– Хаддо трус, – заявил он. – Разве иначе позволил бы он мне бить себя, даже не пытаясь обороняться?

Трусость Хаддо усиливала его отвращение к нему. Страх Сюзи забавлял.

– Ну что он может мне сделать? Не сбросит же на голову кирпич? Если застрелит, его приговорят к смертной казни, а он не такой осел, чтобы рисковать.

Маргарет была рада, что этот инцидент избавил их от общества Оливера. Спустя несколько дней, столкнувшись с ним на улице, она совсем успокоилась, поскольку он прошел мимо, лишь приподняв шляпу.

Они с Артуром уже обсуждали, когда назначить день свадьбы. Девушка считала, что взяла от Парижа все, что он мог ей дать, и теперь жаждала скорее начать новую жизнь. Ее отношение к Артуру стало вдруг еще нежнее, сердце сжималось от восторга при мысли о том счастье, которое она может ему дать.

В эти дни Сюзи получила телеграмму. Текст гласил:

«Прошу встретить на Северном вокзале в 14.40.

Нэнси Кларк.»

Нэнси была ее старинной приятельницей. Ее фотография с размашистой надписью стояла на каминной полке, и Сюзи принялась внимательно ее разглядывать. Не виделись они с Нэнси давно, и эта срочная телеграмма очень удивила мисс Бонд.

– Как некстати, – поморщилась она. – Придется ехать на вокзал.

В этот день они с Маргарет собирались на чай к друзьям, а поездка на вокзал должна была занять так много времени, что после встречи Сюзи уже не имело смысла возвращаться домой. Поэтому она договорилась с Маргарет, что явится туда, куда они были приглашены, прямо с вокзала. Около двух пополудни она покинула студию.

А у мисс Донси в этот день были занятия, и она вышла на несколько минут позже. Едва очутившись во дворе, она вздрогнула: мимо прошел Оливер Хаддо. И как будто не заметил ее. Вдруг он остановился, приложил руку к сердцу и тяжело повалился на землю. Консьержка, единственный человек, видевший это, с криком подбежала к нему. Присела возле и с ужасом огляделась вокруг. Тут она увидела побледневшую Маргарет.

– О, мадемуазель, – взмолилась она, – идите скорее сюда!

Девушка была вынуждена подойти. Ее сердце бешено колотилось. Посмотрела на Оливера. Ей показалось, что он мертв, и, забыв о своем отвращении, она инстинктивно опустилась около распростертого тела на колени. Расстегнула воротничок сорочки. Хаддо открыл глаза. Лицо его исказила гримаса страдания.

– Ради всего святого, внесите меня в дом, – простонал он. – Боюсь умереть на улице.

Ей стало жаль его. Тащить умирающего в душную, дурно пахнущую каморку консьержки было нельзя. С ее помощью Маргарет поставила Оливера на ноги, и вдвоем они отвели его в студию. Хаддо тяжело опустился в кресло.

– Дать вам воды? – спросила Маргарет.

– Достаньте, пожалуйста, коробочку из жилетного кармана Он проглотил белую таблетку, которую девушка достала из коробочки, прикрепленной к цепочке часов.

– Прискорбно, что доставил вам столько беспокойства, – с трудом проговорил Хаддо. – Я страдаю болезнью сердца и иногда очень близок к смерти.

– Я рада, что смогла помочь вам, – ответила она. Теперь он задышал как будто свободнее. Девушка на некоторое время отошла, чтобы дать ему возможность прийти в себя. Взяв книгу, Маргарет попыталась читать. Вскоре, не вставая с кресла, Хаддо заговорил.

– Вы должны ненавидеть меня за неприятности, которые я вам доставил.

Голос совсем окреп. И ее жалость, по мере того, как ему становилось лучше, таяла. Она процедила с ледяным безразличием:

– Я не могла сделать для вас меньше того, что сделала. Я бы и бродячего пса принесла к себе, если бы он так страдал.

– Чувствую, вам хочется, чтобы я поскорее покинул ваш дом.

Поднялся и направился к двери, но споткнулся и со стоном упал на колени. Маргарет подбежала к нему, внутренне упрекая себя за свои презрительные фразы. Человек чуть не умер, а она так безжалостна!

– О, пожалуйста, оставайтесь, сколько угодно, – воскликнула она. – Извините, я не хотела вас обидеть.

Он с трудом добрался до кресла, и она, мучимая совестью, беспомощно стояла над ним. Налила и протянула стакан воды, но он отстранил его, словно не хотел быть обязанным ей даже такой малостью.

– Могу ли я что-нибудь сделать для вас? – спросила она со слезами в голосе.

– Ничего, просто позвольте мне немного посидеть в этом кресле, – прошептал Оливер.

– Пожалуйста. Отдыхайте. Я не гоню вас.

Он не ответил. Маргарет вновь отошла, села и притворилась, что читает. Вскоре Хаддо заговорил. Голос его до носился как бы издалека.

– Вы никогда не простите меня за то, что я на днях натворил?

Не глядя на него, даже не повернув головы, Маргарет пожала плечами.

– Не все ли вам равно, прощу я вас или нет?

– У вас нет никакой жалости. Я же еще тогда сказал вам, что сожалею, что внезапная острая боль заставила меня сделать то, в чем я сразу горько раскаялся. Думаете, легко мне было при сложившихся обстоятельствах признать свою вину?

– Давайте не будем говорить об этом. Не хочу вспоминать тот ужасный инцидент.

– Ах, знали бы вы, как я одинок и несчастлив, нашли бы в своем сердце хоть крупицу жалости ко мне.

Голос звучал нежно и проникновенно. Маргарет не сомневалась, что Хаддо говорит искренне.

– Вот вы считаете меня шарлатаном, потому что я стремлюсь к тому, что вам неведомо. Не хотите понять меня. Не испытываете никакого уважения к тем великим целям, которых я хочу достичь всей душой.

Она вновь пожала плечами. Некоторое время они помолчали. Когда зазвучал его голос, он уже был другим – вкрадчивым, как бы обволакивающим.

– Вы смотрите на меня с отвращением и презрением. Скорее предпочли бы оставить меня на улице, чем протянуть руку помощи? А ведь если бы, почти вопреки своему желанию, вы не проявили ко мне милосердия, я бы умер.

– Какое значение имеет для вас то, как я к вам отношусь? – прошептала она.

Маргарет никак не могла объяснить себе, почему его тихий, бархатный голос таинственным образом затрагивал струны ее души. И сердце трепетало.

– Для меня это важнее всего на свете. Ужасно думать о вашем презрении. Я чувствую, как вы добры и чисты. С трудом переношу собственную никчемность. А вы отводите от меня глаза, словно я нечистый.

Она слегка повернулась в кресле и посмотрела на непрошеного гостя. Ее поразила происшедшая в нем перемена: вызывавшая у нее отвращение тучность Хаддо уже не казалась такой отталкивающей, глаза приобрели новое выражение, в них, влажных от слез, сияла нежность, губы исказила гримаса страдания. Ей никогда не приходилось еще видеть такого отчаяния на лице мужчины, и девушку охватило чувство вины.

– Я не хочу быть несправедливой к вам, – проговорила она.

– Сейчас я уйду. Это лучший способ отблагодарить вас за то, что вы для меня сделали.

Слова его были столь горькими, произнесены с таким самоуничижением, что щеки Маргарет залила краска стыда.

– Прошу вас, останьтесь! Но, если можно, поговорим о чем-нибудь другом.

Несколько минут он сидел молча. Казалось, больше не глядит на хозяйку. Она же исподтишка наблюдала за ним. Хаддо разглядывал репродукцию «Джоконды», висевшую на стене.

И вдруг заговорил. Процитировал слова восхищения, которыми Валтер Патер выразил свой восторг перед, этим всемирно известным шедевром.

«Вот лицо, на которое устремлены взоры во всех частях света, и оно выглядит немного усталым. Это красота, отражающая красоту души, предмет безумных мыслей, фантастических мечтаний и утонченных желаний. Поставьте рядом с ней мраморных греческих богинь или прекрасных античных женщин, и они побледнеют в сравнении с ее красотой, куда вселилась ее душа со всеми страданиями. Вся мудрость и опыт мира воплотились в этом лице, и чувственность Греции, и похоть Рима, и мистицизм Средних Веков с их устремленностью к возвышенной любви и языческие культы, и пороки Борджиа».

Его голос, убаюкивающий и мелодичный, сливался с музыкой слов, и Маргарет казалось, что никогда раньше не слышала она таких божественно красивых слов. Они опьяняли. Хотела попросить продолжить, но горло перехватило. Как бы угадав ее желание, он заговорил снова. Теперь его голос обрел все богатства органа, звуки которого доносились как бы издалека.