А потом Ифигиния начала двигаться — и все доводы разума мгновенно улетучились из меркнущего рассудка Маркуса. Требовательная, как ни одна из самых грозных античных богинь, Ифигиния стискивала его, шептала его имя, молила, грозила, просила, требовала. Маркус тихонечко помогал ей, мучительно страдая от желания. Но вот она вдруг задрожала и забилась в его руках:

— Маркус!

И с тоненьким возгласом изумления и блаженства она в изнеможении упала ему на грудь.

Снова где-то вдали прозвучало предупреждение, но Маркус был уже не в силах подчиниться. Он крепко стиснул бедра Ифигинии, взметнул их вверх, подавив ликующий, рвущийся из души крик.

Через несколько секунд он упал на подушки дивана. Ифигиния затихла на его груди.

Стояла тишина. Маркус вслушивался в нее, вдыхая неповторимый, земной запах чувственного удовлетворения, заполнивший тесное пространство закрытой кареты.

Экипаж завернул за угол и через несколько минут остановился. Маркус неохотно пошевелился, зажег один из фонарей… Он позволил себе еще немного полюбоваться Ифигинией, свернувшейся клубочком на его груди, затем реальность заставила его встряхнуться.

— Ифигиния? Мы приехали к вашему дому.

Она пробормотала что-то неразборчивое и прижалась еще теснее. Тихо зашелестели юбки. Маркус понял, что она уснула, и улыбнулся.

— Просыпайся! Торопись, дорогая.

Он нежно встряхнул ее, заставил сесть. Послышались шаги лакея, шедшего отворять дверцу кареты. Маркус поспешно протянул руку, задвинул щеколду.

— Ифигиния!

— Что такое? — Она очаровательно зевнула и сонно захлопала ресницами. Ее белые юбки были измяты. Один искусно подвитый локон выбился из прически и повис, качаясь за ухом. Белое перо торчало в волосах под совершенно немыслимым углом. — Уже утро?

— Нет, не утро. — Маркус быстро пришел в себя. — Сейчас глубокая ночь, а ты выглядишь так, будто кувыркалась в карете.

Ифигиния фыркнула:

— Кажется, так оно и было.

Маркус помолчал, сосредоточенно заправляя сорочку в бриджи. Потом взглянул на Ифигинию, не понимая причины ее веселья.

«Это сделал я, — вдруг с удивлением понял он. — Я сделал ее счастливой — и это принесло мне гораздо больше удовлетворения, чем создание механического дворецкого или наблюдение за светилами в новый телескоп».

Лакей постучал в запертую дверь кареты:

— Милорд, вы не собираетесь выйти?

— Подождите, Дженкинс. — Маркус поспешно отогнал воспоминания. — Повернись ко мне спиной, — шепнул он Ифигинии. — Весь лиф твоего платья перекручен, а это перо, кажется, сейчас упадет.

— Да, милорд! Ума не приложу, с чего бы это! — Она послушно повернулась и терпеливо ждала, пока Маркус поправлял ее платье.

— Ну вот, давай-ка теперь я посмотрю на тебя. — Он снова развернул ее к себе и критически оглядел плоды своих усилий. Нахмурился, заметив, что непослушный локон по-прежнему задорно подпрыгивает за правым ухом Ифигинии. — Дай шпильку.

Она послушно подняла руки и вытащила одну из своей прически.

— Пожалуйста, милорд. Ради Бога, только не уколитесь!

— Прекратите хихикать, мадам. Лакей вообразит, что я щекочу вас.

— Да, милорд, — кивнула она, но счастливое веселье так и бурлило в ней.

Маркус приколол на место выбившийся локон.

— Надеюсь, он продержится до тех пор, пока вы не войдете в дом.

— Я ни секунды в этом не сомневаюсь. У вас талант к механике, милорд.

Маркус отодвинул занавеску и распахнул дверцу. Дженкинс, терпеливо ожидавший внизу, бесстрастно обернулся и подал руку. Маркус едва сумел скрыть улыбку, когда Ифигиния сошла вниз: столько королевского достоинства было в ее поступи, будто последние полчаса она только и делала, что рассуждала о классических образцах античности. Сойдя на тротуар, она величественно улыбнулась Дженкинсу, на мгновение ослепив старого лакея.

— Благодарю вас, — обронила Ифигиния.

Она станет прекрасной графиней, с восхищением подумал Маркус. Он подвел ее к двери и дождался, пока она войдет внутрь. Колоссальным усилием воли заставил себя остаться снаружи, хотя желание подхватить ее на руки и отнести наверх в спальню было почти непреодолимым.

— В одном вы оказались совершенно правы, милорд, — сонным нежным голоском промурлыкала Ифигиния, когда он собирался затворить дверь.

Маркус замер на верхней ступеньке:

— В чем же?

— На этот раз все оказалось гораздо лучше.

Он усмехнулся:

— Вот как? Похоже, я выдержал повторный поединок. И на этот раз не было необходимости посылать за доктором.

Ифигиния довольно улыбнулась:

— Очевидно, у вас отменное здоровье, милорд.

— Очевидно.

Маркус закрыл за ней дверь и спустился вниз, где его ждал экипаж. Тихонько насвистывая, глубоко вдохнул свежий ночной воздух.

— Отличная ночка, милорд, — заметил Дженкинс, отворяя дверцу кареты.

— И в самом деле, Дженкинс. Передай Динксу, что мы возвращаемся домой.

— Да, милорд.

Маркус забрался в карету и устроился на диване, где они с Ифигинией любили друг друга. На черном бархате белела атласная перчатка. Он поднял ее. На его огромной ладони перчатка казалась нежнее звездного луча. Маркус крепко сжал ее в своей горячей руке.

Вернувшись домой, Маркус сразу прошел в библиотеку. У него было достаточно времени, чтобы обдумать свое решение до приезда Беннета с балов и приемов.

Было уже около трех часов утра, когда карета младшего брата подкатила к дому. Сжимая в руке бокал бренди, Маркус ждал, когда распахнется дверь библиотеки.

Ему не пришлось долго ждать.

Беннет решительно ворвался в комнату:

— Ловелас передал, что ты хочешь поговорить со мной.

— Да.

Беннет гордо прошествовал к камину, небрежно оперся на мраморную полку и принял позу угрюмого вызова.

— И о чем же? Разве нам есть о чем говорить с тобой, брат?

Маркус посмотрел на пылающий в камине огонь.

— Я глубоко сожалею о своей попытке расстроить твою женитьбу на Юлиане Дорчестер.

Беннет в изумлении вытаращил глаза:

— Что ты сказал?

— То, что ты слышал. — Маркус отпил глоток бренди. — Я не буду больше пытаться отпугнуть Дорчестера. Я не имею никакого права угрожать тебе урезать твою долю в наследстве, тем более что я никогда не собирался исполнить свою угрозу. Это был блеф.