Некий философ признался мне, что, познакомившись с государственным устройством и порядками у различных народов, он сохранил интерес лишь к дикарям и детям. Первых он изучает по книгам путешественников, за вторыми наблюдает в повседневной жизни.

Г-жа де* говорила о г-не де Б*: оЭто человек порядочный, но неумный и неуживчивый. Он - точь-в-точь окунь: безвреден для здоровья, но безвкусен и костистп.

М* не столько обуздывает свои страсти, сколько подавляет их. Он сам признавался мне: оЯ вроде наездника, не умеющего сладить с лошадью, которая понесла. Он убивает ее из пистолета и валится наземь вместе с неюп.

Я спросил у М*, почему он отказался от многих предложенных ему мест. оХочу быть человеком, а не действующим лицомп,-ответил он.

оРазве вы сами не видите,-говорил М*,-что я был бы ничем, если бы не моя добрая слава? Стоит мне поскользнуться, как я слабеют стоит мне оступиться, как я падаюп.

Весьма примечательно, что Кребильон и Бернар, пламенно воспевавшие-один в прозе, другой в стихах-безнравственность и распутство, умерли, страстно влюбленные в потаскушек. Трудно придумать большую нелепость-разве что платоническое чувство, которое г-жа де Вуайе до последнего своего вздоха питала к виконту де Ноайлю, .ча еще сентиментальные любовные письма, дважды переписанные рукой г -на Вуайе и найденные поем его смерти. Ими были набиты две шкатулки. И оба писателя, и чета Вуайе напоминают мне трусов, распевающих во весь голос, чтобы заглушить страх.

оДопускаю, что умный человек может сомневаться в верности любовницы, - смеясь, говаривал г-н де*-Но сомневаться в неверности жены может только дуракп.

Г-н Л* - прелюбопытный человек: ум у него насмешливый и глубокий, сердце гордое и неколебимое, воображение беззлобное, живое и дажепылкое.

оВ свете,-говорил М*, - встречаются три сорта друзей: первые вас любят, вторым нет до вас дела, третьи вас ненавидятп.

оНе понимаю,-удивлялся М*, - почему г-же де Л* так хочется, чтобы я у нее бывал? Я почти перестаю презирать эту даму, когда н? вижу ееп. Эти слова можно отнести и к светскому обществу в целом.

Д*, мизантроп и насмешник, говоря со мной о порочности людей, сказал: оБог не насылает на нас второй потоп лишь потому, что первый оказался бесполезенп.

Услышав, как некто обвиняет современную философию в том, что из-за нее умножилось число холостяков, М* отпарировал: оПока мне не докажут, что именно философы, сделав складчину, собрали те деньги, на которые открыла свое заведение мадмуазель Бортей,*й' я по-прежнему буду считать, что нежелание мужчин жениться объясняется иной причинойп.

Н* говорил, что, вдумываясь в отношения людей, надо всегда принимать во внимание, что их связывает: сердце или плоть-если это мужчина и женщина; дружба или выгода-если это частное лицо и сановник или придворный, и т. д.

Г-н де П* считал, что на публичных заседаниях Французской академии следует читать лишь предписанное ее уставом, и подкреплял свое

мнение такими словами: оДелая что-нибудь бесполезное, следует ограничиваться лишь самым необходимымп.

М* говаривал, что быть ниже принцев-прискорбно, зато быть вдали от них-приятно. Второе с лихвой искупает первое.

Когда М* посоветовали вступить в брак, он ответил: оУ меня всегда были две страсти - к женщинам и к холостой жизни. Первая уже угасла; значит, надо лелеять хотя бы вторуюп.

оНеподдельное чувство встречается так редко,-заметил г-н де*,что порой, идя по улице, я останавливаюсь, чтобы полюбоваться собакой, которая с аппетитом гложет кость. Это зрелище пробуждает во мне особенно острый интерес, когда я возвращаюсь из Версаля, Марли, Фонтенеблоп.

Г-н Тома-он был очень честолюбив-сказал мне однажды: оЯдумаю не о современниках, но о потомкахп. оМного же вы почерпнули в философии, если можете обходиться без живых людей, но нуждаетесь в тех, что еще не родились!п,-ответил я.

Н* сказал г-ну Барту: оВсе десять лет нашего знакомства я полагал, что с вами нельзя подружиться. Но я ошибался: это возможноп. - оКаким же образом?п.-оПолностью отказаться от самого себя и непрестанно боготворить вашу особуп.

Г-н де Р* стал с годами особенно суров и злоязычен: он растратил почти всю свою снисходительность, а то, что осталось, приберегает для себя .

Одному холостяку посоветовали жениться. Он отшутился и притом так остроумно, что ему сказали: оЖене такого человека, как вы, не пришлось бы скучатьп.-оЕсли б она была хорошенькой, конечно, нетона развлекалась бы тем же, чем и остальныеп,-подхватил он.

М* обвиняли в мизантропии. оНет,-возразил он, - я не мизантроп, но когда-то боялся, что стану им, и потому, на свое счастье, принял нужные мерып.-оКакие же?п. - оСтал жить вдали от людейп.

оПора уже философии,-говорил М*-по примеру римской и мадридской инквизиции завести свой собственный индекс.? Пусть и она составит список запрещенных книг. Он у нее получится длиннее, чем у ее соперницы: ведь даже в книгах, в общем одобренных ею, найдется довольно мыслей, которые заслуживают осуждения, ибо противоречат требованиям нравственности, а порой и здравого смыслап.

оСегодня я был воплощенной любезностью и не позволил себе ни одной грубостип,-сказал мне как-то г-н С*. В нем действительно уживались оба эти качества.

Однажды, шутя над женщинами и недостатками их пола, М* сказал мне: оЖенщин надо или любить, или знать, третьего не даноп.

М* написал книгу, имевшую шумный успех, и друзья его настаивали, чтобы он поскорей опубликовал следующее свое произведение-оно очень им нравилось. оНет,-ответил он. - Надо дать зависти время утереться - ее слюна ядовитап.

Молодой человек по имени М* спросил меня, почему г-жа де Б* отвергла его домогательства, а сама гоняется за г-ном де Л* которому ее авансы явно не по сердцу. оМилый друг,-ответил я, - сильная и богатая Генуя просила многих королей принять ее в подданство, но все отказались, хотя воевали из-за Корсики,*й* обильной только каштанами, но зато гордой и независимойп.

Кто-то из родственников г-на де Верженна спросил его,, почему он позволил назначить министром по делам Парижа г-на де Бретейля, в котором все видели его, де Верженна, преемника. оЭтого человека,

объяснил де Верженн, - знают у нас плохо: он долго жил за границей, Он пользуется незаслуженно хорошем репутацией, и многие считают егодостойным поста министра. Подобное заблуждение нужно рассеять, а для этого он должен сесть на такое место, где все увидят, что представляет собой барон де Бретейльп.

Г-на Л*, литератора, упрекнули за то, что он уже давно ничем не радует публику. оА что можно печатать в стране, где время от времени запрещают даже ?Льежский альманах?п,-ответил он.

К г-ну де Ла Реньеру ездят все: у него отличный стол, хотя сам он человек смертельно скучный. М* не зря сказал о нем: оЕго объедают, но не перевариваютп.

Г-н де Ф*, зная, что у его жены есть любовники, тем не менее вспоминал порой о своих супружеских правах. Однажды вечером он вознамерился ими воспользоваться, но жена ответила ему отказом.

- Разве вам не известно о моей связи с М*? - возмутилась она.

- Велика важность!-возразил де Ф*.-Вы же были близки с Л*. С*. Б*. Т*?

- Это совсем другое дело. Я не любила их, а лишь уступала своей прихоти. А вот к М* у меня подлинное чувство, любовь до гробовой доски .

- Простите, не знал. Считайте, что разговор исчерпан. И действительно, больше они к этой теме не возвращались. Когда эту историю рассказали г-ну де Р*, он воскликнул: оВозблагодарим господа за то, что он сподобил людей довести брак до такой утонченности п .

М* говорил: оМои недруги не в силах мне повредить: они не властны отнять у меня способность разумно мыслить и разумно поступатьп.

Я спросил М*, намерен ли он жениться. оЗачем?-удивился он. Чтобы платить королю Франции подушную подать при жизни и тройную двадцатину после смерти?п.

Г-н де* попросил епископам отдать ему загородный дом, куда тот никогда не ездил. оРазве вам не известно,-ответил прелат,-что у каждого человека должно быть такое место, куда ему никак не попасть, но где, как мнится ему, он был бы счастливп. Г-н де* помолчал, потом ответил: оЭто верно. Видимо, потому-то люди и верят в райп.