- Необходимо позволить тем приверженцам  императора,  верность  которых вне всяких сомнений, расправиться со своими злейшими врагами, - заявил  он в заключение. - Я предлагаю поручить мне и генералу  Требону  организовать для этой цели своего рода добровольную полицию. Подготовительные меры  уже проведены, мы  заручились  вполне  надежными  списками.  С  помощью  таких полицейских отрядов мы хотели  бы,  если  император  соизволит  дать  свое согласие, одним махом уничтожить опаснейших из его врагов.

   Варрон и царь Филипп недовольно смотрели перед собой.

   - Почему, - шепнул царь Филипп Варрону, - этот человек говорит - "одним махом", а не "одним ударом"?

   - Потому  что  безошибочный  инстинкт  подсказывает  ему  всегда  более безобразное слово и более вульгарное.

   Требон  между  тем  бурно  поддержал  предложение   Кнопса.   Император улыбнулся милостиво и рассеянно, ему нравилось мрачное,  лихое  и  грозное выражение: "Неделя ножа и кинжала". Кроме того, он был  благодарен  Кнопсу за гордые переживания той ночи - на башне Апамеи.

   - Неделя ножа и кинжала, - мечтательно сказал он, глядя в пространство.

   Варрон и царь  Филипп  молчали,  не  было  никакой  надежды  преодолеть упрямство этого сброда. Кто призывает на помощь чернь,  должен  делать  ей уступки.

   Император подписал документы, которые Кнопс и Требон  представили  ему. Кнопс - в Эдессе, Требон - в  Самосате,  образовав  небольшие  отряды  под названием "Мстители Нерона", обрушились на своих врагов. Они  легко  могли любого, кто был им не по душе, заклеймить как врага императора,  участника бунтарской секты. Во всех городах на  Евфрате,  в  Коммагене  и  в  Эдессе "Мстители Нерона" врывались по ночам в жилища неугодных им людей, убивали, громили, бросали в тюрьмы, истязали, насиловали, забирали добычу и уводили в рабство.

   Христиан - жителей Междуречья - Кнопс не  позволял  убивать  в  большом числе. Он приберегал их для агитационных целей. Он хотел устроить большой, внушительный суд с христианами в качестве обвиняемых. На суде  он  намерен был доказать, что узурпатор Тит и его чиновники заключили  против  добрых, честных  сирийцев  заговор,  непревзойденный  по  своей  подлости,   чтобы отомстить им  за  верность  законному  их  господину,  императору  Нерону. Кнопсу, упоенному своим могуществом,  захотелось  приберечь  и  Иоанна  из Патмоса. Артист был ему глубоко антипатичен. Не нужно  было  презрительных высказываний Иоанна о Теренции, чтобы  восстановить  против  него  Кнопса. Кнопса раздражало все в Иоанне - его голос, его лицо, его христианство. Он хотел заполучить его в свои руки, играть им, измываться над  ним.  Он  дал задание одному из отрядов  "Мстителей  Нерона"  во  что  бы  то  ни  стало доставить к нему этого человека целым и невредимым.

   Ночной порой посланцы Кнопса ворвались в жилище Иоанна. С самим жилищем и его содержимым они могли делать что угодно, только Иоанна велено было им доставить живым. Они стащили его и сына его Алексея с  постелей  и  молча, деловито, мастерски принялись громить все, что было в доме.  Иоанн  следил за ними с каким-то  надменным  интересом.  Они  взялись  за  его  книги  и рукописи. Это его грех, что он не мог расстаться с  мирскими,  с  суетными предметами, что он любил языческих классиков,  вместо  того  чтобы  думать только о  слове  господнем;  и  то,  что  он  вынужден  теперь  беспомощно наблюдать, как эти животные уничтожают книги, - только  заслуженная  кара. Сжав губы, смотрел  он,  как  они  рвут  в  клочья  драгоценные  свитки  и пергаменты. Вот в эту минуту в их грубых кулаках находятся свитки и  драмы Софокла, любимейшие  книги  из  всей  его  библиотеки.  Хороший  пергамент оказывает сопротивление, не дается, его нельзя изорвать так, как  им  того хочется. Они топчут его, справляют над ним  свою  нужду.  До  этой  минуты Иоанн стоял спокойно, но теперь, когда он вынужден был молча смотреть, как они надругались над этими свитками,  этими  творениями,  полными  высокой, звучащей сквозь века мысли,  он  не  смог  сдержать  тяжкого  стона.  Юный Алексей, несмотря на смирение и покорность  перед  божьей  волей,  которым учил его отец, услышав его стон, не  совладал  с  собой.  Он  бросился  на разбойников и варваров и молча, ожесточенно стал бить их слабыми кулаками. "Мстители Нерона", довольные, что по крайней мере  с  этим  они  могут  не церемониться, убили его. И вот он лежит распростертый  среди  искромсанных книг. Иоанн закричал, завыл, страшно, дико. Но они помнили приказ Кнопса и не нанесли Иоанну ни одного удара. Они даже не велели  ему  замолчать,  не заткнули ему кляпом рта. Они лишь крепко держали его, чтобы  он  не  мешал им, и потешались,  глядя  на  его  бессильные  слезы,  сквозь  которые  он вынужден был смотреть, как они молча и  проворно  заканчивают  свое  дело. Затем, согласно приказу, они доставили Кнопсу Иоанна целым и невредимым.

   Все это происходило в Эдессе в дни "Недели меча и кинжала". Царь Маллук все еще путешествовал вдали от своей столицы. Глубоко дыша, он наслаждался в пустыне свободой, которую на родине старались  отнять  у  него  западные люди. С незнакомыми спутниками, сам  никому  не  знакомый,  он  раскидывал лагерь под яркими высокими звездами и, сидя у колодца, наслаждаясь покоем, рассказывал  случайным  спутникам  сложную   глубокомысленную   сказку   о человеке, который был горшечником, но  по  велению  звездных  богов  Ауму, Азиза и Дузариса стал на время повелителем мира.

18. СМИРЕНИЕ И ГОРДОСТЬ

   Преступные  христиане,  приведенные  к  претору,   представляли   собой довольно значительную  кучку  людей,  в  большей  своей  части  маленьких, невзрачных, простых. Их специально обрабатывали  для  процесса,  истязали, всячески запугивали. Они и в самом деле дрожали. Но  только  телом.  Душой они уповали на своего бога. Их священники и старейшины убедили их, что бог явил им особую милость, сделав их мучениками. Многим действительно удалось сохранить стойкость и в смирении и уповании  на  бога  неизменно  отрицать свою вину. Были, конечно, и такие, которые кричали  и  молили  о  милости, готовые признаться во всем, что от них требовали. Впрочем, в этом не  было надобности.  Некоторые  губернаторские  чиновники,  во  главе  с   писарем Аристом, и другие лица, застигнутые на  месте  преступления,  со  мздой  в суме,  заранее  зная,  что  им  будет  оказано  снисхождение,  давно  дали требуемые  показания.  Заговор  был  таким  образом  вскрыт  во  всех  его разветвлениях.

   Кнопс с  удовольствием  предвкушал  свое  выступление  на  суде.  Секта христиан, вместо могучего существа избравшая богом  несчастного  распятого человека, издавна представлялась ему в высшей степени смешной, он от  всей души презирал ее. Рожденный  рабом,  он  испытывал  огромное  благоговение перед  силой,  могуществом,  и  ему  казалось  идиотизмом  прославлять   и обожествлять бедного и угнетенного человека. От природы острый, иронически злой ум Кнопса всегда стяжал ему большой успех, когда Кнопс избирал  своим объектом Христа. Кнопс отлично  знал  душу  черни.  Он  был  убежден,  что изобразить христиан  как  лицемерно  кроткую,  а  по  существу  преступную братию, которая с удовольствием потопила бы  весь  мир,  совсем  нетрудно. Больше всего Кнопса радовало, что он разделается с Иоанном. Но прежде  чем раздавить его, он хочет хорошенько позабавиться: только поиграв с ним, как кошка с мышью, он прикончит его.

   Он позаботился о том, чтобы допрос Иоанна происходил в его присутствии. В этот день ворота судебного зала были широко раскрыты и площадь перед ним черна была от народа, которому хотелось услышать,  как  знаменитый  артист будет держать  ответ  перед  претором  и  Кнопсом  за  содеянное  страшное преступление.

   Но говорить начал Кнопс. Он обратился к Иоанну с присущей  ему  ехидной вежливостью: