На столе с мраморной столешницей под стеклянным колпаком стояли восковые цветы. Джасинта увидела также несколько стульев, обшитых бархатом и тоже щедро украшенных бахромой. В комнате было множество ламп и люстр с искрящимися хрустальными подвесками.
Вне всякого сомнения, эта комната была задумана и обставлена в самом совершенном стиле рококо. Джасинте хотелось бы иметь такую комнату у себя дома, хотя там у нее и было несколько комнат, не особенно отличающихся от той, в которой она находилась теперь. Единственное, что ей здесь не нравилось и вызывало досаду, это то, что комната слишком напоминала номер в каком-нибудь шикарном отеле, ибо в ней полностью отсутствовали индивидуальные приметы и не ощущалось тепла ее обитателя.
Продолжив свои исследования, Джасинта обнаружила несколько стенных шкафов довольно крупных размеров и смежную с комнатой ванную, где располагалась ванна, вполне достаточная для того, чтобы заниматься в ней плаванием.
«А мне здесь нравится, — подумала Джасинта. — И я могла бы быть вполне счастлива. Если бы это оказалось какое-нибудь другое место», — с горечью добавила она мысленно.
И все же до чего просто все забывается. Где она находится и что с ней случилось. Как просто и как вероломно…
Ну ладно, по крайней мере, если ей было предназначено наказание за содеянное (хотя суеверия она всегда считала уделом людей недалекого ума, попросту говоря, дураков)… Итак, если ей было предназначено наказание за содеянное, то, совершенно очевидно, лишения и страдания не ассоциируются с роскошными апартаментами, буквально напичканными всяческими предметами для комфортной жизни. Все, что сейчас окружало ее, было таким же роскошным и красивым, как у нее дома. Помимо прочего, у нее имелись многие из нарядов. Дела могли обстоять намного хуже…
Джасинта медленно подошла к окну.
Небо по-прежнему было ярко-голубым, лишь кое-где проплывали почти прозрачные барашки белых пенящихся облачков, словно погоняемые каким-то невидимым кнутом. Перед самым окном она увидела заброшенный уголок земли, в котором ничего не было, кроме мертвых деревьев и желтых золотарников. Виднелось горячее кипящее озеро, из центра которого бил гейзер, с невероятной силой разбрызгивая во все стороны свои раскаленные струи. Вокруг озера, подобно какому-то безумному танцору, вился пар, который временами совершенно неожиданно лениво опадал вниз, то закрывая, то открывая окружающий ландшафт, словно кокетливая женщина, поднимающая и опускающая вуаль. Совсем далеко, на полпути к поросшей сосновым лесом горе, пар поднимался вверх гигантским облаком, так что казалось, будто гора пребывает в состоянии то ли экстаза, то ли страшного гнева.
Глядя на созданное им, Джасинта подумала, что вряд ли уж удастся забыть, куда она попала, и резко отвернулась от окна. Надо распаковать и разложить вещи. Это поможет на какое-то время отвлечься от всяких неприятных мыслей.
Платье ее было в пыли, помялось в длительном путешествии, поэтому пришлось снять его, совершив своего рода подвиг, ибо не очень-то легко сделать это в одиночку. Когда наконец удалось справиться с запылившейся одеждой, Джасинта облачилась в вечернее платье из белого прозрачного нансука с вплетенными в него розовыми атласными лентами и с четырехфутовой длины гофрированным шлейфом, который тянулся за ней по комнате. К юбке тут и там были приколоты бледно-красные розы. Она остановилась перед высоким зеркалом над туалетным столиком, затем немного походила перед ним, выделывая различные па, как делала обычно, прежде чем появиться на публике, поражая ее мягкостью и грациозностью движений. Следует заметить, это ей всегда удавалось.
Джасинта улыбнулась, лицо ее внезапно просияло. Затем она гордо вскинула подбородок и посмотрела на себя в зеркало, полузакрыв веки. Потом повернулась и бросила быстрый, кокетливый взгляд через плечо. Грациозно, медленно и гордо проплыла вперед. При смене поз ее тело, казалось, излучало неповторимую соблазнительность, до того она была изящна.
Несмотря на то что в предыдущей жизни Джасинта была красавицей как в собственных глазах, так и в глазах всех остальных, например Дугласа, сейчас ее занимало одно: как воспримет ее красоту он? Какое выражение лица, какая интонация, какие манеры, движения понравятся ему больше всего? Ей обязательно надо вспомнить (причем абсолютно точно), какая ее поза вызвала его интерес. Во время их следующей встречи надо обратить самое тщательное внимание на то, что ему по душе, а к чему он равнодушен.
Не прервав этих размышлений, она остановилась, чуть наклонилась вперед и долго, пристально разглядывала себя в зеркале.
«Что же все-таки он собирается делать с тобой? — звучало в ее сознании. — Ты так презрительно и надменно обошлась со слугой. А как быть с твоей собственной гордостью? Ведь он запрезирает тебя, как и этого ничтожного лакея, если заметит, что ты страстно жаждешь одобрения с его стороны».
Понурившись, она отвернулась от зеркала.
«Должно быть, со мной происходит что-то ужасное, что-то скверное. Ведь я даже не знаю его… все, что мне известно о нем, очень и очень дурно. Он — самое грешное и испорченное существо на земле. Он настолько порочен, что даже Господь не смог простить его. А я верчусь перед зеркалом, думая о том, как быстрее ему понравиться!»
Джасинта быстро подошла к чемоданчику и начала доставать оттуда вещи. Она разложила платья на стульях и кровати, свалила туфли в кучу на полу, положила веера и подушечки для булавок на стол. Ей было так непривычно делать это самой, и в движениях ее сквозила откровенная неумелость… Чем больше вещей появлялось из чемодана, тем больше становился беспорядок в комнате и тем сильнее росло ее раздражение. «Ты никогда не должна этого делать!» — приказала она себе мысленно.
Никогда?
Потому что она здесь действительно навеки, навсегда!
И вдруг впервые за всю жизнь к ней пришло ощущение ужасающей пустоты, одиночества и беспредельного отчаяния. Ну вот, разложила вещи, а что дальше? Что последует за этим? Она вновь оглядела комнату. Здесь не было ни одной книги, как и в ее багаже. Не было пяльцев для вышивания. Арфы тоже не было. Ни картин, ни альбомов. Она не могла переговорить с поваром или пригласить гостей, надеть новое, сшитое по последней моде платье или выехать в Сентрал-парк; поиграть с детьми, украдкой уйти на свидание с Дугласом, устроить званый ужин, сопровождать мужа в театр или оперу. Теперь ей не позволено делать все это… и многое другое… остается только ждать, ждать и надеяться, что он пришлет за ней.
От этих ужасных мыслей лицо ее смертельно побледнело, огромные темные глаза наполнились страхом, и она стремительно заходила по комнате. Бесцельно приподняла покрывало на кровати, раскидала в разные стороны попавшиеся ей на пути стулья, пристально вглядываясь в углы огромного помещения… даже нагнулась и зачем-то посмотрела под кровать. Она понятия не имела, что искала там, но ее поиски становились все более нервными и неистовыми.
Неужели ничего нельзя сделать?
Но должно же быть хоть что-то!!!
Она стояла на коленях, окруженная беспорядочным ворохом своих нарядов, множества предметов туалета, смотрела прямо перед собой взглядом, полным отчаяния и беспредельной муки, как вдруг в дверь кто-то тихо постучал.
Она тут же вскочила на ноги, опасаясь, что он застанет ее в таком недостойном, истерическом состоянии.
— Войдите! — крикнула Джасинта.
Спустя мгновение полнейшей тишины дверная ручка медленно повернулась, и дверь мягко открылась. Джасинта увидела на пороге очень молодую красивую женщину, которая стояла улыбаясь.
— Могу я войти? — осведомилась незнакомка тихим, нежным и приятным голосом.
— Да. Пожалуйста, входите. — Джасинта почувствовала бесконечное облегчение оттого только, что к ней пришла гостья, и двинулась ей навстречу, всем сердцем желая узнать, что надо этой женщине, зачем она пришла, и восхищаясь удивительной красотой посетительницы.
— Я хотела попросить вас об одной любезности, — проговорила незнакомка. — Не могли бы вы застегнуть мне крючки на спине? Видите ли, моя служанка сегодня после обеда ушла, а сама я никак не могу до них дотянуться.
