Ночь опускается на город И мрак разбавит блеск луны Князь тьмы красив и вечно молод Он воин свиты Сатаны Он - падший ангел, демон ночи Опасный хищник, дикий зверь Кто пожалеть его захочет В его обличии, теперь? Но все обман, всего лишь маска В душе зима, он одинок И жизнь утратила все краски А рок бессмертного жесток Пока не встретит образ нежный За сотни лет, за сотни зим И взгляд его оттает снежный Он не поверит - зверь любим Она - луч света, он мгла ада Она ранима и нежна Его любить нельзя, не надо Она забыть его должна Он обречен, как в клетке биться Не сметь желать, не сметь хотеть Взлететь от счастья и разбиться Он грешник, для нее - он СМЕРТЬ

Отец Тучи на небе сгустились, нависнув темно - сизыми, хмурыми хлопьями. Вот- вот польет дождь. На городском кладбище толпится народ, словно стая ворон. Все они с трагичными лицами-масками устремили взгляды, на дочь усопшего, Ангелину Градскую. Девушка стоит у могилы, как каменное изваяние. Ветер треплет ее огненные волосы и черное шелковое платье. На бледном, осунувшемся лице - ни слезинки. Лина почувствовала, как кто-то осторожно взял ее под локоть. Она обернулась - это Саша, ее бывший одноклассник, друг детства, влюбленный в нее еще со школы. Для Лины Сашка - "жилетка", в которую всегда можно поплакаться. Он обнял ее за плечи, заслоняя широкой грудью от леденящего ветра. Щелкали фотокамеры журналистов, но Лина ничего не замечала. Она смотрела на свежую могилу с деревянной дощечкой, прибитой стальными гвоздями к палке, торчащей из земли. "Папа умер, его больше нет…", эта мысль пульсировала у нее в голове, и казалось, все тело оцепенело от горя. Девушка доверчиво прижалась к Саше, с трудом сдерживая слезы. С пятого класса он для нее как верный сторожевой пес. В школе его так за глаза и называли - в глаза просто не смели. Саша с детства занимался боксом, многие знали силу его мощного кулака не понаслышке. " Рыжий, честный, влюбленный" - так его в шутку называла Лина, но взаимностью не отвечала. Он любил ее тихо и безответно, оставаясь для девушки просто "подружкой". В школе с ней никогда никто не дружил. Девочки ее недолюбливали, с первого дня, как она появилась в классе. Рыжая, маленького роста, с забавными веснушками на курносом носу, поначалу над ней дружно пытались издеваться, но Лина всегда могла постоять за себя. Дерзкая и острая на язык, она метко подмечала чужие недостатки, что бы потом уколоть обидчика в самое больное место. От нее быстро отстали, но ненавидеть начали еще больше. " Папа, почему ты так рано меня оставил?…Я так много хотела у тебя спросить…я так много хотела тебе рассказать" - подумала Лина, бросив грустный взгляд на сиротливый холмик. Саша подталкивал ее к машине, закрывая собой от вездесущих папарацци. Люди перешептывались, смотрели ей вслед, кивали головами. Они явно осуждали ее за бегство, она должна оставаться на кладбище до конца и уйти самой последней. Лина не могла и не хотела вот так выставлять горе напоказ, она приедет сюда потом, когда здесь не будет чужих глаз, следящих за каждым ее движением. Девушка села в машину, закурила, глядя на кладбищенский двор застывшим взглядом. - Куда тебя отвезти? - Голос Сашки вывел ее из оцепенения. - Домой. - Тихо ответила она. - Ты ведь недавно съехала оттуда. - В дом отца. Саша послушно кивнул и повернул ключ в зажигании. " ОТЕЦ" - мысль о нем вспыхнула в голове и снова боль пронзила ее сердце, оно заныло как открытая рана. Каким беспомощным он казался эти последние недели. Врачи боролись с его болезнью как могли, но все напрасно. Их диагноз - редкая форма малокровия. Ничего не помогло - ни переливания, ни лекарства. Врачи в недоумении разводили руками, перешептывались, читая историю болезни вновь и вновь. Они ничего не смогли сделать, а потом папа умер. Лина до сих пор не могла понять, как все случилось, так быстро. Еще месяц назад он, совершенно здоровый, ругался с ней из-за того, что она не хотела жить с ним, совсем себя не щадила, пропадая целыми днями. Лина работает журналисткой в газете " Судный день", посвященной криминальной хронике столицы. Одновременно с этим, пишет картины, и проводит выставки с помощью личного агента. В ее жизни почти не оставалось места для него - так, чашка кофе иногда по выходным и то на пару минут. Потом он уехал на неделю, а когда вернулся, то стал другим человеком, словно постарел лет на десять. Машина затормозила у красивого дома в пригороде Киева. " Как быстро мы доехали" - удивилась Лина, хотя с кладбища до дома около пятнадцати километров. Особняк отца сильно отличался от построек соседей. Дом напоминает княжеский терем. Весь из добротного дерева, издалека он казжется сказочным. Знаменитый архитектор Дмитрий Олегович Градский выстроил для семьи настоящий шедевр. " У моей маленькой принцессы будет свой дворец" - говорил он всем. Как могла она от него так отдалиться, уйти из родного дома, бросить отца одного, излив на него столько злобы и ненависти! Все ее юношеский максимализм и упрямство, желание быть лидером всегда и во всем. " Это потому что ты лев по - гороскопу"- говорила Лидка, ее подружка, с которой они вместе работают. Лина конечно не верила в эту чушь, хоть она и любила все мистическое. " Я не звонила ему неделями…" - подумала она, сердце больно сжалось. - Мы приехали. - Голос Саши оторвал ее от грустных мыслей. - Что? - Лина посмотрела на друга словно не слыша его вопроса. - Мы приехали. Подняться с тобой, или хочешь побыть одна? - Да, я хочу побыть наедине с отцом…- Пробормотала она. Сашка уставился на нее расширенными от страха глазами. - Может лучше ко мне? Я думаю не надо тебе сейчас оставаться одной. Давай винца попьем и фильмы старые посмотрим. - Сашка, я не сошла с ума. Я прекрасно поняла, что сказала, просто хочу побыть наедине с его вещами и запахом, последними работами. С головой у меня все нормально. Прости, я позвоню тебе завтра, хорошо? Она сама открыла дверцу машины и пошла к дому, Лина знала, что Сашка тоскливо смотрит ей вслед. Иногда ей было стыдно за то, что она пользуется его любовью, не прогоняет, возможно, давая этим ложную надежду… Лина переступила порог дома, и тут же ей почудилось, что здесь что-то не так. Она не знала что именно, но казалось, в доме кто - то побывал. Коврик у порога сдвинут, все окна открыты настежь и теперь, от сквозняка, хлопают резные ставни. В помещении стало холодно и сыро, как на улице. " Как быстро сегодня стемнело, наверно из-за дождя" - подумала девушка, машинально закрывая окна. Она укуталась в толстый, клетчатый плед, лежащий на диване. Тут ее прорвало, впервые за эти три дня, со смерти папы. Шерсть пледа сохранила его запах, казалось, отец где-то рядом, и слезы сами собой потекли из глаз. Она пошла в кабинет Дмитрия Олеговича, здесь он хранил фотографии, документы, проекты в толстых папках, аккуратно расставленных в шкафу. В этой комнате он проводил больше всего времени, иногда даже спал на старенькой кушетке у камина. Ей захотелось окунуться в то, чем он занимался последнее время. Лина села в его любимое кресло, открыла ящик слева достала толстый альбом со своими детскими фотографиями, затем следующий со снимками отца. Шли часы, а она, поджав под себя ноги, смотрела запечатленные в альбомах кадры, уносившие ее в детство - далекое и беззаботное, полное безграничной любви к отцу. На многих снимках они вместе и подписи: " Я и моя принцесса", " Я и моя маленькая фея". Раньше она спрашивала, где ее мама, почему нет ее фото? Дмитрий Олегович говорил, что все сгорело при пожаре, в котором погибла Кристина. Эту историю она слышала много раз, а когда выросла и захотела знать подробности, то отец сказал, что с мамой они не жили вместе - расстались еще до рождения дочери. Когда случился пожар, Лина как раз находилась в гостях у отца. Больше он ничего не рассказывал, а девушку не покидало чувство, что от нее что - то скрывают. На все просьбы поехать в Румынию, в деревню, где жила мать и возможно имелись родственники, он отвечал категорическим отказом. Отец кричал, что нечего там делать, все сгорело дотла, камня на камне не осталось. Никаких друзей и близких мама не имела. "Тогда зачем ты ее бросил?!" - кричала Лина, но отец говорил, что не бросал Кристину - она сама его прогнала. Почему она так поступила? Но все вопросы оставались без ответа. Со временем Лина отдалилась от отца, она ему не верила, ей казалось, что это он во всем виноват. Потом она смирилась и больше не о чем не спрашивала. Лина аккуратно сложила альбомы на место. Во втором ящике стола находились документы - они ей не интересны. Она хотела открыть третий, самый нижний, но он не поддался и оказался запертым. Девушка попыталась его вскрыть с помощью ножа для писем, но не тут - то было, в доме вся мебель из добротного маренного дуба. У Лины появилось такое чувство, что в этом ящике есть нечто очень важное, и именно "это" отец спрятал от нее. " Но как же открыть этот треклятый замок? Позвоню Сашке, и он его раскрошит" - со злостью подумала она, но одернула себя: " Нет, нельзя! Это же просто хамство, чистый эгоизм, разбудить человека ночью, для того что бы вскрыть какой-то ящик". Хотя, Лина не сомневалась - Сашка прибежит по первому ее зову. Девушка сделала пару кругов вокруг стола и закурила отцовскую сигарету. Она остановилась, принялась нервно постукивать зажигалкой по столешнице. " Нужен ключ, папочка, где же ты его дел, куда спрятал? Что ты так хотел от меня скрыть?" - эта мысль пульсировала у нее в голове, не давая покоя. Вдруг, перед ее мысленным взором появился отчетливый образ отца, таким она его видела до отъезда - седые, вьющиеся волосы, добрые голубые глаза с морщинками в уголках. У нее защипало в носу, запершило в горле, слезы потекли по щекам. Она вспомнила, как прощалась с ним в больнице. Дрожащими пальцами касалась его лица, шеи, груди, расставаясь навеки с любимым, родным человеком. Ее вдруг осенило, мысли беспокойно и хаотично мелькая в голове, сложились в одну догадку. На шее отца, на серебряной цепочке с крестиком, висел маленький ключик, он никогда с ним не расставался. Лина подшучивала над отцом: " А почему не золотой?". Девушка бросилась к пакету, который ей вернули в больнице - в нем находились все вещи принадлежащие отцу. Она разорвала целлофан, выпала одежда, запахло терпкими духами " Дольче энд Габбана", а так же его сигарами. Слезы потекли у нее по щекам, но она не обращала на них внимания. Девушка достала конверт, вскрыла дрожащими пальцами, цепочка с крестиком и ключом упала на пол. Лина наклонилась, ловко подняла ее и, сжав в кулаке, бросилась к столу. " Линка не смей! Не делай этого!" - Это голос отца в голове. Он прозвучал так отчетливо, что девушка вздрогнула и остановилась. Так он кричал ей в детстве, а иногда его голос ласково шептал: " Линка, Линуся моя". Славно назло этому голосу она уверенно подошла к столу, села в кресло и хотела открыть ящик, но ключ выпал из ее дрожащих холодных пальцев и затерялся под столом. Лина чертыхнулась и полезла за ним. Она протянула руку, пытаясь нащупать потерю, и вдруг холодок пробежал у нее по спине - в узкой полоске света, под столом, мелькнула чья-то тень. Девушка замерла и тут же пальцы нашли ключ, она резко вскочила, но в кабинете никого не оказалось. " Уф, нервы шалят, привиделось" - подумала девушка. Как только она всунула ключ в замочную скважину, снова отчетливо услышала голос отца: " Нет, Линка, нет!" Она раздраженно тряхнула головой и мысленно ответила ему - " Я имею право знать, прости, но я хочу наконец-то открыть твои тайны". Лина решительно повернула ключ в замке и вздрогнула - с треском распахнулось окно, а позади нее раздался ужасный грохот. Девушка обернулась и вскрикнула от испуга, портрет отца валяется на полу. Тут же подул ледяной ветер. " Какой холод собачий, ведь сейчас август" - промелькнуло у нее в голове. Она глубоко вздохнула и с удивлением заметила, что при выдохе изо рта идет пар, словно зимой. Девушка закрыла окно и повесила портрет на место. Лидка сказала бы, что по дому бродит привидение, Лина улыбнулась - "Тоже мне призрак - просто сквозняк". Она вернулась к ящику, открыла и заглянула внутрь. В глаза бросился сверток и старая связка ключей, внутри пакета оказались фотографии. Девушка принялась внимательно их рассматривать. На первой, довольно старой, запечатлена женщина, необычайно красивая. Если бы не большие карие глаза, Линка решила бы что это она сама. Сомнений нет - это ее мать, такая же огненно-рыжая, с тем же овалом лица, конечно, были различия, но столь несущественные, что могло бы показаться, будто это один и тот же человек, только цвет глаз совсем другой. С обратной стороны фотографии было написано - " Кристина". На втором снимке запечатлен дом - двухэтажный, но совсем крошечный. Ухоженный белый фасад, черепичная крыша, маленькие окошки с резными ставнями. На втором, уже свежем снимке - этот же дом. Лина посмотрела дату на фотографии и вздрогнула, да ведь ее сделали всего месяц назад, совпадает с отъездом отца. Значит, он ездил именно туда, с какой целью? Зачем он обманул ее? Ведь дом не сгорел - он цел, невредим и выглядит великолепно, словно только что после ремонта. В свертке так же лежит конверт с обратным адресом: " Бран, Олариол 12". Внутри письмо, в нем говорится, что на дом найден покупатель и Дмитрию Олеговичу надлежит приехать и подтвердить сделку. Внизу письма подпись - "Стефан Дворжский". Так вот зачем отец туда ездил опять. "Что значит продан?! А как же мое согласие, ведь это дом моей матери? Папа как ты мог?" - В гневе подумала Лина.. Дом показался ей таким родным таким близким. "О нет, этого не может быть!" - мысленно закричала она, начав лихорадочно искать документы на продажу, но тщетно. Возможно, сделка не состоялась. Что ж, она сама поедет туда и все узнает, а если будет нужно, Лина этот дом выкупит, сколько бы за него не запросили. Благо дело, все свое далеко не маленькое состояние отец оставил именно ей. Вдруг ее невыносимо потянуло туда…в те края, где она родилась. Да, она поедет в Румынию завтра же утром. На работе ей дали отпуск, в связи с таким горем, так что неделя у нее в запасе точно есть. А впрочем, Сашка ее заменит, она передаст ему все дела. Журналистский факультет они закончили с ним вместе. Да и иначе и быть не могло, куда она - туда и он. Кстати получился из него довольно славный журналист. Лине почему - то казалось, что теперь она откроет много секретов. Дом она или сдаст, или просто наймет кого - то из местных присматривать за ним, но продавать свое детство никак нельзя. За окном начало светать, и девушка так и уснула в отцовском кресле, свернувшись калачиком.