– О-о… Ахмет, что-то ты меня разочаровываешь. Ну, не обессудь. Я тебя тоже разочарую: то, что нужно для людей в городе, делаться будет. Любой ценой. – Максимыч мотнул подбородком на снова прикорнувшего Фоменку. – Без обсуждений. И на этом закончим детство, “а может, не надо…”. Давай ближе к делу. Идем, как срок пройдет, ну, помнишь, ты говорил: “Сапер вернется, доложит, потом спускается группа, и тут бабах”, или все же можно сразу?

– Так горит у нас жопа или нет? Ты так и не сказал. Если даже горит, но несильно – я бы подождал. Вероятность, сам понимаешь, мала – но когда речь о твоей шкуре заходит… Ты мне дай расклад, если не очень секретно. Я и сориентируюсь.

Максимыч задумался на несколько секунд, глядя сквозь Ахмета; потормозил, вновь сфокусировался.

– Ну, коль скоро мне прямо никто не запрещал… Слушай, только не трещи потом. Подставишь.

– Можешь пропустить.

– Хорошо. В общем, никто у нас сейчас на хвосте не висит. Внаглую, имею в виду. Но информацией о резервах те, кому надо – владеют. Мы с руководством прикидывали – первые претенденты на этот кусок – 242-ой учебный центр ВДВ, в Ишиме. Вторые – мы. 34-ю дивизию в расчет не берем – им не до этой тушеночной шахты сейчас. Еще из серьезных претендентов – Нижнетагильский 12-й отряд спецназа ВВ, конвойники из Златоуста и Миасса – но это уже так, в порядке перестраховки. У всех на пути хозяева, сами они, скорее всего, под контролем, да и подлетное время великовато. Но очень, – Максимыч слегка подчеркнул “очень” интонацией, – вероятно, что сейчас за нами наблюдает чья-нибудь разведгруппа.

– А как же арсенал? Этот, ГРАУ или РВСН, где-то здесь который? Его должно много народу охранять.

– РВСН. Их американцы чем-то новым выкосили. Наши ходили, смотрели – ничего не поняли. Следов боя нет, а трупов – полная шахта. С местными поговорили – те тоже ничего путного сказать не могут, только от страха трясутся. Что, думаешь зря весь городок в Барабаш сбежал? Им показалось, что по ним бактериологическим чем-то сработали. Грех так говорить, но это наше счастье. Они эту точку не отдали бы.

– Эт точно… А ты что думаешь, чем их?

– Не знаю. Может, электроника какая-то… Не буду гадать. Но точно не бактерии – иначе вся округа сдохла бы давно. Погоди, еще отработают… Им тут население на хрен не нужно, задачи у них другие… Ладно, это уже лирические отступления. Уяснил картину?

– Да… Я так понимаю, что эту заначку надо расковыривать в самом срочном порядке. Иначе в один прекрасный день здесь сядет рота-другая с чем-нибудь сурьезным – и все. Нам останется только караваны дербанить. Ладно, понял я тебя.

– Ну и славно. Так идем, или ждем?

– Да пошли. Чего там.

Идти донизу оказалось долго – больше получаса. И пыльно – теплый воздух тащил вверх массу едкой бетонной пыли, так что пришлось обвязываться на ковбойский манер. Внизу и впрямь оказалось теплее. Пыль в самом низу уже осела, позволяя дышать не через тряпочку. Ахмет, сбросив увесистую бухту шнуров, внимательно обследовал местность – вроде бы ничего. Махнул остальным: спускайтесь, мол.

– Какая сволочная штука – лестница. Вроде вниз шли, а ноги как палкой били.

– Ахмет, слышь, а еще ведь подниматься.

Рослый гоблин, отстегивая сусанина, с насмешливой жалостью посмотрел на кряхтящих спецов:

– Злой ты человек, Альберт. Надсмехаешься над старым больным человеком.

– Да какой он старый – оброс просто как дикарь. Его побрить-помыть, в комсомол сгодится.

– А я с таким удовольствием устал бы. Наверху, – не поддержал шутку Ахмет.

– А что, сапер, есть варианты?

– Да они всегда есть. – Ахмет повернулся к гоблину: – Запускай. По центру коридора, и до конца.

Боец продублировал сусанину, добавив интонацией убедительности:

– Э, разведка! Идешь до упора, никуда не сворачиваешь. Точно по центру коридора, ясно? Все, бегом марш!

Пятнышко слабенького фонарика, выданного сусанину, растаяло в чернильной мгле коридора. Ахмет, повесив противогазную сумку на подходящую арматурину, напряженно замер в ожидании неизвестно чего; и чуется какая-то лажа, но объективно предпосылок как бы и нет. Хрен поймешь, как говорится. Минуты тянулись, и полчаса показались целым часом. Наконец, в коридоре показался красноватый прыгающий глаз садящегося фонарика.

– Ну, че? Докуда дошел?

– Там это, стена такая железная, и кара, как на складах бывають. С воротыми. И по стенам двери. Тожа это, железныи.

– Дверь первая через сколько?

– Дык как сказать, скока. Не так штоб далеко, но и не сразу.

– “Дык как сказать”… У, еб, все мозги пропил… По стенам обоим двери, или с одной?

– С одной, с правой.

– Последнюю стену руками трогал? Холодная она, или такая же?

– Не, не, не трогал я ниче… – испуганно залопотал сусанин.

– Ладно, ясно все. Отдыхай, бестолочь. – Ахмет резко встал, забрасывая на плечо сумку. – Алик, бери струмент, пошли. Жирик, фонарь свой дай. Готов? Айда.

Неровные стены коридора, вырубленного в сером гнейсе, поблескивали в свете мощного фонаря. Мерно тянулись здоровенные кабели, заботливо разложенные на кронштейнах.

– Смотри, как на совесть все сделано. Кронштейны, все дела… Интересно, а на хуя такое сечение?

– Это оболочка свинцовая. Старый ГОСТ. Хотя да, суммарное сечение охренительное. На самом деле, зачем… О, Ахмет, смотри! Вон она! Ну ни хрена себе дверка!

Дверь внушала почтение. Больше походила на воротину от самолетного ангара, только не из невесомого профнастила, а из толстенного стального листа. Спецы остановились перед нормальной, маленькой дверью, терявшейся на почти шестиметровой плоскости.

– Откроешь, рвать не надо? – поинтересовался Ахмет, трогая дырку под большой двухбородочный ключ. – Я думал, тут навесные замки, а тут вона. Смотри, а то у меня с собой есть кой-че.

– Да открою, делов-то. Максимум две дырки.

Алик достал из своей сумки аккумуляторную дрель, накернил отверстие и довольно быстро прошел пару сантиметров стали. Сверло, прохватив металл двери, провалилось и с хрустом запрыгало по внутренностям механизма. Затем длинной тонкой отверткой что-то поддел, отжал, попросил “подержать вот так”. Облил потроха маслом из носатого флакончика, всунул в отверстие еще одну отвертку, и легко отодвинул мощные с виду засовы, скользнувшие в расслабленные внутренности убитого механизма.

– Ишь ты. Как ты с ним разобрался.

– Делов-то. Щщас посмотрим, че там… – Алик взялся было за огромную ручку из полудюймовой трубы.

– А ну брось! Ты че, рехнулся, медвежатник хренов?! Думай, че делаешь! А потом хватай!

– А че такое?

– Ниче! Че там, с той стороны – ты знаешь?! “Посмотрим”! Щас как размажет! Сусанина возьму, пусть он открывает.

Привел Жирика с гражданским. Сусанин по расслышаным обрывкам понял, что сейчас будет открывать какую-то не очень хорошую дверь, и робко попытался обозначить подобие бунта. Это было тут же подавлено Жириком так, что у ко всему привычного Ахмета на лбу залегла складка.

– Блин, Жирик, умеешь ты с людями работать.

– А ты как думал. Сорок шестая ОБрОН[65]. Слыхал, может? – удовлетворенно спросил гоблин.

– Не доводилось.

– Ну, тогда ничего не скажет.

Дождались, когда сусанин сможет передвигаться самостоятельно.

– Ты! Все понял? Как команды выполняются?

– Сразу и без базара! – выпучив глаза, старательно выдохнул очухавшийся алкаш.

– Молодец. Все, вперед!

Показался лежащий на полу фонарь, направленный на взломанную дверь. Ахмет окликнул задремавшего, привалившись к стене Алика и довел до алкаша новое задание. Отойдя от двери, все напряженно следили за сусаниным. Тот, поднатужившись, отворил-таки тяжелую броневую створку. Ничего не произошло. Помедлив, перешагнул высокий порог. Тут-то и жахнуло. Страшное дело – взрыв ориентированного боеприпаса. В каменном, дающем прекрасные рикошеты помещении – страшное втройне. С режущим визгом ролики Клеймора унеслись по коридору, затянутому легким вонючим дымом С-3[66].