется, по твоей Ирине психушка плачет! Опять зовут…
Разговор, как всегда, происходил в подсобке, между вызовами клиентов. Когда Оля вернулась с заказом, Настя протянула ей бумажку с адресом Галановых:
– Возьми, сможешь ко мне приезжать, если захочешь. Теперь меня не так легко выгнать. Я теперь выгоняюсь, только если сама захочу. Вот увидишь, у меня наконец будет дом.
Замминистра Герман Конев незамедлительно приступил к осуществлению своего плана по признанию отцовства. Во-первых, нужно было прекратить появление в желтой прессе новых инсинуаций в его адрес, которые подкапывались под его реноме. Во-вторых, ему теперь было небезразлично будущее Глеба. И Ларисы. Он стал частенько представлять их всех троих вместе. Ему пора остепениться, то есть жениться. Кого-то искать не было ни сил, ни времени, да и дам своего круга он прекрасно знал – акулы! А Лариса…
