– Депеша его светлости.

Моложавый полковник взял пакет, сломал сургучную печать и вынул плотный лист веленевой бумаги. На листе было несколько строк, жирно написанных гусиным пером:

«Ордер господину полковнику Фалееву.

Предписываю вам заготовить на Ингуле сленги для построения по апробованному рисунку двух кораблей пятидесятипушечных.

Князь Потемкин-Таврический

21 июля 1788 года. Лагерь под Очаковом».

Нет, не только пресловутые «потемкинские деревни» строил светлейший! Талантливый и энергичный администратор, он много сделал для освоения сказочно богатого южнорусского края. Личность необычайно яркая, Потемкин соединял в себе все контрасты своего блестящего и жестокого века. В нем причудливо сочетались смелость и широта деяний с мелочным интриганством, великодушие – с вероломством, личная отвага – с завистью. То был одаренный правитель и свирепый крепостник, преданный долгу солдат и ловкий царедворец. Он помогал великому Суворову, и он же мешал ему. Таков был человек, с чьим именем связано присоединение к России богатейших земель Причерноморья. Земли эти после долгой борьбы были возвращены родине из-под власти турецко-татарских пашей и ханов, хищные шайки которых столетиями заливали кровью русскую землю.

И застучали топоры на Ингуле. Строительство нового порта возглавлял талантливый инженер Михаил Леонтьевич Фалеев. Вскоре зеленые берега побелели от стружек. А на стапелях уже возвышался остов корабля. Поселок рос стремительно: дома, землянки, мазанки, шалаши, палатки множились с каждым днем. У маленького городка было уже все, кроме имени. И вот:

«Ордер господину статскому советнику и кавалеру Фалееву.

Федорову дачу именовать Спасской, а Витошу – Богоявленской, нововозводимую верфь на Ингуле – город Николаев...

Князь Потемкин-Таврический

Августа 27 дня 1789 года. Лагерь при Дубосарах».

Итак, «нововозводимая верфь» получила наконец имя. Избрано оно было не случайно: турецкая твердыня Очаков, прикрывавшая вход в Бугский лиман, была взята 6 декабря – в день святого Николая. Будущая родина Макарова, стало быть, ведет свою городскую генеалогию от блистательных русских побед. А ровно через год город подарил Черному морю свое первое детище – первое среди бесчисленного последующего потомства: 25 августа 1790 года с Николаевской верфи был спущен на воду пятидесятипушечный военный корабль. Название свое он получил, так сказать, «традиционное»: «Святой Николай». С тех пор «нововозведенная» в 1788 году верфь на реке Ингул стала главной кузницей нашего славного Черноморского флота. У порога этой кузницы увидел свет Степан Макаров.

В этом портовом городе все связано с флотом. Именно с флотом, а не с морем, как это ни покажется поначалу странным для города, долгое время бывшего главной базой черноморских эскадр. Моря в Николаеве не видать даже с колокольни. Однако нет по всей южной России ни одного города, столь богатого водой. У стен Николаева мощное течение Буга образует широкий и длинный лиман. С другой стороны город окружает, петляя по равнине, полноводный Ингул. Слияние этих рек создает гигантскую акваторию, где просторно любому кораблю. И нет морской штормовой волны. Вот почему и в лимане, и в нижних течениях обеих рек всегда полным-полно судов. Одни ремонтируются, другие достраиваются, третьи стоят под погрузкой – да мало ли за каким еще делом может зайти судно в порт! И добавим: в родной порт. Ибо для большинства черноморских кораблей нашего флота место рождения – здесь, в Николаеве. Порт и верфь – вот что определяет облик и быт этого города.

Так было и сто лет назад, когда Степа Макаров мальчишкой бегал с товарищами по николаевским улицам. Облик многих улиц изменился с тех пор мало (если не считать асфальта, автомашин и телеантенн). Улицы прямые, просторные, обсажены акациями. Ровно стоят дома – приземистые, плотные, чисто побеленные, с уютными двориками позади. Во двориках небольшой сад, через каменный забор выглядывают ветки вишневых и сливовых деревьев.

Дома стоят уже вторую сотню лет и простоят еще столько: предки наши клали камень добротно. Каждое строение имеет здесь свой особый, неповторимый вид, свой характер. Никакого однообразия и монотонной похожести нет в их облике, хоть они, что называется, типовые. Один дом отличается прихотливым кирпичным узором по карнизу, другой – затейливым крыльцом, третий солидно расположился на подклете; а рядышком – двухэтажный, что кажется уже высоким, тут и узорчатый балкон, или светелка, или чердак с круглыми окнами. С подоконников глядела на улицу уютная герань. Мостовые и тротуары прибирались чисто. Тротуары раньше мостили белыми каменными плитами. Кое-где они сохранились и поныне. Немало стерлось о них подков матросских и солдатских сапог, по утрам тысячи мастеровых топотали по ним, направляясь на работу в порт, звякала порой офицерская шашка. Город был военным и мастеровым. Жизненный уклад здесь прочен, устойчив. Почитали старших. Скандалы и ссоры случались редко. Пили только в праздники. Дети приучались к труду сызмальства. Соседи хорошо знали друг друга, все радости и печали были общими. Здесь приветливо здоровались со всяким прохожим человеком, хоть он и приезжий, незнакомый. Город был военным и мастеровым.

Топонимика (наука о наименованиях) – интереснейшее занятие, даже если столкнешься с ней случайно. В музее сохранились старые планы губернского города Николаева. Планы цветные, очень подробные. Планировка центральной части города сегодня точно такая же, как и при рождении Макарова. Тогда, как и сейчас, вдоль лимана шли ровные и широкие улицы: Адмиралтейская, Пограничная, Купеческая, Рыбная, Севастопольская, Привозная, Херсонская... Их пересекали: Артиллерийская, Наваринская, Инвалидная... Кажется, вся суть города отражена здесь: и морские баталии, откуда возвращались в Николаев опаленные корабли, и шумная жизнь порта, и черноморские соседи2.

Подалее от центра (строгая и монументальная Адмиралтейская улица) спускается к лиману тихая Католическая улица. Названа она была так потому, что стоял на ней католический собор: в городе жили поляки и бывало много заезжих моряков (теперь это улица Мархлевского, а в соборе – Дом культуры). Вот здесь-то, недалеко от лимана, стоит скромный домик с мемориальной доской. На доске написано: «Здесь родился...» – и далее все причитающиеся в подобных случаях слова.

Макаров оставил после себя гигантское эпистолярное наследство. Помимо многих книг и статей, помимо бесчисленного количества писем, личных и служебных, научных докладов, дневников, записных книжек и путевых заметок, из-под его пера вышло множество официальных документов. В двух объемистых томах, где опубликована лишь малая часть этих документов, составители в примечаниях ставили от себя помету: «Автограф» – и делали такую помету очень часто. Это значит, что данный приказ по эскадре или кораблю написал он сам. И отчет комиссии, которую ему довелось возглавлять. И многое, многое другое. Писал сам. Он никогда и никому не передоверял собственных обязанностей.

Да, Макаров писал очень много. Но... о делах, почти исключительно о делах! Даже письма к невесте, в которую он был пылко влюблен, даже они дышат его командирскими заботами. Дневники Макарова обстоятельны и деловиты, они очень подробны, но редко-редко мелькнет в них выражение типа: «я задумался о...», «мне вспомнилось». Только в ранней юности встречаются в его письмах трепетные восторги или сентиментальная грусть. Как видно, юность всегда есть юность, раз такой железный человек, как Макаров, тоже все-таки отдал дань классическим чувствам этого возраста. Зато потом – никогда. Даже наедине с собой он не позволял себе никаких сантиментов. А на мемуары у него просто-напросто не было времени.

И вот о последнем нельзя не пожалеть. Именно о первых пятнадцати годах жизни знаменитого адмирала известно очень немного. Первое до нас дошедшее письмо Макарова датируется 17 декабря 1862 года – автору его, следовательно, вот-вот должно было исполниться четырнадцать лет. Письмо это адресовано старшему брату:

вернуться

2

Многие улицы в Николаеве сохранили свои исторические названия; причем некоторым из них эти названия были в последние годы возвращены после поспешных и не всегда удачных переименований в 20-х годах.