— Ради Бога, Майкл! Откуда вы выкопали этот допотопный миф? Может, раньше и существовали твердые понятия о чести и достоинстве, врать не буду, я с Кавказа мальчишкой в Россию попал. Теперь это все только в легендах. Вроде той, что о двух друзьях-горцах, один из которых, находясь в доме друга, случайно прикоснулся к его возлюбленной. Дабы смыть позор с себя и с женщины, юноша выхватил кинжал и отрубил себе пальцы.

— Сумасшедшая романтика. Но сегодня все, видимо, по-другому. Нет, насчет чего-нибудь кому-нибудь отрубить — с этим у них порядок. Так что, судя по всему, хлопот у вас хватает...

Вести допросы в медицинских учреждениях капитан Тищенко терпеть не мог с самого начала своей розыскной деятельности. Но сегодня буквально рвался на допрос. Результатов ожидал весь райотдел. Активность уголовников росла день ото дня, и от отчаянной обороны они все более открыто переходили к нападению.

Среди пострадавших оказались известные люди. В этой роли Георгий Хутаев выступал впервые в жизни. В основном ему приходилось значиться обвиняемым, — правда, как правило, вина его оставалась недоказанной, — изредка свидетелем, смахивающим, опять-таки, на обвиняемого. «Но потерпевшим — никогда!»

Последние слова Хутаев повторил вслух, еще не окрепшим, но уже полным сожаления и ядовитой иронии голосом. О чем он сожалел — теряться в догадках не приходилось.

— Ну, даст Бог мне встретить этого гаденыша!.. Да нет, там было темно, и все произошло так быстро, что, боюсь, я его просто не узнаю, если увижу. Во всяком случае, без движения. А вот в деле... У него удар такой — странный, не резкий. И сказал бы — не сильный, но на себе почувствовал. А мне не привыкать держать удар. Благо, есть чем, — болезненно морщась, Хутаев напряг литое, обвитое тросами мышц плечо, белая простыня сползла с выпуклой мощной груди. — Поганец этот выскочил из машины и врубился в меня, как паровой молот. Как бадья с бетоном, сорвавшаяся с крана. Давно я так в голову не получал... По ребрам можно было и не добавлять. А ведь я был готов, не стоял, разиня рот. Сам подскочил к машине...

— Что за машина?

— Я уже говорил — «жигули», модель в темноте не разобрал — куда там! Ни номера, ни цвета, одно точно — темные. Еще и фары слепили... Вот и верь после этого, что прогулки перед сном полезны. Здоровье, понимаете ли, укрепляют... Врагам бы моим. Ну что еще? Я этих двоих издали заметил. Идут навстречу. Тут откуда-то сзади несется машина с выключенными фарами. Наскочила на них, врубила фары и пошла слепить. По-подлому. Я туда — понадеялся на свои мускулы. Тут он и вылетает, как сплошной кулак... Дальше я не здорово помню... Кого там и как машина эта зацепила...

В соседней палате поместили Лобекидзе. Получив тяжелые ушибы, майор все еще пребывал в шоковом состоянии и говорил с трудом, едва шевеля бескровными губами. К счастью, обошлось без переломов.

— Машину я видел... фары. Нет, ни цвета, ни модели. Сзади ведь. Я шел, встретился с Угловым... Беседовали... А как мне к нему относиться? Неважно, доказано его соучастие в том или в другом... Углов преступник — думаю, этого пояснять никому не надо. Но мы столкнулись с ним неожиданно, а поговорить было о чем. Тем более, он любезно соврал, что нам по пути. От стоянки идти десять минут. Хороший разговор пошел. В темноте навстречу — фигура, крупный парень. Только я Хутаева опознал, как — сзади фары, и все погасло. По-моему, я услышал удар раньше, чем что-то почувствовал...

Этот удар принял на себя Углов. С ним, после тяжелого сотрясения мозга, пока не работали. Сломанное ребро не помеха, важно, чтобы голова пришла в порядок. Но передышка оказалась короткой. Уже на следующий день Лобекидзе, вопреки всем врачебным предписаниям, покинул больничную койку и присутствовал на допросах вовсе не в качестве пострадавшего. Однако Углов не добавил ничего нового.

— Да кого я мог там видеть?.. Налетел этот, сбил... Слава Богу, не насмерть. Не знаю, на кого они охотились, только я на такие свидания больше не ходок. И вообще, считаете меня в чем-то виноватым — сажайте. И не надо на меня вешать всех собак. Только себе головы забиваете — фуфло потом все равно всплывет. Эх, чуть бы раньше — хлопнул бы я его по лобовому...

— Это затем ты и дубинку с собой прихватил?

— Ну а зачем еще? Не этого, так другого. Развелось мрази, честным блатным проходу не дают. И вы мышей не ловите.

— Да ты что, Углов? Неужто честные блатные в таком загоне? Ты, никак, помощи просить решился? Ну что ж, всегда рады толковому человеку пропуск в тихое местечко выписать. Дорожка известная — чистосердечное признание...

— И много он сообщил? — Фрейман старался устроиться поудобнее в кресле, поводя сутулыми плечами. — Судя по вашим словам, это совсем не новичок в преступном мире, и раскаяния ожидать не приходится. По-моему, слухи о закоренелых преступниках, без особых причин начинающих сотрудничать с правосудием, — это из серии «рассказов о пограничниках». Не удивлюсь, если окажется, что действительно имело место покушение, и скорее не на вас, а на самого Углова. Метили, очевидно, все-таки в него.

— Да, нелепо было бы погибнуть в разборке уголовников. Еще куда ни шло, когда знаешь, что висишь у них на хвосте, что достал, и они готовы на что угодно. Но сдохнуть попутно, за компанию, да еще и такую дрянную — увольте. Однако получается, что достал-таки. Двигаемся, значит, в верном направлении. Но что-то уж очень быстро они на меня вышли. Располагают информацией. Тут я пас — если это так, то лучше и не думать, на какие верхи у них есть выходы... Что ж, заповеди заповедями, а другую щеку я им подставлять не стану...

Павел Петрович давно привык большую часть времени проводить в уединении, в своем, как он, кокетничая, говаривал, «загородном сарайчике». О приусадебном гектаре и дворцовых габаритах бывшего генерального гнездовья Павел Петрович из скромности умалчивал. Кому надо — и так знали, что за этим стоит. К сожалению, не только те, кому надо. А в дополнительной рекламе «деловой народ» не нуждался. Любопытствующих моментально отшивали юные друзья босса, маячившие на участке с пневматическими пистолетами наготове. Удаленность дачи, расположенной в лесу, и моментально распространившаяся молва о нелюбви хозяина к непрошеным визитерам способствовали сохранению тишины. Дорога к генеральскому поместью вела неширокая, но асфальт был зеркально гладок, без единого ухаба или выбоины. Павел Петрович любил перемещаться быстро, но с комфортом.

«Фольксваген-пассат» мчался через Баланцево в Москву, сбавляя скорость и тормозя у светофоров с такой яростью, что пешеходы даже и на зеленый виновато трусили рысцой перед негодующей мордой автомобильного дива. Все шло нормально, и только на полдороге за серым красавцем увязался какой-то «жигуленок».

Припарковались в столпотворении не менее импозантных транспортных средств на стоянке возле Большого. «Хвосту» же пришлось бросить свои «жигули», наплевав сразу на два запрещающих знака. Место уже поджидало «пассат», поскольку благообразный, аристократической внешности смотритель, прогуливавшийся неподалеку, обеспечил его загодя. Оказать услугу ПэПэ — дороже конвертируемой валюты. Да и как забыть, кому отстегиваешь оброк с выгодного места.

Водитель остался в машине, а трое двинулись к боковому входу — впереди молодой атлет, исполненная достоинства и тоже весьма заметная фигура — Павел Петрович, и, наконец, второй телохранитель, небрежно опустивший руку в карман твидового пиджака.

Театралом Павел Петрович стал не вдруг. Образ уголовника, крутого парня, прожигающего свободное от грабежей время в притонах за бутылью с мутным самогоном, давно ушел в прошлое, уцелев лишь в блатном фольклоре. Вслед за ним канули в "бытие и казавшиеся незыблемыми законы, предписывавшие общаться лишь с представителями своего мира. Куда престижнее и полезнее стали контакты с людьми во всех отношениях респектабельными. Многие из них и не подозревали о роде занятий почтенного Павла Петровича, предпочитая наслаждаться его изысканным гостеприимством. «Загородный сарайчик» перевидал за это время немало людей незаурядных, пользующихся известностью во всей стране. А уж в Большом театре Павел Петрович раскланивался чуть ли не на каждом шагу — вальяжно, с чувством собственной значительности, окидывая знакомых прохладным, слегка небрежным взглядом.