— Спасибо, конечно, но я не люблю чай.
— Если ты хотел пошутить, тебе это не удалось.
— Это ты мастер играть словами.
— В действительности я имела в виду не чай, а бурбон с водой.
— Спасибо, Марси! — В его словах звучала искренняя благодарность за оказанное доверие, а не только за предложенную выпивку.
Она подошла к бару и открыла шкафчик под ним. Выбрав бутылку из скромного запаса, плеснула виски в два бокала.
— Бурбон обезболивает не хуже таблеток. И, кроме того, таблетку нельзя потягивать, сидя у камина, — добавила она с улыбкой. — Положить лед?
— Просто воды. — Он поблагодарил ее, когда она протянула ему стакан.
Марси сложила бумаги, над которыми трудилась до его прихода, и забралась в кожаное кресло, подобрав под себя ноги. Кивнув в сторону камина, она предложила Чейзу сесть там, лицом к ней.
— И раз уж ты рядом, подбрось полено-другое в огонь. Это — плата за выпивку.
Положив несколько поленьев в камин, Чейз сел на коврик у камина, широко раздвинув колени, повертел в ладонях бокал и сказал:
— У меня в кармане чек на пятьсот семьдесят три доллара и шестьдесят два цента. Поэтому я и приехал. Я хотел не просто отдать тебе долг, но сделать это лично, чтобы поблагодарить за все, что ты сделала для меня.
Она опустила глаза на свой бокал.
— Я вела себя некрасиво. Сорвалась. Разозлилась, когда ты сказал, что хотел бы умереть. Это было глупо, Чейз.
— Теперь я это понял.
— Поэтому не стоило так стремиться побыстрее вернуть мне деньги. Можно было сделать это в любое другое время.
Он невесело рассмеялся:
— В любое другое время денег у меня могло не оказаться. Если бы ты не продала тот дом, у меня не было бы ни единого паршивого цента…
— Значит, ты обо всем уже знаешь и не возражаешь? Лаки беспокоился…
Он кивнул.
— Я не собирался жить в нем. Я даже не вспомнил о нем, пока Лаки не просветил меня. — Он выпрямился и попытался улыбнуться. — Поэтому сегодняшним чеком ты обязана своему искусству торговца недвижимостью. — Он достал чек из нагрудного кармана рубашки и подал ей.
— Спасибо. — Марси даже не посмотрела, правильная ли сумма проставлена на чеке, прежде чем положить его на стопку бумаг на столике. — За твое быстрое выздоровление! — Она подняла бокал. Он чокнулся с ней. Каждый пригубил от своего напитка.
Несколько мгновений они молчали, слушая потрескивание горящих поленьев и редкий стук снежных хлопьев в окна, выходящие на лес. Даже без листвы лес был густым. Стволы деревьев стояли ровной стеной и казались прямыми и черными, как обгоревшие спички. Их края как будто слегка были размыты дождем.
— Кто рассказал тебе о моих телефонных звонках? Чейз отвернулся от леса за окном и поглядел на нее вопросительно.
— О каких звонках?
Теперь настала ее очередь смутиться.
— Когда ты вошел, то упомянул о психе. Я подумала, что ты говоришь о том психе, который названивает мне.
— Я имел в виду твою секретаршу, Эсме.
— Ах, вот как…
— Тебе кто-то названивает?
— У-гу.
— Кто?
— Я не знаю. Если бы знала, я бы нашла его и потребовала прекратить.
— Что он говорит?
— О, он любит говорить всякие гадости и тяжело дышать в трубку.
— А что ты?
— Бросаю трубку.
— Как часто он звонит?
— По-разному. Может не объявляться неделями, а потом позвонить несколько раз за один вечер. Иногда это становится невыносимым, и я снимаю трубку с рычага. Если Эсме и пыталась позвонить мне и сообщить, что ты едешь, то она не смогла дозвониться.
Чейз проследил за ее взглядом и увидел телефонный аппарат на столике в холле. Трубка лежала рядом с аппаратом.
— Он звонил сегодня?
— Дважды, — ответила она небрежно. — Мне это досаждало, я ведь старалась сосредоточиться на работе.
— Ты слишком легкомысленно к этому относишься, Марси. Ты сообщила Пэту?
— Шерифу? Нет! — воскликнула она, будто само это предположение было смехотворным. — Возможно, это просто какой-то подросток, который возбуждается, произнося грязные слова на ухо незнакомой женщине. Если бы у него было хоть какое-то мужество, он бы говорил их ей в лицо.
— Что именно он говорит?
— Весьма неоригинальные вещи. Ему бы хотелось увидеть меня обнаженной и т.д. Он рассказывает мне все, что хотел бы проделать своим языком и… — Она сделала неопределенный жест. — В общем, ты понял.
Когда она скромно опустила ресницы, Чейз заметил, что Гусенок сейчас великолепна почти так, как описывала ее Сейдж. В мелькающих отсветах камина ее кожа, казалось, просвечивала. От волос на голове до конца клинообразного выреза свитера ее кожа была безупречно гладкой, как у фарфоровых статуэток, стоявших когда-то в горке у бабушки. Высокие скулы отбрасывали тень на впадины ее щек.
— Тебе подтягивали глаза и подбородок?
— Что? — Вопрос застал ее врасплох, и она чуть не расплескала свой напиток.
— Сейдж говорила, что дамы в косметическом кабинете гадали о том, подтягивали ли тебе кожу у глаз, когда делали пластическую операцию?
— Нет! — воскликнула она, искренне пораженная вопросом. — Должно быть, им больше не о чем сплетничать, раз я для них представляю такой интерес.
— Ну, Лаки же женился.
Она рассмеялась по-настоящему.
— Да, он давал повод для сплетен, правда?
— Так ты не просила доктора кое-где подтянуть морщинки?
— Нет, — едко возразила она. — Он только пригладил один шрам вот здесь. — Она провела невидимую линию вдоль корней волос. — Сюда вонзился осколок стекла.
Неосторожное напоминание об аварии положило конец их легкому диалогу. Чейз собрался было одним глотком прикончить содержимое своего бокала, но, вспомнив принятое вчера ночью решение, передумал, поставил его на коврик и поднялся.
— Ну, не буду тебя больше отвлекать от работы. Я не хотел тебе мешать.
— Тебе не обязательно уходить. — Разогнув длинные стройные ноги, она тоже встала. — У меня нет жесткой необходимости закончить работу к сроку…
Чейз взглянул поверх ее головы в стеклянную стену.
— Погода совсем испортилась. Теперь, когда я сделал то, для чего приехал, мне нужно отправляться обратно в город.
— Гм. Да, кстати, те клиенты, которые были у меня в гостях в тот печальный вечер, сегодня звонили и спрашивали о тебе. Они все еще хотят приобрести здесь недвижимость.
— Так ты не лишилась контракта по моей вине?
— Похоже, что так.
— Хорошо.
— У тебя есть планы по поводу обеда?
Чейз уже направился к двери, вопрос заставил его обернуться.
— Обеда?
— Обеда. Вечером. Или у тебя другие планы?
— В общем, нет.
— Чили или сардины?
Он криво усмехнулся:
— Что-то в этом роде.
— Как насчет бифштекса? — Марси описала руками круг. — Примерно такого вот размера. И такой толщины. — Ее указательный и большой пальцы раздвинулись на ширину в полтора дюйма. — Средне прожаренный…
Обед с Марси… Вообще обед с женщиной… Почему-то это казалось ему гораздо более интимным общением, чем выпить несколько рюмок и затем забраться в постель, — что и было его единственным контактом с женщинами с тех пор, как он потерял Таню. Не надо было ни о чем задумываться. Никаких бесед. И уж, во всяком случае, — никаких обязательств!
Обед же, напротив, требовал участия его разума, личностного общения и соблюдения светских приличий. Например, смотреть ей в глаза, когда говоришь, да и придется что-то прежде всего говорить… Он не был уверен, что готов к этому.
Но это же всего лишь Гусенок, в конце концов! Черт, он знает ее с тех пор, как ему было пять лет. В последние несколько дней она была ему хорошим другом. Очевидно, она защищала его интересы в течение какого-то времени, потому что оградила его от хлопот, помогла избавиться от того дома, что он купил для Тани. И нельзя сбросить со счета то, как учтива была она с Таней и как Таня любила и уважала ее.
Разве он не может оказать ей эту единственную любезность?