Вдруг она вспомнила об уговорах кардинала. Как она могла забыть о них! Марианна торопливо оделась, подцепила туфли и бросилась наружу. От тишины и темноты у нее захватило дух. В коридоре, едва освещенном тусклой лампой, все было спокойно и тихо, за исключением могучего равномерного храпа, доносившегося из-за соседней двери и подтверждавшего, что Жоливаль крепко спит. Город горел, и не похоже, что кто-нибудь это заметил. Решив поднять тревогу, Марианна бросилась по лестнице на большую галерею, где дежурили часовые. Она подбежала к двери императорских апартаментов и хотела ее открыть, когда внезапно появился Коленкур, который, по всей видимости, тоже собрался войти к императору.

— Слава Богу, господин герцог, вы здесь! Я начала отчаиваться найти кого-нибудь бодрствующим в этом дворце. Город горит!

— Я знаю, княгиня, я видел! Камердинер разбудил меня минут пять назад.

— Надо предупредить императора!

— Время терпит! Пожар выглядит серьезным, но он не угрожает Кремлю. Я послал слугу предупредить гофмаршала. Мы посоветуемся с ним, что следует предпринять.

Спокойствие обер-шталмейстера было утешительным.

Марианна впервые встретилась с ним сегодня вечером, поскольку в то время, когда она сошлась с императором, Коленкур был послом в России и оставался там до 1811 года. Но она ощутила внезапную симпатию к этому аристократу старого закала, умному и учтивому, чье красивое задумчивое лицо и изысканные манеры заметно выделялись среди обычного окружения императора. Кроме того, она сочувствовала его горю в связи с геройской гибелью его брата под Бородином.

С покорным вздохом она опустилась на крытую бархатом банкетку и обратила к своему собеседнику взгляд, полный такой тоски, что он не смог удержаться и улыбнулся.

— Вы так побледнели, сударыня, и я знаю, что вы еще не оправились от недавней раны. Вам следует вернуться в постель.

Она отрицательно покачала головой. Гигантская огненная стена еще стояла у нее перед глазами, и безумный страх сжимал ей горло.

— — Я не могу. Но умоляю вас, предупредите императора! Город сгорит полностью. Я знаю, я в этом уверена… Мне сказали это.

— Кто же мог сказать вам подобную вещь, моя дорогая Марианна? — послышался за ней сонный голос Дюрока, видимо, без обиняков извлеченного из первого, самого сладкого сна.

— Один священник… которого я встретила позавчера в Сен-Луи-де-Франс, где я нашла убежище. Он заклинал меня, как и всех, кто был там, бежать, покинуть этот город! Он обречен! Ростопчин открыл тюрьмы и выпустил весь сброд, чтобы они сожгли Москву.

— Но это же, в конце концов, безумие! — взорвался Коленкур. — Я знаю русских и…

— Вы знаете дипломатов, господин герцог, вы знаете себе подобных, но вы не знаете русский народ. День за днем он уходил, оставлял город, свой святой город. И губернатор поклялся, что Москва не останется в ваших руках, чего бы это ему ни стоило…

Оба сановника переглянулись над головой молодой женщины.

— Почему же вы не сказали об этом раньше? — спросил наконец гофмаршал.

— Я пыталась… Я пыталась предупредить императора, но он не захотел меня выслушать. Вы знаете, какой он. Но теперь надо его спасать. Клянусь вам, что он в опасности. Разбудите его! Разбудите, если не хотите, чтобы это сделала я сама.

Она встала и хотела броситься к закрытой двери, но Коленкур схватил ее за руку.

— Прошу вас, княгиня, успокойтесь. Положение еще не столь трагично, и император утомлен. Уже три ночи он не спал, а дни были тяжелые. Пусть он немного отдохнет, да и вы тоже! Послушайте, что мы сейчас сделаем! Вы, Дюрок, пошлите за сведениями к губернатору и поднимите гвардию в ружье. А я возьму лошадь, поеду разобраться на месте и постараюсь собрать людей на помощь. В любом случае действовать надо незамедлительно! Все наличные войска будут брошены на борьбу с огнем.

— Хорошо, но не просите меня идти лечь. Я все равно не смогу заснуть.

— Тогда идите сюда, — сказал Дюрок, открывая дверь императорской прихожей. — Я поручу вас Констану, пока отдам распоряжения, а затем вернусь.

— Это не совсем прилично, — сказал Коленкур. — Мадам…

— Я знаю мадам, — оборвал Дюрок. — Это старый друг, и могу заверить вас, что после императора я не встречал более упорной головы, чем у нее. Идите по своим делам, а я займусь своими.

В прихожей они нашли мамелюка Дли и двух его товарищей, отчаянно споривших с Констаном. Камердинер императора прилагал максимум усилий, чтобы успокоить их, ибо, по всей видимости, они хотели того же, что и Марианна: разбудить императора.

Дюрок отослал их отдыхать и предупредил, что в случае необходимости их позовут.

— Мы еще не будем будить его величество. Он слишком нуждается в отдыхе, — добавил он строгим тоном. — А вы подняли такой шум, что глухой проснется.

Констан позволил себе улыбнуться, философски пожав плечами.

— Господин гофмаршал хорошо знает, что в армии, как и при дворе, они все таковы. Чуть что не так, они сразу теряют голову, если нет самого императора, чтобы сказать, что все идет хорошо.

— Было бы довольно трудно сказать это сегодня ночью, — пробормотала Марианна. — И если бы я была на вашем месте, дорогой Констан, я бы уже укладывала вещи его величества для переезда. Никогда не знаешь, что будет. И события могут развернуться с такой быстротой, что вы себе и представить не можете.

Который уже час?

— Скоро одиннадцать, госпожа княгиня. Позволю себе предложить вашему светлейшему сиятельству пройти, в ожидании возвращения господина гофмаршала, в салон. Там немного сыро, но горит огонь и есть удобные кресла, а я мог бы принести чашку доброго кофе.

Она улыбнулась ему, обрадованная видеть его по-прежнему благодушным, деловитым, подтянутым и одетым с иголочки, словно он целый час занимался своим туалетом. Поистине, он был образцом слуги.

— На огонь я сегодня уже насмотрелась, мой дорогой Констан, а вот кофе выпью с удовольствием.

Салон, о котором шла речь, оказался громадной комнатой, разделенной на две части карнизом, поддерживаемым двумя толстыми колоннами. Между стенами и колоннами стояли бронзовые треножники. Стены и колонны обильно покрывала позолота, но она немного почернела и поблекла от времени. Повсюду стояли кресла и канапе, а в углу, естественно, висела большая, сверкающая золотом и пурпуром икона, изображавшая изможденную Богородицу с громадными глазами. Изрядно запыленный, необъятный ковер покрывал черные мраморные плитки пола.

Марианна приостановилась, чтобы осмотреть убранство комнаты. Затем, в ожидании обещанного кофе, она подошла к окну и прижалась лбом к стеклу, глядя на панораму древней русской столицы. Сильный переменчивый ветер дул одновременно с севера и запада и гнал пламя к центру, засыпая еще нетронутые дома фонтанами искр и вызывая новые пожары. Демон огня пришел в Москву, и никто не мог сказать, удастся ли его обуздать.

Кофе появился вместе с Дюроком. Два старых друга принялись за него в молчании, словно совершая некий ритуал, каждый погруженный в свои мысли, стараясь не проявлять беспокойства. Ощущения и княгини и гофмаршала, вне всякого сомнения, были одинаковыми: этот город, на который в разной степени они возлагали такие надежды, казался им теперь челюстями библейского чудовища, готовыми сомкнуться на их хрупких человеческих телах.

Около половины первого ночи вспыхнул пожар в еще погруженном во мрак районе, затем еще один.

— Пожар распространяется! — заметил Дюрок удивительно хриплым голосом.

— Круг замыкается. Умоляю вас, друг мой, разбудите императора, пока еще не поздно. Я боюсь, я так боюсь… Эти люди решили не оставить в Москве камня на камне.

Он гневно пожал плечами.

— Да нет же! Это невозможно! Нельзя сжечь целый город, особенно таких размеров. Вы теряете самообладание из-за того, что горят предместья, но наши солдаты действуют, и они быстро схватят поджигателей, если только поджигатели существуют!

— Вы еще сомневаетесь в этом? Да вы все слепцы!