Однако среди всех этих на первый взгляд совершенно невинных явлений природы иногда возникало что-то непонятное, даже зловещее. Что-то здесь было не так. Куда бы ни посмотрела Джасинта — везде окружающая природа пребывала в некоем беспорядке. Вне всякого сомнения, это было его идеей. Наверное, он таким образом шутил. Они проехали мимо теплых ключей, вытекающих из скал неестественно оранжевого цвета. Затем жеребец вырвался на затопленный водой луг, и они очутились среди множества мелких горячих ручейков, стремительно разбегающихся в разных направлениях и окутанных легкими полупрозрачными облачками сернистого дыма. Вокруг виднелись булькающие, бурлящие, сверкающие синие озерца, обрамленные, наподобие ореола, голубым паром. Тут и там торчали мертвые деревья, черные на вершинах, белые у комля, напоминающие собой окаменевшие ноги гигантских коней, чьи тела давно уже разложились и сгнили. Затем Джасинта увидела желтую террасу, с которой стекала горячая шипящая вода.
Мгновенно Джасинту обуяло какое-то невыразимое, неугомонное веселье, и она, повернув голову к своему спутнику, воскликнула:
— Как тут все похоже на ад!
Она выкрикнула эти слова звонко и радостно, и оба разразились смехом. Ей хотелось отвернуться, но выяснилось, что вновь нельзя отвести взгляд от его полного чувственного рта. Ее чувства и мысли пришли в невероятное смятение. Она ощущала прикосновение его сильного тела, мускулистой руки и сверкающего взгляда черных, как уголья, глаз.
— Очнитесь же наконец! — прогремел его голос, а потом — тихий смех. — Мы уже на месте!
Она с ошеломленным видом посмотрела по сторонам, будто только что пробудилась от глубокого сна.
— Где? Где мы?
— Там, где я живу. Можно сказать, у меня дома.
С этими словами он спешился и теперь стоял под ней, протягивая руки, чтобы помочь ей слезть с коня. Она мягко соскользнула прямо в могучие руки. Он поставил ее на землю и повернулся, чтобы отдать распоряжения слугам в безукоризненно сшитых ливреях, появившимся с почти магической быстротой.
Пока звучали приказы, Джасинта осматривалась вокруг.
Перед ней находился вход в некое здание, напоминающее своим видом огромный дом в горах или отель, причем настолько громадный и ужасающий, что, по-видимому, так и должно было выглядеть место, куда вначале отправляют всех грешников.
Это внушающее благоговейный страх сооружение было сложено из грубых бревен, потемневших от непогоды. Джасинта увидела огромную крытую веранду и бесчисленное множество сияющих окон. Вдоль стены на веранде стояли кадки с яркими экзотическими цветами; цветы были повсюду, они свисали сверху и обвивали почти каждое окно. На веранду выходило множество дверей, и над каждой висели рога оленя или лося. По обеим сторонам от входа возвышались тотемные столбы синего, красного и желтого цвета. В общем, здание выглядело весьма красиво, с архитектурной точки зрения — безупречно. Единственной его особенностью, насколько могла понять Джасинта, было то, что оно оставалось недостроенным. В пределах видимости от здания во все стороны уходили многообразные крылья, все тоже незавершенные. На стропилах и сейчас трудилась бригада рабочих.
Весьма вероятно, что хозяин этого сооружения так никогда и не достроит его, поскольку новые «жильцы» будут появляться здесь беспрестанно.
Наконец, отдав необходимые распоряжения, он повернулся к ней, коснулся ее локтя, и они вошли в дом. За ними тут же покорно засеменили множество лакеев. Джасинте было крайне неприятно чрезвычайно раболепное, приниженное поведение слуг в присутствии хозяина. Казалось, они думали лишь об одном: как получше угодить ему, ибо обращался он с ними резко и грубо, а одного из них даже пнул ногой, да с такой силой, что несчастный растянулся на полу.
Вестибюль, настолько громадный, что Джасинте не удалось разглядеть его противоположный конец, тоже был сооружен из грубо распиленных бревен. Потолок достигал, наверное, восьмидесяти футов высоты. На всех стенах Джасинта видела нечто вроде балконов, располагающихся ярусами. С некоторых из них на различной высоте свисали керосиновые лампы. Стены увешаны косматыми шкурами черных и бурых медведей. Медвежьи шкуры были также переброшены через перила, ограждающие балконы. Джасинту поразил камин, настолько огромный, что в нем горело двадцатифутовое полено. Наверняка существовало еще несколько каминов, чтобы обогревать залу столь невероятных размеров.
Кроме всего прочего, ее переполняли люди.
Джасинта изумлялась все сильнее и сильнее. Если прежде, когда она находилась наедине с ним на Ревущей горе, он произвел на нее просто неизгладимое впечатление, то теперь, в его собственном дворце и в окружении этих людей, которые, судя по всему, во всем ему подчинялись, поднялся в ее глазах на недосягаемую высоту.
«До чего же я ничтожна, — подумала она с почти благодарной покорностью и смирением. — И насколько велик он!»
Однако в следующую же секунду Джасинта страшно рассердилась на себя за подобное раболепие, мысленно приказав себе быть все время начеку, чтобы ни за что не поддаться деспотизму хозяина, ибо сила и мощь, исходящие от его естества, видимо, могут подавить человека и более крепкого духом, чем она.
Осмотревшись вокруг, Джасинта заметила, что мужчины и женщины, расхаживающие по зале, стоящие небольшими группками, по три-четыре человека, беседующие или просто сидящие на стульях вдоль стен, изучающие различные предметы, видимо, выставленные на продажу в небольших магазинчиках, — все они были одеты по самой последней моде. Кроме того, их наряды отличались изысканной красотой и явно стоили астрономически дорого. Можно было подумать, что она попала в «Ориенталь-Отель» на Манхэттен-Бич, если бы не огромное количество индейцев (как и ее спутник), смешавшихся с этой толпой. Их тела были раскрашены киноварью, ярко-желтой и синей краской и закутаны в нечто, напоминающее одеяла. У некоторых индианок, как заметила, ужаснувшись Джасинта, оказались обрезанными носы. Надо бы разузнать почему.
Когда они продвинулись вперед, справа Джасинта увидела очень длинный стол, простирающийся, казалось, до бесконечности. За ним вперемежку сидели мужчины и женщины, очевидно, ожидающие «жилья», к которому их «прикомандируют». Там и сям суетливо бегали слуги, сгибаясь под тяжестью багажа. Джасинте показалось, что по меньшей мере целый акр в центре залы занимала гора сваленных чемоданов, саквояжей и сумок.
Пока Джасинта стояла и ждала (совершенно не обращая внимания на своего спутника, ибо тот отвечал ей тем же, будучи занят сразу несколькими разговорами), внимание ее поневоле привлекли некоторые из присутствующих мужчин. Всякий раз она окидывала их коротким равнодушным взглядом и поспешно отворачивалась. Все они показались ей невероятно вульгарными и развязными. Уж не привлекло ли их место, где они оказались?
Несмотря на то что хозяин совершенно игнорировал ее, ей было приятно находиться рядом с ним. Ибо, когда он вошел в залу, это стало для присутствующих неким сигналом, поскольку все сразу столпились, засуетились, напоминая пчелиный рой, женщины попытались флиртовать с ним, мужчины же — оказывать всяческие знаки внимания, стараясь блеснуть юмором, а на самом деле явно добиваясь его благосклонности. Иногда он смеялся их шуткам, иногда хмурился, властным жестом отсылая чрезмерно раболепного прочь. Ничего не поделаешь, в сравнении с присутствующими в зале мужчинами он являл собой весьма внушительное зрелище. Во всяком случае, такого ей еще никогда не приходилось наблюдать.
И все-таки мужчины и женщины были весьма привлекательны, хотя она с грустью подумала о том, что человеческая раса намного более хрупка и бренна, чем это представлялось раньше. Ко всему прочему, толпа выглядела очень юной. Всего несколько человек из присутствующих переступили рубеж среднего возраста.
В большинстве своем они были либо столь же молоды, как и она, либо еще моложе. Кто сказал, что хорошо умереть молодым?
Она прождала достаточно долго, не замечая никаких знаков внимания с его стороны, ибо он вел себя так, будто вовсе забыл о ее существовании, непрерывно беседуя с окружающими его людьми. Ее раздражение и гнев все возрастали. Джасинта не могла припомнить случая, чтобы хоть раз в жизни кто-нибудь отнесся к ней столь пренебрежительно. Она робко коснулась его локтя, но тут же отдернула руку, потому что он ничем не дал понять, что хотя бы ощутил ее прикосновение.
