О товарище, что летит от тебя в ста метрах, ты знаешь: он не пожалеет жизни ради того, чтобы тебе помочь. Отдаст все, что у него есть — солнце, радость, воспоминания, — без пафоса и фразы.

Из порядочности. И ты поступишь точно так же. Это ведь здорово, правда?

Если бы вы знали, как я презираю тех, кто отмеряет, готовясь отдать, кто считает, отдавая. Вы меня понимаете? Мне нравится быть щедрым. И для меня существуют только щедрые — богачи, для которых щедрость сама собой разумеется. Знаете, Лулу, вы мне дороги той нежностью, которую дарили так безоглядно, я не считаю, сколького лишился — сердцу не прикажешь. И потом, если б вы только знали, как я устал от мелочных интриг, от друзей, которые то «поссорились», то помирились, от постоянно меняющихся кодов: на что мы намекаем и что подразумеваем, когда никто уже не знает, на каком он свете. Ей–богу, жизнь куда проще. По крайней мере, я предпочитаю определенность и открытое забрало.

Меня сочли сумасшедшим, когда я уехал. Но, Лулу, нужно жить так, как думаешь. Люди зачастую развлекаются, думая или споря. Размышления для них безопасная забава, поскольку никак не влияют на поступки и образ жизни. Меня собирались женить, хотели, чтобы я женился на богатой наследнице и жил мирной, утешительной жизнью.

Хотя и здесь, голубчик, у меня иной раз случаются приступы отчаянной меланхолии: ведь женщина — это такая нежность. А я в одни прекрасный день начну стареть, да и мое ремесло быстро нас изнашивает: я могу переломаться, изуродоваться, попасть в плен к маврам. В общем, иногда меня охватывает яростное желание быть счастливым. Именно так: яростное. И если я встречаю очень красивую женщину, щемит сердце.

Может, вам захочется написать мне, голубчик?

Антуан

Воздушная линия Латекоэр Дакар

(Сенегал)

Французская Западная Африка

Париж, апрель, 1929 г.

III

Мне совершенно необходимо тебе написать [5]. Хотя словами мне сказать тебе нечего. Это слишком глубоко во мне, слишком переплелось со мной. И смута так велика, что ее не передать никакими словами.

Но, несмотря ни на что, мне необходимо поговорить с тобой. Не потому что я надеюсь на понимание. Скорее я предпринимаю попытку, обреченную на провал. Слова. Так подбрасывают в воздух почтовых голубей, не зная, долетят ли. Но знаешь, может, посыл значим сам но себе, и он более значим, чем получение. Тебе я отдал всего себя. И теперь, может быть, по собственной воле повторно иду в рабство.

Тебе измениться невозможно. Я сказал тебе, что не понимаю, но я понимаю все, понимаю, — когда ты становишься ближе, когда отдаляешься, когда приходишь ко мне, когда отправляешь меня в изгнание. Ты переменчивая погода, а я все пытаюсь погреть старые раны на солнышке.

Не стесняй себя ни в чем, я прекрасно вижу то главное, что ведет тебя. Ты хочешь, чтобы тебя собрали. Мне трудно выразить тебя словами: жатва, собирающая сама себя. Я думаю о языке, это всегда сотворение мира, который мне кажется самым правдивым.

«Под сенью вечно летящих голубей…»

Вот так мне нужно было бы говорить с тобой, чтобы что–то сказать, опасная моя любовь.

Иногда сердце во мне хмелеет, начинает потихонечку закипать. В горле щекотно от смеха. Я чувствую, счастье переполняет меня, но боюсь его заметить. Осторожно поднимаю глаза и поглядываю на свое счастье. Присаживаюсь поближе к ослепительному солнцу, подставляю спину, греюсь. Млею, как ящерка: я так долго спал…

Но как опасна моя беспечность: по твоему лицу пробежала тень.

Твое лицо.

Потерянная мной колония.

Как–то раз ты назвала меня «слабым ребенком»… Думаю, я и есть ребенок. Не умею строить, не умею владеть. Боюсь, что не узнаю свой дом.

Старину Берниса, своего приятеля, я отправил умирать в пустыню, потому что дома он так и не нашел. А вот эту фразу, светлую и безнадежную, я люблю больше всего на свете.

«Мое короткое жаркое грустное и блаженное лето».

Я верил, что оно вернется.

Вот. А мне много не надо. Скромный завтрак поздним утром в день отъезда.

Вот. После этой минуты нежности говорю себе: вот он, мой скромный завтрак.

Моя единственная любовь.

Я знаю, что прожить со мной жизнь невозможно. Я слабее домов, деревьев, всего, что построено. Гораздо слабее. И я так предусмотрительно увел подальше от всего этого своего Берниса. Лучше ли то, что я дал ему взамен? Он врезался в звезду.

Этого слабого ребенка я оставил на плато в Сахаре, вы такого не видали, оно похоже на огромный стаи под звездами. Звездами, падающими вниз.

Но все начинается сначала. Узнаю счастье, узнаю весну и свою тоску.

Узнаю слова, которые хочу сказать.

Испуг разбуженного ребенка, он испугался раньше, проснулся и вспомнил об испуге.

Любимая моя, не пугайтесь: я разговариваю сам с собой. Любовь много больше меня. Мне нужно ее рассказать.

[Антуан]

Париж, апрель, 1929 [6]г.

IV

[…] Я нуждаюсь в прощении, у меня захмелело сердце [7]. Я сердит на себя, что не сумел удержать все в себе.[…] И все же будь уверена, голубчик Лулу, что я никогда больше не буду говорить с тобой об этом. Я вовсе не хочу сказать, что забуду тебя — думаю не без грусти, что это невозможно. Но видеться с тобой я больше не буду, сама того не желая, ты причиняешь мне слишком много боли […] Говорю тебе это без горечи, клянусь. Я досадую на любовь, похожую на затяжную болезнь, и не знаю, в самом деле, досадую или нет, потому что она лучшее, что у меня есть. Но встречи для меня опасны: покажется, что меня оделили капелькой нежности, и сердца не унять.

[…] И все–таки мне бы хотелось писать тебе время от времени — хотелось бы, чтобы ты отвечала [8]. Уверен, ты тоже этого хочешь. Еще хочу почувствовать тебя надежным другом. Может, и ты хочешь этого? Меня ты можешь просить обо всем, ты знаешь. Любую жертву, в любую секунду. Я не пытаюсь уверить тебя, что это с моей стороны большой подарок, потому что я никогда тебе по понадоблюсь, но, быть может, это чуть меньше одиночества в миг, когда очень одиноко. И я всегда прощу тебе все, пусть ты даже делаешь мне очень больно. Поверь, и это я говорю без желания убедить тебя в собственном великодушии: если я омрачу твой образ, что у меня останется? Ты навсегда неприкосновенна.

[… [9]] Там я опять заживу кипучей жизнью, и буду мало похож на слабого ребенка, которого ты знаешь.[…] В эту ветхую одежду я ненадолго ряжусь, попав сюда. И снова поспешно мужаю, становясь немного варваром, немного завоевателем.

[… [10]] Но как узнать, что ты думаешь о написанном. Мне хотелось бы показать и то, что я написал для тебя. А вдруг ты рассердишься?

Антуан [11]V

Порт–Этьен, 29 августа (1931)

V

Мне бы так хотелось знать, что ты думаешь о моей книге [12]. Нет сомнения, что она тебе не понравилась, раз ты мне не написала. Когда мы с тобой разговаривали по телефону, я понял, что ты еще ее не прочла, и не хотел тебя торопить. Потом я не смел тебя беспокоить, потому что ты родила ребенка [13]. И я уехал. До сегодняшнего дня я все надеялся, что книга хоть немного, но все–таки тебе нравится.

Если я подарю тебе вторую, то непременно надпишу. А эту не мог, было бы неделикатно, Лулу. И я не знал, как будет для тебя лучше. Уверен, что ты меня понимаешь.

Счастливо, Лулу, напиши хоть словечко.

Антуан

Генеральная компания Аэропосталь

Касабланка

Перпиньян [14](ноябрь. 1933)

VI

вернуться

5

5 На обороте листка с фирменным знаком «Кафе де ля Режанс» Париж. Источник: «Автографы и исторические документы», каталог № 320, Аббе–Пино, 2006. лот 78.

вернуться

6

6 Источник: «Автографы и исторические документы», катало! — № 320, Аббе–Пино, 2006, лот 70. Бумага с названием «Кафе деля Режанс», Париж. Письмо не было целиком опубликовано в каталоге, но комментарий дает понять, о чем идет речь в пропусках.

вернуться

7

7 Сент–Экзюпери извиняется за свое прошлое письмо Луизе де Вильморен. Вполне возможно, что этим письмом было предыдущее, тем более что оба они написаны на одинаковых листках бумаги с пометой «Кафе де ля Режанс», и в одном, и в другом Сент–Экзюпери говорит, о захмелевшем сердце.

вернуться

8

8 Он находился в Париже уже три дня, по они еще не виделись.

вернуться

9

9 Сент–Экзюпери сообщает Луизе, что на следующий день он улетает в Центральную Африку.

вернуться

10

10 Он отправил Луизе начало рукописи.

вернуться

11

11 В постскриптуме Сент–Экзюпери просит Луизу де Вильморен сохранить, никому не показывая, черновик его книги (в настоящий момент рукопись находится в Фонде Бодмер), который он пошлет ей из Бреста. Обещание позволяет точно датировать это письмо началом апреля 1929 года, именно в это время Сент–Экзюпери прибыл в Брест, чтобы прослушать курс по управлению гидропланами в Коллеже военно–морской навигации.

вернуться

12

12 Речь идет о «Нсчюм полете», который вышел в июне 1931 года. Между маем и декабрем 1931 года Сент–Экзюпери осуществлял ночные полеты на отрезке Касабланка — Порт–Эгьен Южноамериканской авиационной линии.

вернуться

13

13 Третья дочь Луизы Элена Ли–Хант родилась в Нейи–сюр–Сен 23 июня 1931 года.

вернуться

14

14 Сент–Экзюпери испытывает здесь гидропланы для компании Латекоэр.