Клавдия, жившая на безликом проспекте Просвещения, но удобно: рядом с метро, – впустила его, задала три-четыре дежурных вопроса, оставила ключи и унеслась на дачу, где растения нуждались в поливке. Лето выдалось не по-северному знойным…

Это Селиванов основательно прочувствовал на себе. Ходить по городу пришлось много; от теплового удара спасало только метро, душное и влажное, но хотя бы со сквознячком.

Уже к обеду стало ясно: ничего не получается. Ни одного человека из тех, кто мог бы помочь ему и на кого он всерьёз рассчитывал, в городе не оказалось: большинство в отпусках, кто-то в командировках, кто неизвестно где; переформирование-с… Мелькнула мысль: в Коминвазе такая же маета, пойти туда в отдел кадров и прямо спросить – и ведь скажут, а потом забудут, что сказали, – но здравый смысл шепнул: потом, успеем ещё. И, будь он неладен, этот задроченный здравый смысл – оказался-таки прав…

У Питерского отделения Комитета имелось шесть корпусов: четыре в самом городе, а ещё два в пригородах: Всеволожске и Кронштадте. Во Всеволожске занимались инопланетными материалами и конструкциями, с этой отраслью знаний Селиванов дел не имел, так что тамошние инженеры и техники все были чужие, – а вот с ребятами из кронштадтской лаборатории Селиванов вёл кой-какие дела несколько лет назад; там наверняка должны были остаться знакомые.

Кронштадт – город маленький, однако от причала до лаборатории надо было как раз пересечь его весь по диаметру. Если ехать из Питера на автобусе, то дорога займёт больше времени, чем если плыть на пароме, но зато автобус останавливается от лаборатории в трёх минутах ходьбы. Дело решила жара: Селиванов решил плыть.

От Тучкова моста ходили старые «Метеоры», а от Крестовского острова – новенькие «Андромеды», которые даже и не плавали, а летали над водой – только низэнько-низэнько. Кроме всех прочих, у них было одно ультимативное, наирешительнейшее преимущество: вся задняя часть судна представляла собой большую открытую палубу с буфетом…

Гришу Осипяна Селиванов заметил ещё возле кассы, но подошёл к нему уже только на борту. Гриша, вопреки фамилии курносый сероглазый блондин, занимался исследованиями чипов, которые имперцы вживляли в тела некоторых из похищенных и потом возвращённых. Сейчас он задумчиво поедал солидных размеров бутерброд с ветчиной и салатом, запивая светлым пивом из высокого бокала. Похоже, дисциплина в лаборатории опустилась до точки замерзания…

Селиванов взял ноль пять нефильтрованного «Премьера» и сырных палочек – и подсел к Грише.

– Сто лет, – сказал он и широко улыбнулся.

– Селиванов! – восхитился Гриша. – Вот уж точно – сто лет!.. Ты к нам? Или просто так?

– К вам, – сказал Селиванов. – Но через задний кирильцо.

– Чего так?

– Попробовал нормально – обломался… Слушай, ты же помнишь, наверное, эту историю год назад, когда я из Владика двух Чужих привез, а у меня инвазовцы их упёрли? И что потом якобы одного из них перед выборами демонстрировали?

– Так это ты их нашёл? Здорово. Я даже и не знал…

– Ну, если строго по факту, то нашла их всё же та девушка. Потом начальство их мне передало – полностью под мою ответственность. А когда их у меня выкрали, разбираться не стало и мне же вкатило по полной, со всей дури. Да ты в курсе, наверное…

– Что-то слышал, но краем уха. Уж извини, мы с этой реорганизацией…

– Представляю. Что меня примиряет с тем пенделем под зад, так это то, что мне ничего не придётся паковать и носить…

– Так тебя что – выперли?

– Ещё как.

– Ё-олки… И что же ты собираешься делать?

– Восстанавливаться, естественно. Но для этого мне нужно законтачить с той поганкой, которая меня подставила. Чтобы она же и отмазала. Без неё никак. А её почему-то прячут. Наверное, из-за этих поганых выборов. То есть не наверное, а точно. Я уже в Москве пробежался по тем, кто мог бы нас познакомить, но узнал только, что она живёт постоянно в Питере…

Гриша покивал с набитым ртом. Селиванов, заполняя возникшую паузу, воздал должное пиву и закуске. Серебряные колокольчики, сигнализирующие о приближении удачи, вдруг загремели над самым ухом. Почему-то показалось вдруг, что Гриша вот сейчас, как только прожуёт бутерброд, скажет ему всё-всё…

Осипян прожевал бутерброд, глотнул пива и покивал.

– Ну, ты в курсе, конечно, что её мужик стал теперь нашим самым главным боссом? – неторопливо спросил он.

– Да уж… Но он абсолютно недоступен. В смысле – что ему пока не до таких мелочей, как неправедно уволенный сотрудник.

– Я бы всё равно действовал через него… Или через суд. Почему нет? А барышню Гофман я раза три видел на Аптекарском острове. С котёнком. Гуляют они там в Лопухинском садике у набережной. Значит, и живут где-то неподалёку… Но я бы на твоём месте просто написал бумагу Липовецкому – так, мол, и так…

– Бумага давно уж писана, и не одна…

– Понятно. Ну, буду рад, если помог тебе.

– Спасибо, Гриша. Надеюсь, действительно помог. Говорят, она девушка с понятием, – намёки Селиванов понимал хорошо. – Зла она мне не хотела…может, даже просто не знает, как оно всё в результате получилось… Слушай, а как ты думаешь, кто-нибудь из ваших не подскажет мне что-нибудь более внятное?

Гриша посмотрел на свой почти пустой бокал, потом на стойку буфета. Похоже было, что ему хочется ещё немного пива, но он колеблется.

– Не знаю, Иван Алексеевич, – сказал он немного рассеянно. – По-моему, ты переусложняешь задачу. В телефонный справочник заглядывал?

– Обижаешь, начальник. Не фигурируют-с.

– Что, вообще никаких Гофманов?

– Нет, один какой-то есть. Но не Э-Эм. И в адресном бюро я узнавал, но там наша барышня отсутствует – по крайней мере в открытом доступе. Нет, я уже всё перепробовал… То есть ты считаешь, что в лаборатории я ничего нового не узнаю?

– Да нет, никак я не считаю, просто… Ну, бардак у нас там, разброд и шатание. И народу три штуки, не больше. Давай сходим, поговорим. Всё какая-то цветная брешь в серых буднях. И потом – ну, а вдруг?..

Остаток пути они говорили о пустяках, по пути с причала до лаборатории взяли свеженького разливного «Бомбардир-капитана» – и славно посидели в прохладе. Ничего нового Селиванов не узнал, но лихорадка, тихо сжигавшая его все эти дни, вдруг прекратилась. Понемногу рабочий день закончился, один из вынужденно трезвых сотрудников взялся отвезти Гришу и Селиванова в город – и вдруг в машине, глядя на алюминиевую рябь залива, Селиванов с ужасом подумал: господи, что я здесь делаю? И вообще: кто я?.. Сердце дёрнулось и остановилось, а потом затарахтело с удвоенной скоростью. Морок прошёл, но Селиванова что-то заставило оглянулся, и ему померещилось, что в мареве возле дороги стоит он сам, растерянный и ничего не понимающий в этой жизни.

Юлька как будто прилипла к этому месту. Казалось, всё просто и легко: садись на «супербайк», джойстик на себя – и лети, куда хочешь. Но эта свобода таинственным образом и ограничивала, сковывала её…

Или – не свобода, а что-то иное?..

Был уже день, белый день в самом что ни на есть разгаре, а она всё сидела за столиком под полосатым навесом и ела уже четвёртую порцию мороженого подряд – на этот раз персиковое со взбитыми сливками.

По дороге неслись машины, в основном грузовики-цистерны: жёлтые, красные, синие, цвета полированной стали. Никто не сворачивал к мотелю «Надёжное место», чтобы отдохнуть в тени.

Два десятка пальм и огромный фикус-баньян перед домом давали сочную ароматную тень, и в этой тени журчали несколько маленьких фонтанов. Там же прыгали и азартно ругались какие-то птахи. За домом был бассейн и несколько лежаков для загара.

А за проволочным забором начиналась выжженная бугристая пустошь…

Почему-то не находилось никаких сил убраться отсюда.

Возможно, те, кто гонится за нею, нащупали её и «приковали». А возможно, в её голове созревает новый план действий, потому что старый – это она уже поняла – был плох и слаб до беспомощности, и непонятно, как она могла его сочинить…