Дик Кинг-Смит

Магнус-Супермыш

Перевод с английского

Н. Л. Рахмановой

Маделин родилась и выросла в деревне. Это сразу можно было определить по её речи, особенно когда она бывала возбуждена. Она тщательно осмотрела новорождённую братию и вдруг отпрянула. Её чёрные глазки вытаращились от удивления, шёрстка встала дыбом.

— Чтоб тебе! — выпалила она вслух. — Ну и верзила!

И впрямь, случись тут другие зрители, они увидали бы пятерых обыкновенных розовых мышат размером с ноготь мизинца и шестого — тоже розового, но отнюдь не обыкновенного, такой он был большой, сильный и активный.

— Чтоб тебе! — повторила Маделин. — Ну ровно крысёнок. Что отец-то скажет?

Отец шестерых был мышью совсем другой масти. Он не только обладал шубкой тёмно-серой окраски в отличие от тёплого коричневого тона шкурки Маделин, но он вообще изначально был иного происхождения, а именно: родился за панельной обшивкой комнаты в Оксфордском колледже, а подростком переехал в Сомерсет, причём совершенно случайно, оказавшись в багажнике с одеждой. В комнате колледжа жил профессор классической литературы, поэтому муж Маделин, имея за плечами такую предысторию, считал себя на несколько голов выше сельских мышей. Звали его Марк Аврелий. Марк Аврелий располагал отдельным кабинетом поблизости от камина в гостиной. В этот день он поднялся с постели, устроенной из рваных газет, несколько позже обычного, зачитавшись обрывками «Вестерн дейли пресс». По проходу позади деревянной панели в гостиной он направился в семейное гнездо, куда вела дыра в задней стене кладовой. Уже начиналась зима, и они, как всегда, перебрались в тёплый хозяйский дом из своей летней резиденции под деревянным настилом в свинарнике, что в конце сада.

Жену Марк нашёл, как ему показалось, в крайне взбудораженном состоянии, лежащей посредине гнезда. Детишек, однако, видно не было.

— Ну как, Мадди, голубушка? — сказал он, близоруко прищуриваясь (чтение при плохом освещении ослабило его зрение). — Когда же мы услышим топотание крохотных ножек?

— Ох, Маркуша, Маркуша! — вскричала Маделин расстроенным голосом. — Какое там топотание крохотных ножек! Громыхание здоровенных ножищ, вот что мы услышим! — И она откатилась в сторону, желая показать мужу, что находится под ней.

Марк Аврелий пискнул от изумления при виде того, что представилось его близоруким глазам. Пятеро тощеньких мышаток, не розовых, а уже посиневших, еле-еле шевелились, тыкаясь мордочками в мать в поисках молока. Но тщетно: было ясно, что уже всё молоко высосало красное, распухшее чудовище, похожее на сардельку, которое занимало всю серёдку гнезда. Вот и сейчас, прямо на глазах у ошеломлённого отца, гигант встряхнулся и двинулся вперёд, к материнскому молоку, прокладывая себе путь прямо по остальным новорождённым и расшвыривая их в стороны.

Наконец к Марку Аврелию до некоторой степени вернулся голос, но, обычно такой многоречивый, Марк от потрясения с трудом выдавил из себя:

— Никогда… за всю мою… каким образом… как это получилось?

— Ох, Маркуша, — Маделин понизила голос, как будто опасалась, что огромный младенец услышит её. — Я тоже никогда таких большущих не видывала. Но мне его не подбросили, не думай, он мой, мне ли не знать. А уж с чего так случилось — прямо и не знаю. Видать, чего-то съела.

Вид у неё был такой убитый, что Марк немедленно принялся утешать жену.

— Будет, будет, голубушка, — сказал он бодрым тоном. — Смотри на это оптимистически. Мальчик… это ведь мальчик? Н-да… великолепный образчик мышиной мужественности, тут и тени сомнения нет.

Твоя заслуга, Мадди, любовь моя, огромная заслуга. — Он помолчал. — Да, именно огромная, — заключил он с рассеянным видом.

— Но что будет с другими малютками, бедняжки они.

— Ах да, — спохватился Марк. — С другими. Да, в самом деле. Должен сказать тебе, дорогая, шансы выжить у них минимальные, чтобы не сказать больше, минимальные. — Он помолчал. — Да, более чем, — задумчиво повторил он.

— Говори проще, — с озадаченным видом проговорила Маделин. — Хочешь сказать, остальным пяти…

— Каюк, — коротко изрёк Марк Аврелий.

И на следующий день так оно и вышло.

С восходом солнца Марк покинул коттедж через дыру, которая имела выход наружу позади каменной цветочной вазы около задней двери, и бросился бежать по садовой дорожке к свинарнику. Не в силах вынести зрелище пяти погибающих малюток, а главное, видеть того, который, казалось, с каждой минутой становился крупнее и сильнее, Марк провёл ночь в одиночестве, в своей постели из газет, по большей части погружённый в глубокие размышления. И постоянно мысли его возвращались к словам Маделин: «Видать, чего-то съела».

Свинарник состоял из двух половин, но поскольку хозяева выращивали ежегодно лишь по одной свинье, то вторая половина, тоже крытая, использовалась в качестве кладовой для припасов. Весной и летом это как нельзя больше устраивало мышей, но осенью свиньи исчезали неизвестно куда и запасы пищи в хранилище тоже.

Сейчас, когда Марк вбежал по водостоку в свинарник, в наружном помещении не оставалось ничего, кроме въедливого запаха дезинфекции. Внутри же в одном стойле глазам его представился лишь пустой настил, а во втором — пустая кладовая, без малейших следов ячменной муки.

Но на крышке одного из мучных ларей Марк увидел большой картонный пакет и взбежал по стене, чтобы взглянуть на пакет поближе.

Сперва он не разобрал надпись, но потом сообразил, что пакет стоит вверх ногами, и тогда, забравшись на него, Марк, держась своим длинным хвостом, свесил голову вниз и ухитрился прочитать написанное:

За этим шли выдержки из бесконечных писем от благодарных покупателей и список разнообразных ингредиентов, а под конец фраза, напечатанная заглавными буквами красного цвета:

— Ой, нет, не может быть, — забормотал себе под нос Марк Аврелий. — Не могла она сделать такую глупость. А если всё же?.. Нет, нет, пакет запечатан. Его не могли купить давно. Наверное, его заготовили на будущий год.

Он соскользнул с пакета и обежал его кругом. И там, сзади, в нижнем углу он увидел маленькую дырочку. Видимо, кто-то прогрыз её. Марк ткнул дырочку носом, и из неё выкатилась круглая гладкая белая пилюля величиной с таблетку аспирина.

Марк выбежал из свинарника и бросился по тропинке к дому. Он до такой степени был погружён в мысли, вихрем крутящиеся у него в голове, что едва не налетел на кота, как раз выходившего из лаза в задней двери.

Оказавшись у себя дома, Марк предстал перед женой, которая лежала и кормила их гигантского ребёнка — теперь уже единственного в гнезде.

— Мадди, дорогая моя, — сказал Марк Аврелий, — в последнее время, я хочу сказать, в нашем летнем пристанище не приходилось ли тебе есть что-то из ряда вон выходящее?

— Навряд ли, Маркуша. Хотя в такую пору мы все не прочь полакомиться чем-нибудь эдаким. Да нет, ела ячменную муку, бывало, кукурузные хлопья, чуток свиных помоев. Ой нет, погоди! Там на ларе стояла картонная коробка. А в ней были большие круглые конфетки. Я сама надорвала её, примерно когда во мне зародились последние детки и этот, вот горе-то. Мне эти конфетки до того пришлись по вкусу, Маркуша! Я каждый день по штуке съедала.