Проголодавшись, она дважды наполняла свою тарелку и съедала все до кусочка, к великому изумлению лорда Глинна, который никогда не видел, чтобы женщина ела с таким аппетитом.

Он радовался, что мосье Поль приготовил два блюда из яиц, потому что взбитые яйца она одна съела полностью, вместе со всем хлебом, поданным на стол, за исключением булочки, которую он взял себе с самого начала трапезы.

Наевшись, она откинулась на стул. Сейчас она походила на большую сытую кошку.

— Как вам удается удерживать на кухне такое сокровище в этом забытом Богом месте, лорд Глинн? — спросила она с явным благоговением.

Генри Стерминстер засмеялся.

— Я очень хорошо плачу ему и делаю невероятную уступку, позволяя ему каждые два года на два месяца уезжать во Францию. Неслыханно, не правда ли? Но мой отец приучил меня к хорошей пище. Мой дед, да упокоит Господь его душу, держал старую кухарку, которая готовила ему в течение долгих лет. Когда я вступил в наследство, я отправил ее на отдых, дав ей очень приличное содержание. Эта женщина варила все в одном горшке — баранину, овощи и пудинги! Эйден засмеялась.

— Ваш мосье Поль мастер своего дела, — согласилась она.

Лорд Глинн встал.

— Вы, должно быть, очень устали, — сказал он, — прошагав всю ночь, да еще в такую погоду. Сейчас отдыхайте. Я поставлю дозорных на башнях замка, чтобы они следили и за появлением вашего мужа, и за Фитцджеральдами. Даю вам слово, что здесь вы в полной безопасности. Никто не может войти в Глиншеннон без моего разрешения. Он совершенно неприступен.

Эйден была благодарна ему за эти утешающие заверения, потому что, сказать по правде, она была измучена. Зайдя посмотреть на Нен и ребенка, она обнаружила, что они крепко спят, а на маленьком столе в их комнате стоят остатки обильной еды. Она поняла, что нет нужды справляться о том, накормили ли четверых сопровождающих ее мужчин, потому что было ясно, что о них позаботились так же хорошо. Генри Стерминстер был любезным хозяином. Она прошла в просторную спальню с красивыми драпировками розового бархата и таким же балдахином над кроватью, сняла свое домашнее платье и, забравшись под пахнущие лавандой простыни, быстро уснула.

Как долго она спала, Эйден не знала, но, лежа калачиком на замечательно удобной большой кровати, она начала просыпаться, ощущая, как ее приятно наполняет ласковое томление, чувство, которое, как ей казалось, никогда не сможет прийти к ней снова.

— Эйден, — услышала она свое имя, произнесенное шепотом на ухо. — Эйден, любимая.

Медленно, очень медленно она открыла глаза и встретилась взглядом с мужем.

— Конн!

Его рот обрушился на ее губы в обжигающем поцелуе, в котором она радостно задыхалась.

— Ты что, никогда не можешь оставаться там, где я тебя оставил, душечка? — ласково упрекнул он, целуя ее в лоб. Потом его губы легко коснулись век, носа и снова вернулись к ее рту, его язык легко раздвинул ее губы и нырнул в эту прелестную пещеру.

Эйден вздрогнула, и их удивленные взгляды встретились. Он медленно перекатился на бок и стал ласкать ее красивую грудь, обнаружив, что она уже напружинилась, а сосок затвердел от желания.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, подавленная внезапно нахлынувшим ощущением.

— Конн, — прошептала она. — Конн, мне кажется, все начинается снова, так, как это было у нас однажды!

— Мне тоже так кажется, душечка. — Он убрал свою большую руку с ее тела.

— Как ты нашел меня? — Она счастливо вздохнула.

— Лорд Глинн дал знак кораблю, — сказал он, — а когда я вошел в комнату, ты спала и выглядела так прелестно, что я не удержался, скинул одежду и присоединился к тебе.

— Конн! — воскликнула она, возмущенная и одновременно возбужденная его дерзким поведением, — что подумает о нас лорд Глинн?

— Он подумает о нас лучше, чем если бы я просто поклонился и поцеловал тебе руку, душечка. У тебя есть места, которые мне хочется целовать гораздо больше, моя дорогая!

— Ну и делай это, — закричала она, и, склонившись к ней, Конн начал ласково и с удовольствием исследовать губами необыкновенно красивое тело своей жены.

Он не знал этого, но от его прикосновений она расцветала, как это было когда-то, в начале их совместной жизни, еще до того, как Кевен Фитцджеральд едва не разрушил их счастья. Его рот двигался по ее гладкой коже, спускаясь ниже, к немного выступающему животу. Ее кожа была такой шелковистой и сладкой, что каждое прикосновение к ней его губ невероятно возбуждало его. Проведя ртом по низу ее живота, он стал двигаться в обратном направлении, но неожиданно Эйден ласково толкнула его голову ниже.

— Прошу тебя, Конн, — с удивлением услышал он ее голос, — люби меня там! Мне нравится, когда меня любят там! — «О Боже! — подумала она. — Я надеюсь, что Скай была права, и мужья не возражают, когда женщина говорит, что ей нравится!"

На какой-то момент он растерялся. Других женщин он целовал в это нежное и соблазнительное место, но со своей женой он так не поступал. Ведь жены — это совсем особые женщины, разве не так? Ему подумалось, что жены — такие же женщины, и он засмеялся про себя. Почему он не сообразил этого раньше? Но затем в его сознание вторглась другая, мрачная догадка. Он не любил ее таким способом. Кто же тогда делал это? Потом снова верх взял его здравый смысл. Какое значение имеет то, что случилось за тот год, когда они были в разлуке? Теперь они снова вместе, и ему казалось, что она такая же, как и прежде.

Конн опустил голову и стал нежно ласкать самое потаенное место женского тела. Ему был приятен ее тихий довольный возглас, и его глаза наполнились слезами при мысли, что она снова может испытывать чувство райского наслаждения, которое он сам всегда получал от нее.

Неведомо почему, Эйден тоже плакала, хотя возгласы, вырывающиеся у нее, были возгласами счастья. Она никогда не понимала, почему больше не испытывает удовольствия, которое обычно получают мужчина и женщина, когда она н Конн встретились вновь. Но сейчас оно вернулось, у нее не было в этом никаких сомнений. Ее тело было охвачено пламенем, желание переполняло ее, и она погрузилась в то удивительное полубессознательное чувство полета, в которое ее всегда приводила страсть.

Она полностью отдавала себе отчет в его действиях, и все же моментами ей казалось, что ее конечности парализованы. Она чувствовала, как он перестал ласкать ее маленький бриллиант и снова стал забавляться с ее грудями. Он ласково мял ее полные шары, а когда нагнулся и стал сосать ее соски, Эйден показалось, что в нее попал удар молнии. Его губы тянули за нежные кончики ее грудей, посылая чувственный сигнал в место между ее ногами.

— Я люблю тебя, моя дорогая жена, — тихо сказал он, и его большое тело оказалось на ней. — Я люблю тебя, Эйден, — прошептал он и одним спокойным движением заполнил ее своим огромным валом. — Я люблю тебя, душечка, — бормотал он, начиная двигаться на ней.

И неожиданно все ужасные воспоминания, наполнявшие до этого ее душу, стали блекнуть перед искренней и надежной любовью Конна, и Эйден начала собирать новые впечатления, с которыми ей предстояло жить.

Потом, когда удовлетворенные и счастливые они лежали в объятиях друг друга, она рассказала Конну, что произошло в Балликойлле, и он еще раз поразился силе ее духа и ее храбрости. Вместе с тем его огорчило, что она, после всего, что ей пришлось пережить в Турции, снова оказалась в трудном положении. Однако она ничуть не пострадала в этом своем приключении и преодолела чувство, которое не давало ей возможности наслаждаться их страстью.

— Ты на самом деле убила Кевена Фитцджеральда? — спросил он.

— Его тело похолодело еще до нашего ухода, — заверила она. И вдруг осознала грозящую им опасность. — Буря кончилась! Господи! Фитцджеральды сейчас явятся к нам, а может быть, они уже здесь. Вставай, Конн! Может быть, мы еще успеем убежать!

— Нет, душечка, мы останемся здесь и встретимся с ними.

— Конн, ты сошел с ума?