Я долго колебалась, точнее не решалась в течение нескольких лет публиковать эту книгу из-за некоторых чудовищных по своей сути фактов, описанных в ее пятой и, особенно, шестой главах. Снова оказавшись в Азии, неподалеку от монгольской границы, я повстречала на священной Пятиглавой горе тибетских лам, совершавших паломничество в те края. Двое из них оказались уроженцами местности Гяронг.

Невзначай зашел у нас разговор о колдовстве и магах, обитающих в Гяронге. Однажды в одном из монастырей мне довелось услышать о некоторых отвратительных обрядах. Тибетские ламы поведали мне, что наряду с множеством известных им почтенных белых магов, по слухам, существуют также черные маги, которые совершают жестокие, бесчеловечные ритуалы. При этом, к моему великому удивлению, они упомянули о полом столе с массивным верхом, куда помещают живых людей, которые умирают с голоду, и чьи разлагающиеся тела служат сырьем для создания эликсира бессмертия. Это совпадало с автобиографическим рассказом героя моей книги. Без сомнения, он был не единственным свидетелем мрачного зрелища; во всяком случае, то, что говорили ламы-паломники, заставляло иначе относиться к слухам, передававшимся тайком из-за страха перед колдунами. Неожиданное подтверждение слов моего героя развеяло сомнения по поводу целесообразности публикации данных фактов, представляющих интерес с точки зрения этнологии.

Обстоятельства, сопутствовавшие сбору материала для этой книги, досконально описаны в ее прологе. Читатель, без сомнения, поймет, что события жизни рассказчика послужили лишь отправной точкой. Особое состояние моего героя, побудившее его вспомнить события своей прошлой жизни, исключало какие бы то ни было отступления. Рассказчика захлестывали эмоции, вызванные внезапно ожившими в его памяти воспоминаниями о пережитой драме, и он, разумеется, даже не помышлял об описании места действия или истолковании нравов и верований, связанных с излагавшимися событиями. Он знал, что мне хорошо известна значительная часть тех мест, где протекала его жизнь, и, более того, принимал меня за уроженку Тибета.

Если бы я воспроизвела этот рассказ так, как услышала его сама, то он показался бы людям, совершенно не знакомым с Тибетом и его обитателями, невразумительным во многих отношениях. Поэтому я предпочла придать своей книге форму романа, дабы обрести возможность с помощью описания пейзажей и изложения идей, присущих данному краю, воссоздать конкретную обстановку, на фоне которой действовали мои герои и которая оказывала влияние на их поступки. В то же время читателя просят не забывать, что эта история основана на конкретных событиях.

Александра Давид-Неэль Ривоцзе-Нга, август 1937 года

Путешествуя по Тибету, я сделала на несколько дней остановку на границе местности Дайшин, вблизи летнего стойбища зажиточного хозяина по имени Гараб, фермера-скотовода, каких немало можно встретить в здешних краях. Он оказал мне теплый прием, и я не спешила вновь пускаться в путь, наслаждаясь нехитрыми радостями, которые доставляли нам сытная трапеза, умиротворяющий покой, гарантированный соседством дрокпа, живописная местность и рассказы нашего хозяина. 

Кроме того, меня удерживало еще одно обстоятельство. Узнав, что мой спутник и приемный сын лама Йонгден принадлежит к школе карма-тгыо,[1] фермер принялся упрашивать его совершить обряд, отгоняющий злых духов. Подобные просьбы в Тибете не редкость, и я ничуть не удивилась, а несколько дней спустя мне суждено было узнать тайную причину такой просьбы.

Владелец пастбищ и обширного стада Гараб был мужчиной высокого роста, с более темным, по сравнению с большинством жителей Тибета, цветом кожи. Скупые, точные движения выдавали привычку повелевать людьми. В глубине великолепных черных глаз иногда вспыхивало яростное пламя, не вязавшееся с гордой и небрежной невозмутимостью его поведения. Порой я замечала, как он внезапно замирает на месте и долго находится без движения, будто созерцая что-то вдали; иногда он часами просиживал в стороне от всех, очевидно, погруженный в религиозную медитацию. Однако наш хозяин не был верующим человеком.

Заинтригованная отнюдь не монгольским типом его лица, я решилась спросить, откуда он родом. Мое любопытство явно пришлось ему не по праву, однако он ответил: «Я издалека, из Нгари».

Нгари — это обширный округ Тибета, южная оконечность которой упирается в Гималаи. Горные перевалы связывают Нгари с Индией; в результате смешанных приграничных браков здесь появился тип людей, значительно отличающийся от распространенного в других районах Тибета. Таким образом, загадочная внешность Гараба нашла объяснение, но каким же ветром занесло его так далеко от отчего дома? Мне очень хотелось это разузнать, но я заметила его недовольство при моем первом вопросе и не решалась больше приставать к нему.

Однажды вечером, когда солнце давно уже опустилось за горизонт и мы с моим приемным сыном Йонгденом сидели перед палаткой Гараба, распивая с ним чай, в степи послышался глухой топот копыт. Наш хозяин прислушался.

— Кто-то едет… на тяжело навьюченной лошади, — промолвил он, распознав с присущей пастухам остротой слуха, что звук исходит не от вольного скакуна, оторвавшегося от табуна.

Всадник, который вскоре предстал перед нами, спрыгнул со взмыленного, запаренного коня и помог спуститься на землю сидевшей позади девушке.

— Мне нужна пара крепких резвых коней, — поспешно сказал он нашему хозяину. — Взамен я оставлю вам своего коня; оп молод и стоит хороших денег. Через несколько дней он снова будет в форме. У меня есть деньги; я доплачу разницу, сколько скажете.

— Потолкуем об этом завтра, — ответил Гараб. — Скоро стемнеет, оставайтесь здесь. Я велю приготовить вам постель и позаботиться о вашем коне.

— Спасибо, — отозвался всадник, — но нам надо ехать дальше.

Гараб удивленно посмотрел на незнакомца, и тот объяснил:

— За нами гонятся. К завтрашнему утру мы должны добраться до дальнего кочевья, где меня ждут друзья. — Затем, поколебавшись немного, он добавил: — Я ее похитил… она согласилась.

Гараб по-прежнему хранил молчание. Его лицо оставалось невозмутимым, как обычно, однако огонь, дремавший в глубине его глаз, вспыхнул и сверкнул молнией.

— Ты следуешь за ним по доброй воле? спросил он у девушки. — Если хочешь остаться здесь, скажи, пе бойся. Тебя возьмут под защиту.

— Я хочу ехать с ним, — ответила она, живо придвинувшись к своему спутнику.

На лицах у мужчины и женщины, жавшихся друг к другу в полумраке, отпечатались следы тревоги и усталости.

— Присаживайтесь, — сказал им хозяин. — Выпейте чаю и съешьте чего-нибудь, пока не привели лошадей.

Он подозвал слуг, проговорил им что-то тихим голосом, и те побежали на другой конец стойбища.

Вскоре слуги вернулись с двумя лошадьми, одна из них была уже оседлана, на вторую же они перебросили седло всадника и два больших тюка, свесив их по бокам животного[2] и затянув сверху ремнями.

— Ну, вот и все, — промолвил хозяин. — Это выносливые кони; вы сможете целую ночь скакать во весь опор.

— Сколько я вам должен? — спросил беглец. — Ничего, — ответил Гараб. — Вы оставляете мне стоящую лошадь, я сразу ее оценил. Значит, речь идет о равноценном обмене… второго же коня я дарю ей… — И оп указал на девушку.

— Это очень великодушно… — начал было молодой человек.

— Уезжайте скорее, — приказал щедрый благодетель, решительно обрывая всяческие изъявления признательности.