– Ну, тогда почему бы... ах, да, я понимаю.

Иво снял шлем, окуляры и встряхнул головой. Это была эра изобилия, ВНП достиг рекордной отметки, повсюду возникали выгодные рабочие места. Но макроскоп показывал истинную правду: либо это виноват порочный круг обстоятельств, либо еще что-то, но люди жили в нищете. Жилище, которое он только что увидел, было типичным местом обитания все увеличивающейся, а отнюдь не уменьшающейся, прослойки общества.

Совсем недавно так жили только цветные американцы. Пройдет совсем немного времени, и только очень богатые будут жить иначе.

К чему тосковать по этому уголку бескрайнего космоса, покинув его?

Но Иво тосковал.

Гротон внимательно смотрел на экран, на котором Иво сфокусировал изображение поверхности Нептуна. В каких-то нескольких тысячах миль внизу клубились гигантские массы пара, выбрасывающие временами разноцветные языки газа.

Пять тысяч, четыре тысячи – нетрудно было представить, что они находятся на космическом корабле, совершают посадку и кожей чувствуют неистовые порывы метановых шквалов. Стало видно, что черная точка в центре – это глаз тайфуна, один лишь глаз составлял три тысячи миль в диаметре, и трудно было даже представить его глубину. Полупрозрачный слой легкого водорода образовывал центральную часть воронки, а тяжелый метан со взвешенными в нем кристаллами аммиака несся по большому кругу. Сейчас они могли оценить скорость газа на поверхности тайфуна – около четырех тысяч миль в час.

Иво вошел в глаз тайфуна – по сторонам вздымались стены газа и пара – титаническое и эфемерное творение атмосферы Нептуна. Затем темнота – он потерял воронку, затем вновь поймал ее и потерял опять. На глубине нескольких тысяч миль воронка составляла лишь десяток миль в диаметре, быстро сужалась книзу, ее стенки начинали терять устойчивость. Наконец она то ли совсем исчезла, то ли стала слишком маленькой, для того, чтобы ее можно было заметить в более плотной атмосфере на глубине пятьсот миль. Свет еще немного проходил, но чем дальше, тем его было меньше.

Тысяча миль вниз – все еще газовые вихри и потоки кристаллов аммиака. Две тысячи миль – та же картина. Три тысячи миль – твердой поверхности еще нет.

– Есть ли у этой планеты поверхность? – недоуменно спросил Иво.

– Должна быть, – ответил Гротон. – Определенно, она где-то есть. Слишком уж эта планетка тяжела, чтобы состоять из одних газов.

Четыре тысячи. Пять.

– Вы уверены, что приборы правильно показывают расстояние? Может, мы совсем не так глубоко, как представляем себе?

– Я уверен, все правильно. Это все эта чертова планета, в ней-то вся загвоздка.

Шесть, семь.

На глубине восемь тысяч миль от визуальной поверхности они впервые наткнулись на твердый материал – раскрошенный аммиачный лед. Показания макроскопа были в этой ситуации не очень надежными – слишком мало светового излучения нужной длины волны.

Девять тысяч – настоящий лед, из H2O, твердый, как камень, полупрозрачный.

Десять – все по-прежнему.

– Мы уже прошли две трети расстояния до центра планеты – и ничего кроме льда?! – воскликнул Иво.

Исходящий с такой глубины сигнал был очень слаб, но все же приборы зарегистрировали на глубине двадцать тысяч миль твердую породу.

– Вы поняли, – взволнованно сказал Гротон. Истинный диаметр Нептуна меньше диаметра Земли!? Ядро в поперечнике не больше восьми тысяч миль, – он еще раз посмотрел на приборы. – Но что это за ядро! Вольфрам, золото, платина, иридий, осмий – самые тяжелые элементы периодической системы собраны здесь! Представляете, какие здесь золотые копи? – Он остановился. – К черту золото! Тут же до черта... – внезапно Гротон замолк.

– И все это драгоценные металлы?

– Извините, я погорячился. На семьдесят процентов железо, а остальное, в основном, кремний и кислород. Просто необычайная плотность ядра сразу бросилась в глаза. Плотность необычайно высока и, к тому же, должна увеличиваться с глубиной. Очень массивная литосфера. Но так и должно быть. Насколько я понимаю, две трети массы планеты сосредоточено в ядре, а ядро не больше нашей Земли. Боже, как же я сразу не догадался! Плотность вещества ядра в десять-двенадцать раз выше средней плотности Земли, только тогда ядро и может быть таким тяжелым. Науке еще не известен столь плотный материал!

– Пошли вниз, – сказал Иво.

Материал был действительно невероятно тяжел. Тяжелые элементы плавали по поверхности ядра, так как плотность вещества, составлявшего центральную часть, была в несколько раз выше. Это вещество оказалось частично сколлапсировавшейся материей, скорее всего, это были остатки потухшей карликовой звезды. Протоны и нейтроны образовывали ядерную жидкость, а вырожденный электронный газ придавал ей устойчивость.

– Мне кажется, – прокомментировал Гротон, что половина работы за нас уже сделана.

Иво удовлетворенно кивнул.

Иво начал излагать женщинам свой и Гротона план:

– Идея состоит в использовании принципа гравитационного коллапса. Мы получили описание довольно сложной гравитационной линзы, которая, по сравнению с нашей на Тритоне, просто атомная бомба рядом со спичкой. Даже если задействовать всех имеющихся роботов, работа по сборке одних генераторов займет несколько месяцев, а система защиты...

– А что значит гравитационный коллапс? – прервала Афра.

– Ну, если попытаться на пальцах... гравитационный коллапс, это то, что происходит с материей, когда гравитационное давление превышает определенный предел. Любой массивный объект сдавливается собственным гравитационным полем, тем сильнее, чем массивнее он. Обычно это давление уравновешивается другими силами – электромагнитными и ядерными.

– Давайте я попробую, – предложил Гротон. – Думаю, что смогу изложить все в форме, понятной даже не кончавшим галактические университеты.

Иво понял, что это о Беатрикс. Он привык к тому, что Афра все схватывала на лету, и все время забывал, что Беатрикс соображает не так быстро, хотя в пытливости ей не откажешь. К тому же, он позабыл, что и сам какой-нибудь месяц назад не понял бы свою сегодняшнюю лекцию; не смотря на то, что он старался не воспринимать галактическую информацию рассудком, он все же познал очень многое.