На деле путь занимает полтора часа. За это время не случается ничего…
У пирса ждал, расслабленно пуская сизый дым, малый каботажный почтовик. Полоска неба на юго-востоке была цвета персика, а вода, в которой мок лакированный чёрный корпус – глубокой тёмно-зеленой, с невероятными тонкими прожилками золота или янтаря, которые не были видны просто так, их надо было угадывать, настолько они сливались с общим фоном…
Пахло дымом и йодом.
Пожалуй, Кастро и его другу Че посудина подвернулась поменьше – так ведь и людей половина, если не меньше. Однако разместились, как ни парадоксально, достаточно легко: по тридцать человек в двух трюмах – на положенных поперёк досках сидеть, в десяти гамаках по очереди спать; в кубрике и каютах – ещё тридцать; оставшиеся – на палубе, причём даже оставалось место, чтобы куда-нибудь пройти, не особо беспокоя лежащих и сидящих. А то, что пожрать горячего можно было только в пять смен, – подумаешь, не такое терпели…
Путь предстоял в четыреста километров. Если по тихой погоде, то получалось чуть поменьше двух суток. Или побольше. Но тоже чуть.
– Мне обязательно нужно спросить наших, в чём они имеют нужду, – медленно и раздельно в который раз уже повторил Серёгин. Эти двое юсиинь, с которыми он теперь беседовал, вовсе не косили под чапов и даже чапский знали не очень. Хотя, может быть, они притворялись: когда ведёшь переговоры, всегда хорошо чем-то владеть лучше, чем демонстрируешь. – С другой стороны, я должен знать хотя бы в общих чертах, что вы можете предложить. Список, список… перечень вещей…
Юсиинь кивнули головами. Они напоминали доживших до сухой старости сиамских близнецов – сидели вплотную друг к другу, говорили одно и то же и были страшно похожи друг на друга. Разве что нельзя было понять, какого они пола: то ли такие жилистые старухи, то ли субтильно-педерастические старички, очень носатые. Тот факт, что на мордах был густо наложенный макияж, ничего не значил: им пользовались все юсиинь. А вот тонкостей, позволявших разобраться, кто перед тобой – не только в смысле половой принадлежности, но и профессии, положения в обществе и прочее, – таких тонкостей Серёгин постичь не успел. Поэтому просто постарался запомнить цвета и рисунок белил, румян, теней – чтобы потом рассказать Сантери и выслушать комментарий. Дабы не мешать «боссам» договариваться, Сантери и Фогман сидели сейчас «в людской» и резались в юсииньскую разновидность нардов.
– Вам покажут всё, – сказал один из боссов, и второй закивал головой. – Проще смотреть предметы или изображения?
– Начнём с изображений, я думаю, – сказал Серёгин.
– Читать на юсиинь? На тангу?
– Н-нет, – закусил губу Серёгин.
– Тогда предметы, – сказал левый босс и встал. Всё-таки они не были сиамскими близнецами. – Прошу туда.
Второй сказал какую-то короткую фразу на родном, и из-за ширмы выскользнул секретарь Тиц, который сидел там тихо, как мышь под веником.
– Мы должны получить много гарантий, – сказал первый босс. – Много различных.
– Я внимательно слушаю, – сказал Серёгин.
– Оплата сразу в момент поставки. Ровно.
– Разумеется.
– Платить фрахт отдельно.
– Сколько?
– Одна пятая.
– Н-да… Обычно мы платили шесть процентов.
– Всё меняется.
– И не всегда в лучшую сторону… Этот вопрос я должен буду обсудить с казначеем.
– Мы не снизим фрахт. Это реальная плата. Риск. Очень.
– А если наш корабль?
– Тогда риск ваш. Нам всё равно.
– Оплачивается груз, попавший на борт корабля, – сказал другой «босс». – Погруженный. Тут же расчёт, и пожалуйста, мы больше не зависим. Не влияем.
– Не отвечаете?
– Не отвечаем.
Серёгин задумался. Нет. Вряд ли они хотят так задёшево кинуть Легион – знают же, что потом не смыться.
– Хорошо. Когда я наконец узнаю, что у вас есть и что сколько стоит?
– Сейчас. Вас проводят. Пожалуйста.
– Я хочу взять своих людей.
– Пожалуйста.
Оба босса снова сблизились, почти сомкнулись, и Серёгин снова перестал их различать, хотя минуту назад вроде бы начал. Один из них нажал большую зелёную клавишу на стене, и с шелестом раздвинулись жалюзи. За ними было панорамное окно. Тиронское солнышко светило откуда-то слева-сзади, освещая висящую вверху и справа устрашающего вида конструкцию: шесть толстенных крестовин, неровно насаженных на коленчатую с перехватами трубу. К торцу трубы был пристыкован корабль, но и это не давало представления о размере сооружений: корабль мог быть маленьким катерком, наподобие их собственного, а мог – миллионотонным транспортом в полкилометра диаметром.
Неслышно вернулся Тиц, ведя за собой недовольно ворчащих Фогмана и Сантери – их, оказывается, оторвали от игры в самый решительный момент, один бросок мог решить, кто же будет чемпионом…
– Надеюсь, у вас хватило ума смешать шашки, – сказал Серёгин по-русски – и по реакции понял: нет, не хватило. А ведь это была самая вредная примета: оставлять недоигранную партию. И возвращаться теперь нельзя – ничем оно не лучше, возвращаться… – Ну, сержант, не ожидал.
Наверное, со стороны эта сцена произвела какое-то другое, но очень правильное впечатление: боссы переглянулись и одобрительно кивнули Серёгину. Типа: держи их в узде. Или что-то подобное.
Мы так и будем глазеть? – хотел было спросить Серёгин, разозлеваясь, но тут снизу, из-под окна, всплыл юсииньский кораблик, матово-полупрозрачный треугольник со слегка скругленными сторонами. Он развернулся, прижался брюхом к окну, присосался – и окно как будто исчезло, образовался такой же полупрозрачный и скруглённый трапик, ведущий внутрь, боссы уверенно пошли первыми, не оглядываясь, и за ними пошёл Серёгин – тоже не оглядываясь. Снаружи кораблик казался полупрозрачным, а изнутри – отнюдь нет. Серёгин посмотрел направо, туда, куда свернули боссы – они удалялись по коротенькому коридору со ступеньками, но шагая уже по стене. Он ненавидел эти фокусы с гравитацией, его мутило всегда – и при перемене ускорения, и при смене вектора, – но сжал зубы и пошёл, придерживаясь за тёплый поручень только кончиками пальцев…
Санька весь как будто закаменел. Это было опасное состояние, он из него мог сорваться в боевую ярость, а мог и в долгую депрессию. Бывало и так, и так. А сейчас ни то, ни другое вроде бы ни к чему…
Русло Сан-Хоакина, главный ориентир, по которому они шли, заметно сузилось. Главная река Калифорнии была, по существу, жалким ручейком, который, возможно, в дожди и половодье раздавался до размеров нормальной реки – но это явно не сейчас.
Сделали бы, как в Сахаре, подумал Санька. Полторы сотни антигравов по верховьям рек – и вот вам непрерывное дождевое водоснабжение. Не срослось почему-то, Яша на Мизели об этом рассказывал, об этом и вообще обо всём, но тогда Санька в детали не вник, а потом и вовсе забыл про разговор. И только теперь, глядя на голые камни и редкие полувыгоревшие рощицы внизу, он кое-что вспомнил. То есть вспомнил, что был такой разговор, а вот в чём корень проблемы…
Санька покосился на Якова. Тот сидел в страшной позе: скрючившись, упёршись локтями в коленки и вогнав костяшки пальцев глубоко в глазницы.
Чарли и коты тихо жались друг к другу сзади. У них был вид людей, только что чудом выбравшихся из глубокого омута и от чудовищной усталости ещё не верящих в спасение.
Солнце стояло довольно высоко, но Санька знал, что здесь, в тропиках, это обман: сядет быстро, и тут же обрушится тьма. Впрочем, часа полтора светлого времени оставаться должно… Он посмотрел на часы, потом вниз. Река уходила резко влево. Куда теперь, хотел спросить он, и в этот момент Яков приподнял голову. Глаза были красные щёлочки, рот приоткрыт. Секунду он сидел с абсолютно отсутствующим выражением. Потом вскинул руку: ни слова!.. И наконец сказал:
– Есть…
– Что?! – Санька уже знал, что.
