— О Майлз! — нежно прошептала она. — Я люблю тебя, я люблю тебя! — Она гладила его волосы и лицо; и вот медленно и властно тепло начало овладевать всем ее телом. — Ну почему, почему Дональд не способен сделать так, чтобы я ощутила такое?! Почему, когда Дональд занимается со мной любовью, мне кажется, что все это ненастоящее?

— Может, ты побаиваешься Дональда… — предположил он, целуя ее губы, лицо и шею. Там, где его руки касались ее тела, пробегали сладостные мурашки.

— Но тебя-то я не боялась. Ведь так? — сказала она и спустя несколько секунд глубоко вздохнула. — О Майлз, мне бы так хотелось… мне бы хотелось познакомиться с кем-нибудь, хоть капельку похожим на тебя…

Вне всякого сомнения, это было бы весьма недурно — на тот случай, когда Майлз уедет надолго.

Она стала все больше и больше зависеть от него и теперь почти каждый день тайком выбиралась к нему; во всяком случае, намного чаще, чем до ее брака. Ей все труднее было обойтись без их дружбы, абсолютного взаимопонимания, его веселого и поэтического склада характера, способного настроить ее на удивительный лад, что было совершенно недоступно Дональду. А еще Майлз внушал ей чувство абсолютной безопасности от любых невзгод.

Мало-помалу Аморет начала понимать (правда, поначалу довольно смутно), что некая преграда мешает сделать ее жизнь с Дональдом полноценной во всех смыслах слова. И дело было не только в его матери. Было что-то еще, что-то такое, чего Аморет пока еще не могла открыть, хотя осознавала, что именно из-за этого «чего-то» Майлз становится все больше и больше необходим ей.

И вот она сидела, обнаженная, на постели, скрестив ноги, посасывая указательный палец и опершись локтем о колено, и размышляла, что же это могло быть. Аморет уже приняла ванну и собиралась одеться к приходу Шарон, как вдруг неожиданные мысли настигли ее. Настигли, заставив застыть в задумчивости и потерять счет времени.

«Несомненно, Дональд чего-то ожидает от меня, — решила она. — Он чего-то хочет от меня, но не говорит, чего именно. Да, конечно, именно это и не дает покоя. Ну что ж, если это так, то я довольно легко смогу узнать то, что нужно. Я просто спрошу его. Конечно же, без помощи слов. А если, допустим, то, что я узнаю, совершенно не понравится? Допустим, речь идет о том, чего я не могу ему дать?

Допустим, ему захочется такой любви, которую я даю только Майлзу… Допустим… Да что там, это может быть все, что угодно!»

Она спрыгнула с постели и подошла к огромному зеркалу, чтобы рассмотреть себя в полный рост. «Какая же я красавица!» — привычно подумалось ей при взгляде на свое отражение. Ее груди были крепкими, со вздернутыми дерзкими розовыми сосками; талия — чрезвычайно тонкая, бедра и ягодицы — округлые, манящие, а кожа — совершенно белая, и ничто не нарушало этой белизны, если не считать маленького нежного темного треугольничка.

«Чего же еще он хочет?»

Разглядывая себя в зеркале, она злилась на Дональда. Что с ним происходит? Неужели он не осознает, насколько счастлив, обладая ею? Неужели не понимает, сколько мужчин отдали бы все на свете, чтобы обладать тем, чем обладает он? Наверное, Дональд сошел с ума. И если не ценит своего счастья, так дальше продолжаться не может.

Тут раздался стук в дверь, и Аморет вздрогнула.

Она поспешно накинула пеньюар, открыла дверь и увидела на пороге бледную и взволнованную Шарон в норковом манто и с сигаретой в зубах.

— Боже! — воскликнула Шарон.

— Заходи, — пригласила подругу Аморет, отступая назад. — Что случилось?

— Я жду уже полчаса! — ответила Шарон, сбрасывая манто. — Когда я пришла, служанка сказала, что стучалась к тебе, но дверь была заперта, и она подумала, что ты в ванной. С тобой все в порядке? Я уж испугалась, что тебе стало нехорошо или что-нибудь в этом роде…

Аморет с изумлением слушала подругу. Затем посмотрела на часы. Она опаздывала. Но ведь не было никакого стука в дверь! Ей оставалось только рассмеяться.

— Извини, Шарон! В ванной лилась вода, и я ничего не слышала. Только не сердись, пожалуйста. Лучше присядь. Я буду готова через минуту.

Шарон пожала плечами.

— Я уже привыкла к твоим опозданиям. Но в последнее время ты опаздываешь как никогда. Аморет, давай поговорим серьезно…

Аморет сидела за туалетным столиком, накладывая на лицо косметику.

— О чем? — спросила она.

— О тебе. Ты… ты счастлива?

— Счастлива ли я, Шарон? Разумеется, счастлива! Да как ты только можешь задавать мне подобный вопрос? Разве и так не видно?

— Извини, конечно. Забудь о том, что я сказала. Однако ты…

— Что я? — повернулась Аморет.

— Наверное, не следовало бы говорить об этом, — вздохнула Шарон. — Мне бы очень не хотелось… Но поскольку я… Ну, знаешь, Аморет, порой мне кажется, что я теряю тебя. О, я не это имею в виду! Я знаю, что могу рассчитывать на твою дружбу. Но хочу сказать, что иногда мне кажется, будто ты куда-то исчезаешь: вот только что была здесь, а потом тебя вдруг нет. Наверное, я говорю, как ненормальная.

— Нет, Шарон. Я и вправду исчезаю. Однако меня очень удивило, что ты это заметила, поскольку я не исчезаю от кого попало, во всяком случае, не от тебя. Я исчезаю только от тех, кто доставляет мне беспокойство. И, после того как исчезну, они совершенно забывают обо мне.

Шарон смотрела на Аморет широко раскрытыми глазами, словно подруга только что сообщила ей нечто фантастическое.

— Что?! — изумленно выпалила она.

Аморет отвернулась к зеркалу и начала красить губы. Ей следовало бы как следует подумать, прежде чем сообщать Шарон такое. Не важно, что они дружат всю жизнь. Что из того? Многолетняя дружба не означает, что Шарон обладает способностью понимать такие тонкие и сложные вещи. Ни одна живая душа в мире, кроме Майлза Моргана, не способна на такое понимание.

— Давай лучше не будем говорить об этом. И прошу тебя, никому не пересказывай то, о чем я только что тебе сказала. Но если хочешь, я как-нибудь покажу тебе, как это происходит. Разумеется, на ком-нибудь не из близких, потому что есть состояния, которых уже не отменить. А теперь давай больше не будем говорить о серьезном, Шарон. Лучше позавтракаем, а потом сходим на выставку. В общем, повеселимся от души.

Но Шарон все еще в полном замешательстве смотрела на подругу с тревогой. Однако через мгновение пришла в себя и нерешительно сказала:

— Ладно. Хорошо…

Этим же днем, прогуливаясь по Пятой авеню, они случайно встретили одного старого поклонника Аморет. Пришлось остановиться и завести беседу, а он все время поглядывал на Аморет, да так, словно до сих пор не мог забыть, что когда-то ухаживал за ней. Это наконец стало ее раздражать, и она решила, что самое лучшее — исчезнуть из него. Что и было сделано.

И вот среди разговора Аморет воспользовалась своим даром. Она по-прежнему оставалась с Шарон, но не с ним.

— Черт возьми, что случилось с Аморет? — спросил он у Шарон. — Разве я сказал что-то, рассердившее ее?

— Рассердившее? — переспросила Шарон, глядя на подругу. — По-моему, ничего подобного. Во всяком случае, мне так не кажется.

Аморет вытравляла себя из его сознания все сильнее и сильнее, и наконец он спросил:

— Эй, а о ком мы только что говорили?

— Об Аморет, — совершенно серьезно ответила Шарон.

Он поморщился:

— О ком?

— Роберт Мейтленд! Вы что, с ума сошли?

— Послушайте, — вдруг вкрадчиво заговорил он, поглаживая Шарон по руке. — Сейчас я должен кое с кем встретиться. Я уже опаздываю. Но нельзя ли мне позвонить вам как-нибудь на днях? Очень рад был с вами встретиться… — И с этими словами Мейтленд поспешно удалился.

Аморет заливисто рассмеялась, взяла Шарон под руку, и они медленно двинулись дальше в потоке других бесцельно прогуливающихся женщин в норковых манто.

— Вот видишь? — спросила Аморет. — Правда, забавно? — Как предупреждал ее Майлз, это легко может войти в привычку.