По всему выходило, что именно здесь, на участке ответственности легионеров, и будет самое горячее место. Здесь – и, может быть, ближе к солёным болотам…

Недостаток у наблюдательного пункта был только один, но существенный: слабое блиндирование. То есть от настильного огня защита была превосходная, непробиваемые брустверы из дикого камня, стальная заслонка на фронтальной амбразуре, – зато от навесного прикрывал только небольшой железобетонный козырёк. Чапам просто никогда ещё раньше не приходила в голову мысль, что надо прикрываться и от тех снарядов, которые падают сверху.

Ладно, это не самое страшное…

Перед позициями отряда было пусто. Справа всё застилал желтоватый дым, видны были выходящие из леса густые цепи, и между ними часто-часто взлетали фонтаны огня. Батареи за спиной солидно стучали очередями, пока ещё чётко, не в разнобой.

Цепи шли.

Вступили все пулемёты гвардейцев, а потом затрещали дружные залпы. Гвардейцы – в отличие от чапов, предпочитавших М-1 по каким-то своим повстанческим причинам (экономия патронов?), – вооружены были бельгийскими «ФН-ФАЛ», имеющими и режим стрельбы очередями. Но пока что били залпами.

Так… Дружно поменяли магазины…

Множество несильных взрывов где-то по линии окопов. Неужели гранаты?

Кончились залпы… зачастили. Беспорядочная стрельба. Чаще и чаще в общий фон вплетаются короткие очереди. Всё, дикая неуправляемая пальба…

И в этот момент напротив фронта легионеров из-за рощиц, почти сливающихся зрительно в сплошную завесу, тут и там стали появляться и разворачиваться веером орудийные упряжки. Пушки быстро снимали с передков…

Десять…

Двадцать…

Около сорока орудий.

Не дожидаясь, когда начнёт противник, и не дожидаясь команды, ударили мортиры Легиона – шесть выстрелов один за другим. Полковник видел, как в небе протянулись дымные трассы. Они как будто зависли высоко, под скомканными ветром облаками, а потом ринулись вниз. Взрыватели настроены были на самое лёгкое касание, и мощные бомбы взрывались, не вздымая тонн земли, а расстилая ударные волны и осколки по поверхности. Смело канониров, опрокинуло одно или два орудия…

Потом остальные открыли беспорядочный торопливый огонь.

Били шрапнелью. Снаряды рвались над головами, засыпая окопы раскалённой чугунной фасолью.

Ещё раз ударили за спиной мортиры. На этот раз по земле докатилась дрожь мощной отдачи – наверное, полковник слишком ждал второго залпа. Бомбы улетели и разорвались в дыму, и урон, нанесённый ими, ясен не был…

Вскоре вражеские артиллеристы перешли на стрельбу гранатами. Разрывов получалось как-то совсем мало, и полковник догадался, что только несколько пушек бьют по его окопам, а остальные – далеко за спину пехоты, по позициям тяжёлой артиллерии. И точно: тут же позвонили из штаба, крича, что с этой швалью нужно покончить немедля, иначе…

– Куренной, – позвал полковник, и разведчик тут же оказался перед ним, как Сивка-Бурка. – Пройдись глазом или ножками, если надо – где может сидеть их корректировщик?

– Есть! – козырнул Куренной и исчез.

Загудел полевой телефон. Лейтенант Марейе сообщал, что его соседи, гвардейцы, вроде бы отбили атаку. Стрельба там утихает…

– Отлично, – сказал полковник. – Рифат, позвони в штаб, попроси огонь тяжёлых на эти батареи, раз уж они их так достают…

Ибрагимов позвонил. Ему сказали, чтобы не лез с советами.

Тем не менее к разрывам мортирных бомб скоро добавились высокие эффектные фонтаны земли. Одну тяжёлую батарею всё-таки развернули в нужную сторону.

– Жлобьё, – сказал Ибрагимов.

Тут же рвануло воздух и тупо ударило в заднюю стену наблюдательного пункта. Полковник подумал, что это осколок, но оказалось – крупнокалиберная пуля, уже на излёте. Она застряла в щели между здоровенными булыжниками.

– Шальная… – Ибрагимов неуверенно поковырял её пальцем.

Полковник подошёл к левой боковой амбразуре. Посмотрел на сияющее донышко пули, прикинул взглядом примерную траекторию. Вон те заросли где-то в километре отсюда…

Ещё одна пуля взметнула на склоне щебень, не долетев до амбразуры.

Тяжёлые крупнокалиберные винтовки делали здесь вручную, с тщательностью едва ли не ювелирной. То же и с патронами. И, в общем-то, получалось неплохо, даже слишком неплохо…

– Игорь Николаич, отойди, – Ибрагимов потянул его за рукав.

Полковник сел на табурет, махнул телефонисту:

– Костя, дай мне первую роту… «Куница», я «Сухой». Перед тобой роща Малая, а перед ней заросли кустарника. Видишь их? Прочеши кусты пулемётами, там засели снайперы. Подави к чёртовой матери… Костя, передай по остальным ротам приказ: из всех видов оружия огонь в сторону противника.

Он подошёл к фронтальной амбразуре, нажатием рычага откинул бронезаслонку. Ни черта не было видно там, «в стороне противника»… дым, сплошной дым.

Снова позвонил Марейе. Вновь усилился натиск на гвардейцев, и он просил разрешения открыть фланкирующий огонь для помощи соседям.

– Разрешаю. В дальнейшем действуйте по вашему усмотрению, лейтенант, – сказал полковник. – Вам там виднее. Обо всех изменениях обстановки докладывайте немедленно.

Вернулся Куренной.

– Готовы, – сказал он. – На деревьях сидели…

Полковник кивнул и вернулся к амбразуре. Бинокль был бессилен. Как бы хоть что-нибудь разглядеть…

И тут одна из бомб попала там, в дыму, во что-то горючее. Очень горючее.

Огненный шар вымахнул вверх метров, наверное, на сто. Пламя даже в самый пик накала было красноватым, и уже через несколько секунд шар померк, огонь превратился в облако – красно-бурое, накалённое, просвечивающее изнутри. Оно медленно поплыло вверх, волоча за собой шлейф дымов – и сине-белого порохового, и серо-жёлтого от сгоревшего пикринита, начинки бомб, и чёрного в оранжево-багровых прожилках – как будто там горел расплавленный асфальт или склад автопокрышек…

– Ну ни хрена себе… – сказал Ибрагимов.

– Мягко говоря, – согласился полковник. – Как думаешь, Рифат, что у них там было?

Языки огня меж тем стремительно вырастали, стремясь дотянуться до шляпки гриба, тяжело зависшей, переставшей подниматься.

– Не знаю, – подумав, сказал Ибрагимов. – Не нефть – видел я, как нефть горит…

– Сланцевое масло, товарищ полковник, – сказал из-за плеча телефонист. – Для паровозных топок они его используют…

– А что, похоже, – согласился Ибрагимов. – Но зачем оно им тут?

Облако медленно расплывалось в громадную бесформенную кляксу…

– Не знаю, зачем, – сказал полковник, – но мне это чертовски не нравится.

В окопах кричали «Ура!»

Как бы в ответ на этот крик из дыма показались сотни бегущих фигурок. Они перебегали, ложились, ползли, вскакивали, стреляли. Многие за собой волокли что-то тяжёлое.

Марейе сообщил, что бой идёт в траншеях гвардейцев.

Легионеры, обрадовавшись появлению видимого противника, взвинтили темп стрельбы, и вражеская артиллерия тут же перенесла огонь на их позиции. Гранаты рвались в основном перед окопами, вряд ли причиняя реальный урон, но мешая стрелкам видеть цели.

Снаряды проходили, наверное, над самыми головами наступающей пехоты, а та и не думала залегать. Их становилось всё больше и больше.

Из дыма выходила саранча…

– Мог бы и сам почаще заходить, герой Отечества, – ворчала бабка Калерия, при этом стремительно производя несколько действий одновременно: заваривая в краснофарфоровом чайничке ароматный чай, расставляя на столе печенье, варенье, мёд и тарталетки с кремом, свеженькие, законченные изготовлением за три минуты до прихода гостей. – Понимаю, бабка старая, из ума выживает, неинтересно с нею…

– Бабу-уль!.. – виновато жал плечами Санька Смолянин, с трудом забираясь в свой любимый уголок между столом и подоконником; уголок сделался ему тесен, да и вообще вся бабкина квартира… она стала не то чтобы тесной, какая уж тут может быть теснота, в родовой адмиральской хате, а – ограниченной, предсказуемой, что ли… Когда-то почти космическое её пространство схлопнулось коробочкой, осталось только жильё. – Ты не представляешь себе, сколько у меня сейчас работы…